Ловчие (СИ) - Калинин Никита (мир бесплатных книг TXT) 📗
— Ещё, - поэт дышал, как загнанный. - Я хочу ещё! Только давай теперь тебе! Это… это так…
Улыбка его была по-нехорошему азартная, злая. Я помотал головой - нет, мол, хватит на сегодня. Минуты на дне этой компостной ямы мне хватило выше крыши. Гера спорить не стал, утерев героический нос и вороша остриём своего меча тлеющие на глазах листья. Он дрожал весь и постоянно озирался, облизывая бледные губы, как если бы принял каких-то наркотиков. И всё ещё дышал как после кросса.
Когда мы возвращались, Дух снова дёрнул нас куда-то в сторону, но уже не так явно, лениво даже, мы и направление-то не совсем поняли. А чаща, дремучий корявый лес, шептал вслед что-то неразборчивое, но больше не освистывал порывистым ветром. Давно покинувшие эти места хозяева вернулись, и он принял это.
Под нами проявились доски, на них стол и стулья, в нос ударил запах трав, и стало тепло. Дед ходил туда-сюда: маленький и белый весь в этой своей рубашке с вышарканным ремнём и каких-то невообразимо старых шароварах. Этакий оживший полураскрытый сверху мешок муки с ногами и противоречивым, осуждающе-одобрительным взглядом.
Катя, с глазами в поллица, сидела за столом и молчала. Рядом с ней таращилась на Геру Иго, словно вместо поэтика из сферы сущностей со мной вернулся Джастин Бибер. Усталость как-то накатила враз, придавила. Я покачнулся и сел на лавку. Выдохнул.
— Де! А я тебе говорила, кто это! - урезонила Иго. - Говорила? Говорила, что это бильвиз?
— Да как ты видеть-то можешь?! Ты не должна видеть так глубоко!
— А я вижу! - огрызнулась девочка и мельком показала язык. Раздвоенный и острый.
— Я… я еле сообразил! - выдавил всё ещё задыхающийся поэт. - Простой туман-то ему что! А вот второй талант хмарника - ваще зачёт! Видел, как я? Фау - и нет меня! А за голову я его как взял, видел? Дёрнуться не успел!
Я отхлебнул воды. Достал сигарету, спички, чтобы выйти на крыльцо… и меня осенило.
— Стоп. Какой нафиг второй талант?
Гера, какой-то бледный очень и с поволокой на глазах, медленно уселся на пол. Иго поднесла ему тёплого чаю, тот отпил и уставился на меня, будто это я фигню какую-то сморозил, а не он. Как он мог использовать второй талант хмарника, если получил саму сущность только пару дней назад? И я точно знал, что он не тренировался.
— Такой, - пожал плечами Гера, провалился в храм и, видимо, процитировал с постамента хмарника: - Ловчий превращает своё тело в туман. Одна затраченная единица жизненной силы - десять секунд времени. А первый… - он глубоко, со свистом каким-то вдохнул и на одном этом вдохе продолжил: - Ловчий создает вокруг себя туман, видимость для членов его рода сохраняется… и…
Но не договорил. Схватился за горло, потом принялся стучать по груди, как если бы поперхнулся. И никак не мог по-человечески вдохнуть. Мы все вмиг оказались рядом.
— Что? Что такое? - спросил дед и вдруг отпрянул, поднялся, словно бы догадался, в чём дело. Или вспомнил.
— Это астма! - зачем-то очень громко закричала Катя. - Отойдите все! Прочь! Воздуху ему! Где твой ингалятор? Скажи, где он!
Но Гера только мотал головой и перепугано пялился на тощую Катю, цепляясь за рукава её чёрной толстовки.
— У него нет ингалятора, - твёрдо произнёс я. - Сколько мы были вместе, он ни разу не использовал ингалятор! У него нет астмы!
Гера указал на меня пальцем с быстро синеющим ногтем. Я был прав.
— Дед?
Но Катя уже действовала - чётко, знаючи. Расстегнула Гере рубашку и перевернула его со спины на бок. Потом, будто бы посомневавшись, положила свои костлявые узенькие ладошки ему на бронхи. И пальцы её тут же засветились золотисто-зелёным. Пацан смотрел на неё, как на Деву Марию, и всё цеплялся, цеплялся за рукав, словно боялся, что она бросит его сейчас, встанет и уйдёт. Ему становилось легче. Дыхание медленно приходило в норму, и Гера успокаивался.
Я опять глянул на деда. Хмурый, он молчал долго, и смотрел только на пацана. Да с таким сожалением, будто вместо аспирина на днях по забывчивости дал ему медленно действующий яд, который-то и начал его убивать.
— Он Исток, - голос его звучал в храме, только для меня. - Я забыл, что бывает с Истоками, когда они становятся ловчими.
— А что с ними бывает?
— Они, Котя, выгорают. Чем больше сущностей внутри Истока, тем меньше он проживе…
Глава 26
Тем вечером всё обошлось благополучно, серого лицом Геру отправили спать, а вместо меня на соседней кровати легла Катя, чтобы если что вовремя помочь. Я и дед засели на кухне, которая была у нас и прихожей, и гостиной. Говорили почти до самого утра, тет-а-тет. Выясняли, предполагали, строили догадки. Мы с ним словно бы местами поменялись. Теперь недоговаривал я. Тянул всё, решал, обдумывая - стоит ли говорить про Нонго. Поверит ли? Чем это обернётся? Дед никак не мог понять, что с ним происходит - забыть такое! Это же как лево с право начать путать! Как выпуклой стороной ложки пытаться борщ зачерпнуть!
Я ему верил. Просто потому, что видел уже подобное. Пусть и с обычным человеком, где виной всему была лишь болезнь, но видел. Папа под конец жизни даже имя своё забывать стал! И, глядя на деда, я наблюдал точно такую же растерянность, как и когда отец ненадолго возвращался в себя.
— Не должно так, Котя… - качал он белой головой и пил кислый ядрёный квас. - Это… Може, это какое-то проклятье?..
Едва он это произнёс, что-то повисло в полумраке, разбавленном светом хилого торшерчика, что ютился возле лестницы. Дед понял, что от темы уже не уйти. Что она - гнойник, и дальше будет только хуже. Но ещё по его страдальческому виду я понял, чего ждать.
— Да не помню я! - вдарил он кулаком по столу, аж ложки звякнули. И добавил тише: - Не помню, понимае?.. Как волнами. Как солнышком сквозь тучи на меня находит - вспоминаю что-то. А так…
— Печать?
Он сокрушённо кивнул. Налил себе ещё квасу, хряпнул, словно градусов в нём было никак не меньше двадцати пяти. И я решился.
— Это она, дед, - ещё до того, как я договорил, он смотрел на меня этим своим взглядом насквозь, аж вены остыли. - Это Нонго. Она запечатала тебе память. И, видимо, печать теперь… разрастается. Она жива, дед.
Я не знал, чего ждать, поэтому внутренне приготовился ко всякому. Гнев патриарха мог иметь множество граней, среди которых и такие, каких мне - не выдумать.
— Продолжай, - просевшим голосом процедил он сквозь бороду.
И я выложил все карты. Всё, до чего додумался, до чего докопался в процессе гонки за змеищей. Я ему верил, а значит, должен верить и он мне. Иначе никак. Иначе мы - не род.
Патриарх долго обдумывал мои слова. Кончилась литровая бутыль его кислого квасу, который на поверку оказался чем-то средним между клюквенным вином и старой-доброй брагой, но очень даже приятным на вкус и согревающим. Я сходил за новой, налил - дед сидел всё в той же позе. По морщинистому лицу ходили тени - отголоски внутреннего сражения. Он редко дышал.
— Я не хочу так, Котя. И так не буде. Я верю твоим словам, - он посмотрел на меня мутно, возвращаясь откуда-то. - Чувствую, что так и есть. А ещё я чувствую, Котя, что ничего с этим, - он постучал пальцем по макушке, - поделать не сумею. Но выход есть. Без боя я не сдамся. Утром я собираю всех. Стану говорить. Я принял кое-какое решение, и мне требуе твоя помощь.
Возразить я ничего не успел. Дед встал, тень его надулась, разбухла и обняла пол-кухни, вместе с почти потухшим от страха торшерчиком у лестницы.
— Мне нужна Сабэль.
Утром за столом были все, и дед говорил, говорил, что твоё радио в хрущёвке, как выговориться решил в последний раз. Катя только успевала подливать чай и заваривать новый, а Иго слушала так жадно, будто без нас дед не разговаривал с ней вовсе. И иногда щурилась, словно бы за что-то обижалась на него. Гера был молчалив больше обычного, повесив гордый нос, хоть и видно было, что он старался ничего не упустить. И всё глядел куда-то себе под ноги…
