Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
– А если я с ними соглашусь? – засмеялся Нан.
– Тогда скажут, что вы, как вейский чиновник, научились поддакивать собеседнику тем громче, чем больше вы с ним не согласны.
Нан стоял у края чиновничьей тропы. Стражники выпололи ее накануне Ирова дня, но невыдернутые по лености корневища уже разворошили дерн и целеустремленно поперли вверх.
Келли врал не так умело, как сановники Веи. Нан был готов поклясться: полковник боялся не за его душевное равновесие, а за сам монастырь. Недаром он давеча невольно дал понять, что не сомневается: господин Нан вполне способен употребить кое-какую информацию, доступную Дэвиду Стрейтону, на придворные интриги. И даже, чего добром, разорить весь монастырь, ежели он угрожает безопасности империи. Нет, в монастыре было еще много грязного белья, но полковник собирался отстирывать его сам…
Что ж! Пускай! Для Нана ключ к тайнам монастыря лежал вне его стен. Что бы ни внушал отец Сетакет аравану Нараю, – добраться до Ира имел возможность лишь Нарай.
Лунный брат, неведомый и безликий, мог быть поводом, но не причиной катастрофы, так же как донос в управе может быть поводом, но не причиной опалы. Лунный Брат был всемогущ и потому – нереален. Реален был затвор Айцара, реальна была угроза со стороны Маанари, реальны были люди пышного хлеба, и всех реальней был народ. Народ, который почитал императора богом, потому что он давал ему хлеб; и гроша ломаного не дал бы за бога, не справившегося с должностью. Народ, который был научен числить государство причиной всего сущего – и теперь считал государство причиной своих несчастий…
– Да, чуть не забыл, – сказал на прощание Келли. – Знаете, что случилось с перстнем-гелиодором, который вы подарили наместнику? Он сначала любовался им, а потом услышал, что вы были у Нарая. Тогда он швырнул его на пол и чуть не скормил рыбам, а сын упросил вместо рыб отдать перстень ему. Его сын, по-моему, очень высокого о вас мнения, – и как о чиновнике, и как о колдуне.
Шаваш не собирался прощать Ишмику сцены в саду, – тем более, что слежка за шустрым посыльным наместника была вполне оправдана интересами дела… И теперь, задумчиво повертев в руках перехваченную шпионами записку от Ишмика к Ните, он решил, что что-то в записке не так: спешность, с которой ее отправили, мрачноватый священный лесок, выбранный местом встречи.
Густой кустарник на берегу канала укрыл людей Шаваша. Те хихикали про себя, всматриваясь при лунном свете в подробности любовного свидания и последовавшей за ним семейной сцене.
Ишмик, сияя, объяснил, что наместник на днях выкупит для него девушку и даст лицензию на лавку. Нита плакала и твердила, что принесет в дом несчастье и замуж за Ишмика не пойдет. Ишмик сначала удивлялся, потом матерился, кричал, чтоб она не слушала брехню о его обязанностях при наместнике, воздевал руки к небу:
– Что ты несешь, ты ж неделю назад была согласная!
Ссора вышла капитальная. Но когда лодка взбешенного парня отошла от берега, а Нита, всхлипывая, запрыгала вверх по травяному склону, стражники обнаружили, что они были не единственными ее зрителями.
В кипарисовом леске на девушку быстро и профессионально накинулись двое, зажав рот и захомутав шею веревкой. Стража сочла нужным вмешаться. Веревка, захваченная в руках злодеев, изобличала попытку инсценировать самоубийство. Ишмик, воротившийся из-за поднявшегося в леске гама, признал в них сослуживцев.
Злоумышленники молчали, а Ишмик плакал всю дорогу до управы о потерянной лицензии. Он не понимал, что произошло. Наместник и вправду очень отличал Ниту, Ишмик так этому радовался. Он недоумевал: почему наместник сам за нее не вступился. После визита инспектора Ишмику пришлось во всем признаться, но и тогда наместник, против обыкновения, не гневался. Наоборот: засмеялся и похвалил за храбрость. Потом продиктовал записку и сказал, что даст денег на выкуп и устроит лицензию.
Почему наместник послал людей в рощу, выяснилось очень скоро.
Нита плакала, распустив губы и совершенно бросив заботу о привлекательном выражении лица, как плачут недавние крестьянки. Да, господин наместник хорошо ее знает, будь он проклят. Он часто звал ее на праздники в свой дом и в загородное поместье. И ничего не платил – такие чем сквернее себя ведут, тем меньше платят.
– Потому не платят, что блудодейства по закону на казенных праздниках нет, – усмехнулась Нита.
А в Иров день явился к ней в амбар, куда ее посадили. Дал стражникам две монеты и сказал, что, коль скоро ему пришлось провести ночь в этом проклятом месте, то уж лучше с Нитой, чем одному. Стражники начали было совестить наместника, сказали, что этакое дело да в такую ночь – страшный грех, но наместник сказал им, что бог далеко, а он, наместник, близко, и что как бы их не сослали на границу.
В Иров день заниматься любовью в стенах монастыря! Да такой и кары-то грешникам не придумано, не бывало таких грешников. А что ей было делать?
– Это сам Ир велел вам прийти на берег канала, – говорила Нита, – чтобы такое святотатство не осталось безнаказанным. А мне теперь замуж нельзя, только в воду можно…
Шаваш поморщился. Рассказ Нити полностью объяснял, с чем наместнику вздумалось шляться ночью в монастыре. Самое смешное, что это было алиби. Забавное алиби: все равно что сказать, «я не мог совершить убийства, пегому что в это время совершил кражу со взломом». Но именно то, что наместник Вашхог постарался это алиби уничтожить, доказывало, что он не виновен ни в убийстве судьи, ни в пропаже Ира. Прямо не виновен. А косвенно?
Ишмик выложил все о своих обязанностях при наместнике, и его сослуживцам тоже пришлось разговориться. Исповедь слушали трое.
Шаваш ходил тихо, как мангуста, из угла в угол, поглядывая то на инспектора, то на управляющем господина Айцара. Господин Митак ворочался в кресле, промакивал беспрестанно потеющий лоб и слушал Ишмика с видом весьма величавым – будто сам не мог поведать о своем хозяине вещей не менее занимательных. А ведь звали-то Митака не в судьи, а в обвиняемые, – и еще позовут…
Нан сидел с красными от недосыпу глазами, злой, как осенний водяной: ничего у него, стало быть, не вышло в монастыре, прогнали его желтые монахи и слушать не стали.
Ишмик рассказывал, что наместник и вправду вел переговоры с горцами, и не столько сам, сколько старший сын его, Кирен, юноша суеверный, самоуверенный и любимый отцом до безумия: даром что болтали, будто мать его Вашхог спровадил на тот свет.
Маанари спустился с гор по взаимной договоренности. Он раз грабил пару деревень. Наместник поспешил ему навстречу. Горцы разграбили еще одну деревню, поделили добычу, обрили у мертвецов головы и послали их в горских повязках к двору, чтоб в столице не волновались. Затем наместник провозгласил Маанари мирным горцем и победителем своего соперника, хотя всех своих соперников Маанари победил года полтора назад.
Князь намеревался с налету захватить провинцию, но Иров день спас Харайн. Шаманы ветхов заволновались: Ир-де объявился в этом году не случайно. Кирен был в ярости, кричал, что появление Ира возвещает им победу. Но князь Маанари был не преклонен и заявил, что не двинется из лагеря, пока его шаман Тоошок не повидается с сыном Ира.
Ишмик, понятное дело, не знал, что шаман уже поглядел на Ира.
Ишмик говорил, и Шаваш думал, что просвещенный веец не станет красть Ира. Этого ему не позволит ни разум, ни воспитание. Это преступление чужака, горца, который и в самом деле верит в богов. Ведь каждый мыслит бога по своему образу и подобию. Для вейца Ир – абсолютный мир, а для горца – абсолютное оружие…
Монахам неслыханно повезло, подумал Шаваш, что кто-то из чиновников убил судью и Ир остался в целле без присмотра. Иначе вместо дела об убийстве судьи было б дело об убийстве желтого монаха… Горцы твердят наместнику, что испугались Ира, а сами ждут только одного, – чтобы старый Тоошок оборотился сыном Ира, тогда им и наместник не нужен.
Сквозь распахнутое окно в комнату плыл смоляной чад факелов, оседланные кони стражников переминались под окном, да отчаянно бранился Канасия, командир Айцаровых наемников. Люди его скучали в управе вот уже полтора часа; два часа им выписывали еду, поставили казан с мясной разваркой, и что же? Час назад зашел на судебную кухню вор, подхватил казан с мясом – и был таков!
