Специальный агент преисподней - Зубко Алексей Владимирович (чтение книг .TXT) 📗
Закрывая голову, я вскинул руки вверх, а то, что в одной из них был зажат меч,- это случайность. Он сам виноват. Залитый с головы до ног горячей кровью, я повалился на бок под весом рухнувшего на меня тела.
Пока контуженый ящер тряс башкой, пытаясь унять скачущий внутри огромного черепа крохотный теннисный шарик мозга, набежали его собратья и с утробным ревом ринулись на запах крови.
Неандертальцы возбужденно загалдели и, поспешно покинув спины своих кровожадных скакунов, проворно вскарабкались на ближайшее дерево.
Бьющееся в конвульсиях тело взлетело вверх, давая мне возможность вздохнуть. Но лишь для того, чтобы тотчас надо мной нависла распахнутая пасть следующего ящера.
– Зубы нужно чистить,- чувствуя рвотные позывы, посоветовал я ему, отбрыкиваясь.
С равным результатом я мог бы попытаться сдвинуть Джомолунгму. Лишь ботинок застрял между зубов. Ухватившись за выступающие из верхней челюсти клыки, я попытался остановить движение закрывающейся пасти. Динозавр мотнул головой. Нога освободилась, и я оказался внутри его во всю ширь распахнутой пасти, поскольку разжать пальцы не успел.
Челюсти начали сжиматься.
– А! – завопил я и, вскочив на ноги, уперся загривком в его небо, напрягая спину.
– Бармалей, ты где? – донесся приглушенный крик.
Вздрогнув, я прокричал в ответ:
– Я здесь! Здесь!
– А челюсти медленно, но верно сжимаются, превозмогая мои жалкие потуги остановить их.
Ноги скользят в горячей слюне, едкий пот, смешиваясь со смрадным дыханием ящера, противно жжет глаза, легкие разрываются, моля о глотке чистого воздуха…
– Ливия! – что есть мочи ору я, вкладывая остатки сил в последний рывок.
Что-то хрустит, и кровавая пелена затмевает разум.
ГЛАВА 19
Постельное недоразумение
После пяти минут знакомства с ним поневоле приходит на ум название одного из лучших романов Федора Михайловича Достоевского.
Автор неизвестен
Покой.
Медленно покачиваясь, парю в нем, словно размокший до неузнаваемости окурок в придорожной луже, среди бензиновых разводов и бумажных оберток.
Все укрыто мягкой тишиной и заботливо укутано во мрак.
А где-то там, за невидимой чертой клокочет жгучая боль.
Мрак ежится, потревоженный неприятными воспоминаниями.
Вдалеке, пока еще неразличимая, но уже ощутимая, вспыхивает искра.
Она приближается, алея на руке незнакомого человека.
Тишина испуганно съеживается, покрываясь трещинами и рассыпаясь. Мрак недовольно кривится и, судорожно содрогнувшись, выталкивает меня навстречу несущему пламень человеку. Навстречу боли.
Нет!!!
Яркий свет безжалостно жалит сетчатку глаз, отдаваясь мучительной болью в затылке.
Где-то это уже было… Встречи с ящерами-переростками меня к добру не приводят. Как все-таки хорошо, что они вымерли…
Резкая боль в глазах притухает под живительной силой слез. И на передний план выступает боль в остальных частях тела. А хоть что-то у меня не болит?
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Вроде бы душа не болит, хотя в ее наличии у меня нет уверенности, одни смутные подозрения. Но против ожидания боль не резкая, рвущая на части, а нудная, размытая и вполне терпимая. Если не акцентировать на ней внимание.
«Где я?» – вопрошает мозг. И содрогается – выплывая из ниоткуда, появляются огромные клыки, они тянутся ко мне. Миг. И наваждение отступает.
Перевожу дыхание, усилием выталкивая из сжавшихся легких воздух.
Исходя из болезненности ощущений – я скорее жив, чем мертв.
«Быть живым – мое ремесло, это.дерзость, но это в крови…»
«Вот только в облаках не летать,- подумалось мне с трепетной тоской в груди,- разве что на авиалайнерах и прочих достижениях человеческой мысли».
И так мне жалко себя несчастного стало, так грустно на сердце, что жалобные стенания сами сорвались с губ, послужив сигналом к немедленной атаке.
– Очнулся! – воскликнул женский голос, и рыжеволосая головка, мелькнув пред моим затуманенным взором, накрыла мое лицо каскадом влажных поцелуев и пряно пахнущим облаком волос- Дай я тебя расцелую, если ты не против!
– Зачем… – прохрипел я, спустя мгновение поняв, что вопрос, собственно, чисто риторический, поскольку ожидать на него ответа Леля вовсе и не собиралась.
Скрипнула дверь, заглянувшая было Ливия поспешно захлопнула ее, буркнув извинение.
– Задушишь,- выдохнул-таки я.
– Ой! Извини,- всплеснула руками подружка.- Я вся так испереживалась, что просто жуть. За завтраком целый пирог съела.
– С чем?
– С грибами.
– Вкуснятина, наверное?
– Ага, объедение.
– А там, случайно, кусочка не завалялось?
– Не, все съела. А что?
– Уже ничего.
– Да ты, наверное, проголодался? – поняла она наконец причину моего повышенного интереса к грибному пирогу.
– Еще как,- подтвердил я.- Кишки уже марш играют.
– Правда? – Отбросив одеяло, Леля прижала свое ухо к моему голому животу.
Именно этот момент избрала Ливия, чтобы повторно заглянуть в комнату.
– Ой!
И, залившись краской, выскочила вон.
До меня туго, но со всей очевидностью дошла двусмысленность положения, в котором я оказался благодаря душевной простоте Лели и заботливым рукам лекаря, смывшего с моего тела кровь и наложившего на порванный бок повязку, но не побеспокоившегося об облачении в какие-либо одеяния.
Рванув на себя одеяло, я стыдливо прикрылся.
– Обманщик,- скривилась отодвинутая рыжая подружка.- Ничего они не играют, бурчат себе помаленьку, и все.
– Позови Ливию,- попросил я, надеясь объяснить возникшее недоразумение.- Будь так любезна.
– Ладно.
И, взмахнув сарафаном, умчалась.
Прорабатывая в голове слова, которыми постараюсь начать свои объяснения, я вздрогнул от неожиданности, когда распахнулись двери.
Держа в руках блюдо с парой тощих жареных рыбешек и ломтем хлеба, в комнату вошла Ламиира.
– Кто тут у нас самый голодный? – поинтересовалась она, игриво подмигивая и покачивая крутыми бедрами, скудно прикрытыми простеньким сарафанчиком.
Все три девушки переоделись в платья деревенского фасона. Но менее прелестными от этого не стали, даже наоборот.- Кто проголодался, а?
– Я,- признался я, решив, что при всем разнообразии потребностей человека чувство голода вызывают у него только две, но об одной из них пока забудем – не шутки же ради она принесла блюдо со снедью?
– Малявка уже растапливает печь, Добрыня, прихватив топор и горсть медяков, отправился на гусиную охоту…
– И долго он будет охотиться?
– Минут пять.
– Что так быстро? – удивился я.- Или их в местных лужах немерено?
– Он торговаться не умеет,- пояснила блондинка, протянув блюдо.- Сколько скажет хозяин – столько и заплатит.
– Угу,- кивнул я, запуская зубы в тощую спину пескаря.- Что ж ты колючий такой?
Ламиира примостилась в ногах и некоторое время с непонятной тоской и нежностью смотрит на то, как я ем, складируя косточки живописной кучкой на краю тарелки.
– Справилась Яга? – спросила она.- Все вспомнил?
– Какая Яга? – не мигая, поинтересовался я.- Из сказок?
– И в сказках, и в избушке на курьих ножках.
– Можно посмотреть договор? – Продолжая дурачиться, принимаюсь за вторую рыбину, которая оказалась еще более костлявой, если такое вообще возможно.
– Какой договор?
– Как какой договор?! – восклицаю я.- С Бабой Ягой – костяной ногой. Только не говори мне, что мы поверили ей на слово и произвели предоплату!
– Так ты вспомнил? – всплеснула руками блондинка,непонятно как придя к такому выводу на основании моих дурашливых реплик.- Все-все?
– Ничего я не вспомнил…
– Не притворяйся,- почему-то не веря моему чистосердечному признанию, попросила Ламиира, игриво шлепнув меня по колену.
