Рыцари темного леса - Геммел Дэвид (книги хорошего качества .TXT) 📗

Эррин вышел из негостеприимного жилья, обогнул сидящую фигуру и стал собирать дрова вместе с Широй. Сгущались сумерки. В отдалении слышался мерный стук топора. Набрав валежника, они развели в доме огонь, но тепло далеко не сразу одолело застарелый холод.

Убадай, красный и вспотевший, явился час спустя и буркнул:

— Помогать надо. — Эррин с Широй пошли с ним в лес, где он разрубил на чурбаки сухое дерево. Когда они перетаскали дрова в дом, стало совсем темно, и огонь в очаге запылал вовсю.

Эррин время от времени подымался, открывал дверь и смотрел на освещенного луной старика. Пошел снег. В конце концов Эррин не вытерпел, подошел к старику и присел перед ним на корточки.

— Прошу прощения.

Тот открыл свои темные глаза.

— Опять ты? Чего тебе еще? В дом вас пустили, что ж тебе снова неймется?

— Вы хотите умереть?

— А если и так, то что?

— Я знаю, это ваше дело, но в доме теперь тепло, и мне будет спокойнее, если вы присоединитесь к нам. Мы поговорили бы с вами. Смерть, как правило, ничего не решает.

— Не говори глупостей, мальчик, смерть решает все. Она завершает всякое путешествие, дарует покой и прекращает тревоги.

— Верно, но заодно она обрывает смех и радость, дружбу и любовь, не говоря уж о мечтах и надеждах.

— Выходит, человеку, у которого нет ни надежд, ни мечтаний, смерть не страшна. Тебе не приходило в голову, что чем больше мы любим, тем больше страдаем, ибо всему на свете приходит конец? А мечта никогда не сбывается полностью.

— Можно сказать и наоборот: чем больше наша печаль, тем сильнее радость. Как могли бы мы познать одно без другого?

— Скажи мне, юный спорщик: если мужчина любит женщину пятьдесят лет, боготворит ее, живет ради нее, что он почувствует, когда она умрет и он останется один? И если ему будет дано начать все сызнова, не предпочтет ли он никогда с ней не встретиться и прожить жизнь без любви?

— Разве зимой человек скорбит о лете? — улыбнулся Эррин. — И разве ему хочется жить в вечной осени? Ваш довод неубедителен, сударь. Пойдемте в дом и посидим у огня.

— Огонь — вещь нематериальная, но я пойду с тобой. — Старик без усилия встал, отряхнул одежды от снега и вошел с Эррином в дом. Шира уснула у огня, Убадай точил старый топор.

— Не умер еще? — спросил он старика.

— Нет пока, — подтвердил тот.

Эррин закрыл дверь и стал греть руки у очага, скинув плащ и верхний кафтан.

— Как вы могли выдержать столько на холоде? — подивился он.

— Потрогай мою руку, — сказал старик. Эррин повиновался. Рука оказалась теплее, чем его собственная.

— Невероятно. Как вам это удается?

— Он колдун, я это сразу смекнул, — сказал Убадай.

— Это так, сударь? Вы, правда, чародей?

— В некотором роде. Я Дагда. Однако злых чар с моей стороны можно не опасаться.

— В чем же состоит ваше волшебство?

— Не спрашивай его! — одернул Убадай.

— Я говорю правду и могу видеть игру цветов в пределах всего круга жизни: в прошлом, в настоящем и в разных будущих.

— Вы предсказатель. Скажите, какая судьба ждет меня?

— Я мог бы это сделать, барон Эррин, мог бы рассказать обо всем, что тебе уготовано.

— Говорите же, я слушаю вас.

— Нет, не стану, ты мне понравился. А вот тебе скажу, если хочешь, — обратился старик к Убадаю.

— Не хочу. Вы, шаманы, все одинаковы. Смерть, отчаяние и неудачи. Не говори мне ничего, старик.

— Ты мудро решил, Убадай, — улыбнулся Дагда.

— Ответьте мне только на один вопрос, — попросил Эррин.

— Спрашивай.

— Можно ли победить зло, которое творит король?

— Ты убежден, что Ахак — злой человек?

— По-вашему, его деяния можно назвать добрыми?

— Мы говорим о победоносном полководце, который завершил миром распад империи. О короле, который ввел особый налог, чтобы обеспечить раздачу хлеба неимущим. Не забудем и о лекарствах, которыми больных бедняков снабжали даром.

— Я помню об этом — но помню также об истреблении номадов и гнусных нравах, царящих нынче в столице.

— И о чем это говорит тебе?

— О том, что король стал злым.

— Ты прав, барон, но самое важное слово здесь — это «стал». Что-то проникло в его королевство и портит все, к чему прикасается.

— Об этом я ничего не знаю — но можно ли победить это зло, откуда бы оно ни явилось?

— На это следовало бы ответить «да». Зло большей частью коренится в людских сердцах, а поскольку люди смертны, оно умирает вместе с ними. Но твой вопрос имеет более узкий смысл, не так ли? Ты хочешь знать, способен ли Лло Гифс искоренить это зло? Сейчас я могу ответить только одно: нет.

— Но ведь все еще может измениться?

— Будущих много, и каждый имеет возможность выбрать свое сам. Цвета сместились, и гармония нарушена, но все действительно может измениться. Сейчас успех твоего предприятия зависит от прихоти вора и убийцы.

— Лло Гифса?

— Нет, ложись спать, барон. Утром меня здесь не будет. Оставайтесь в доме, сколько вам будет нужно, а потом ступайте на восток. Там ты найдешь человека, которого ищешь.

— А куда отправитесь вы?

— Куда захочу.

Решету не хотелось расставаться с девочкой, которую он спас во время метели. Но когда беженцы разместились в его деревне, к нему явилась пожилая женщина и сказала, что она доводится малютке бабушкой. Девочку звали Эваи. Решето испытал грусть и умиление вместе, когда она заплакала, прощаясь с ним. Бабка унесла ее в хижины, наспех выстроенные у северной стороны частокола.

Он посмотрел с порога, как старуха с ребенком на руках идет по снегу, и помахал малышке. Ариана подошла к нему и заметила:

— Теперь здесь станет тесновато. Пойду-ка я, пожалуй, обратно домой.

— Скоро опять начнется вьюга, — предупредил он, указывая на ненастное небо. — Подожди пару дней, а там и уходить можно будет. Пойдем выпьем вина. Вино доброе. Десятилетней выдержки. — Не дожидаясь ответа, Решето вернулся в дом и стал у огня. Ариана замешкалась на пороге. Она чувствовала себя одинокой: Лло избегал ее, а Нуада стал теперь жить со своей черноглазой номадкой, Картией. Сбросив овчинный плащ, она подошла к Решету и взяла у него серебряный кубок. Пригубила кроваво-красное вино и села напротив атамана.

— Где уж такой старухе растить ребенка. Она и зиму-то не протянет, — глядя в огонь, проворчал Решето.

— Из тебя бы вышла нянька получше?

— Не смейся надо мной, девочка, — прошипел он.

— Извини. — Ариана сглотнула. — Я не хотела тебя обидеть.

Он пожал плечами, и гнев ушел из его глаз.

— Ничего, правда твоя. Не умею я нянчить ребят. А вот ты бы сумела.

— У меня будут свои дети, когда мне захочется.

— Не сомневаюсь, бедра у тебя в самый раз, но я не о том. Ты могла бы остаться здесь… со мной. Мы вместе растили бы эту девчушку и своих ребятишек тоже. Лучшего мужа тебе в лесу не найти. Здесь все мое. А когда-нибудь я поплыву в Цитаэрон и, клянусь богами, буду там среди первых богачей!

Ариана выпила глоток вина, лихорадочно думая, как же ей быть. Как смеет эта уродливая обезьяна предлагать себя в мужья? При одной мысли, что он к ней прикоснется, Ариане делалось тошно. Он, конечно, человек сильный и, несомненно, туго набил себе мошну на грабежах и убийствах. Но чтобы связаться с таким на всю жизнь?

— Я не чувствую к тебе любви, — сказала наконец Ариана. Она приготовилась к вспышке гнева, но его ответ удивил ее.

— Думаешь, любовь — это стрела, которая слетает с небес? Ошибаешься. Я знавал мужчин и женщин, которые жили без всякой любви, и ничего — довольны были. Если уж любовь приходит, то растет потихоньку, когда люди начинают жить вместе. Я вот тоже тебя не люблю. Только хочу. Но это лишь начало. Я знаю, что ты видишь, когда смотришь на Решето. Я ведь не слепой. Я не красавец вроде Лло Гифса и не краснобай вроде Нуады. Но я сильный и буду жить, когда их обоих давно уже не станет.

— Нет, я так не могу. Ты говоришь, что желание — только начало, и я с тобой согласна, но я-то тебя не хочу. Твое богатство меня не привлекает, и жизнь в Цитаэроне тоже. Я хотела бы все это выразить как-то помягче, но не знаю как.