Ржавое зарево - Чешко Федор Федорович (читать книги онлайн .txt) 📗
— Ну уж, будто бы! — со злым недоверием протянул Кудеслав (разглагольствования хранильника уже допекли его до мозга костей).
И не только разглагольствования.
Конечно, Мечник превосходнейшим образом понимал: страшный напастьник вряд ли оставил их совсем уж в покое, а потому Любослава права — до света соваться наружу глупо… Однако же понимание пониманием, а смириться с вынужденным бездельем вятичу было трудно. Не сказать, что он проникся уже страхом за судьбу аж всего мира. Но воплощенная жуть бродила теперь где-то там, снаружи, между ним и беззащитной Векшей.
Если ржавое чудище поймет, как можно подломить под себя Мечника Кудеслава… Если оно догадается, что на единственный Векшин крик можно купить Мечникову волю, отвагу, самую жизнь…
С яростным рыком вятич затряс головой, словно бы хотел вытрясти из нее страшные мысли. Нельзя, ни за что нельзя допускать такое на ум, в котором умеет копаться ворог… Но что же делать, что, что? Безоглядно кидаться в подвластную нездешним силам ночную темень нельзя; ожидание становится пыткой; и уж всем мукам мука — праздно внимать спокойным речам о бессилии (к чему бы там ни относились эти самые речи).
Может быть, волхв, умеющий слышать чужие мысли, сумеет прямо вот сей же миг как-нибудь упредить Векшу о возможной угрозе?
— Нет, — от внезапности этого ответа на незаданный вопрос Кудеслав, вздрогнув, чуть не поранился лежащим на коленях мечом.
А волхв поспешил объяснить свой отказ.
— Могу, но не стану, — торопливо сказал он. — Если я выкрикну мысль так громко, чтобы Векша услыхала на подобном удалении, тот, нездешний, подавно услышит. Коли он еще сам не додумался, так не к чему его научать, а коли додумался, то упреждать Векшу поздно. И будет об этом, слышишь?! Пока он не услыхал… если уже не услыхал. Ужели я должен втолковывать тебе, ломаному да тертому ратоборцу, что при иных делах благо лишь в недеянии?!
— Ну уж, будто! — Мечник вновь скривился, не шибко приязненно косясь на старика. — Всегда можно найти, что бы такое свершить для чужой и собственной пользы. А «благо в недеянии» — это для… — он хотел было сказать «для боязливых», но вовремя спохватился, что выйдет уж чересчур обидно. — Для слишком осторожных. И для… для…
— Ленивых, — услужливо подсказал волхв, зыркнув на Кудеслава с неприкрытой насмешкой.
— Да, и ленивых! — вятич раздраженно повысил голос. — Поучать про «невозможно высмотреть ни единого ответа» куда бесхлопотней, чем взять да попробовать. А вдруг…
— Вдруг только горшки трескаются, — как-то уж очень ласково сказал хранильник. — Ну ладно, считай, что устыдил ты боязливого да ленивого дедку: попробуем. Занятье-то впрямь не шибко морочливое, и все едино нужно чем-нибудь утрудить себя до пробуждения Хорса-Светотворителя. Этак вот в безделии маяться — того и гляди поцапаемся. А нездешним того и надобно. Только… — Старец внезапно подхватился с пола, едва ли не бегом кинулся к одному из стоящих под стенами ларей и, с натугой отворив увесистую крышку, по пояс свесился в темную нутрь. — Только пробовать стану не я. — Голос волхва доносился из лубяных недр глухо и как-то задушенно, обтянувшиеся рубашечным полотном старческие лопатки ходили ходуном — Корочун что-то с натугою передвигал там, в ларе. — Уж коли ты, человече, не хочешь брать на веру мои слова, так сам и засматривай в грядущее-то.
Хранильник выпрямился, обернулся к заинтересованно следящему за ним Кудеславу. В старческих руках железно блеснула затейливая штуковина: вроде небольшой мелковатой чаши на трех изогнутых ножках-опорах. И еще хранильник выдостал из ларя тугой полотняный мешочек, совершенно невесомый на вид.
— Я так разумею, — заговорил Корочун, возвращаясь к очагу, — что ты желаешь вызнать, одолеет ли нас нездешняя сила. Да?
Мечник дернул стриженой своею бородкой. Этакое замысловатое получилось движение — и за согласие можно было его принять, и за не шибко решительное отрицанье.
Волхв ехидно вызмеил снежную белизну усов.
— Вот, значит, как… — Он опустился на колени и принялся устанавливать ногастую чашу среди меркнущих очажных углей. — Стало быть, так и не уверовал ни в единое мое словцо? И прямо, в глаза, признаться о том не хочешь… Ну-ну… Спасибо, хоть не пробуешь сокрыть свои помыслы за бессмысленными песнопеньями, как проделывал давеча…
Мечнику и впрямь хотелось дознаться не лишь о том, чьим выйдет верх в схватке с нездешними. Буде пришлые превозмогут и навяжут-таки Здешнему Берегу свой лад-порядок — окажется ли это бедствием, как то предвозвещает старик? Пускай даже волхв не обманщик, но ошибиться-то может и наимудрейший…
А волхв, осторожно потряхивая развязанную горловинку крохотного мешка, сыпал в пристроенную на угольях жаровню нечто вроде серого песка. Сыпал и бормотал рассеянно:
— Суть творимого ведовства я тебе разъяснять не стану — то не твоего ума дело. Что нездешние попользуются твоим отсутствием да снова вломятся (покуда ты, значит, будешь витать во грядущем) — того не опасайся. В грядущее лишь твоя душа улетит, как это случается при вещих видениях. И возвернется она в тот самый миг, из коего выпорхнет для своих ведовских странствий. Не понял, что ли? Ну и пес с тобой. Любослава! Заснула? Принеси ТО.
Любослава поковырялась то ли прямо в стене, то ли (что верней) в конопаченной мхом щели меж срубными бревнами, достала что-то, показавшееся Мечнику ремешком, отправилась назад. Взъерошенный голоногий малец все это время висел на бабьем подоле как пришитый.
— На! — Корочунова нелюбезно ткнула принесенное в протянутую навстречу ей старческую ладонь и отошла к мающемуся на груде мехов Остроуху. Малец вновь поволокся следом.
Уже склонившись над изувеченным хранильниковым выучеником, Любослава сказала:
— Я чаю, хозяин, ты глупое затеваешь. Остроух нынче сам себе не подмога, а уж нам — подавно. Считай четверти нашей нету, коли не больше…
— Куда ему до четверти! — откликнулся старик, косясь через вздернутое плечо (ни дать ни взять — белый облезлый ворон, собравшийся под крылом поискаться). — Четверть — то ты. А Остроух покуда еле тянет на осьмую частицу. Так что мы и с тобою вдвоем осилим, и даже без особенного устатку. И без дитятюшки. Ну его, перепуганного: пользы неполная шапка и в придачу вреда охапка…
— Ишь ты, сказанул! — вдруг мрачно просипел малец, еще крепче притискиваясь к Любославиным ногам. — Охапка… Сам ты с перепугом… У-у…
Хранильник будто и не слыхал этой ошеломляющей дерзости. Он рассматривал принесенное женщиной. Оказалось оно действительно ремешком изрядной длины с какой-то подвеской — качаясь, та взблескивала тускло, будто старая медь.
Мечник, впрочем, не особо приглядывался к волхвовской штуковине. Куда сильней, чем хранильникова забавка, его занимали нелепые разговоры волхва с домочадцами. Что Любослава с Остроухом хозяину своему частенько дерзят, к тому Кудеслав уже привык. Но чтобы и сопля тонконогая туда же… И почему могучий кудесник, не единожды помянув простоту затеваемого ведовства, намеревается творить его не сам-один, а с помощью какой-то бабенки? Да что бабенка — в иное время Корочун бы наверняка не побрезговал и подмогой мальца-беспорточника! Что же это за волхв такой?!
— А вот такой это и волхв, — насмешливо протянул старец, оборачиваясь к вятичу. — Вот все-то мы четверо и суть волхв по прозванию Корочун, хранильник Идолова Холма да Навьего Града. Съел? — Он с чрезвычайно довольным видом разглядывал выражение Мечникова лица. — Может, и не след бы мне этого открывать, а только я тебя, человече, уж раскусил: тебе всей правды вовремя не скажи, так ты навыдумываешь…
Мечник немо зашевелил губами. Через миг-другой из этого шевеления вылепилось-таки нечто членораздельное:
— Это ты… значит… и они… А?
Волхв засмеялся. Его дробному сухонькому хихиканью принялись вторить Любослава и даже наглый голоногий щенок (на щенка, впрочем, разом оборвав смех, одновременно да злобно прицыкнули и старец, и женщина).
А потом старик сказал с внезапной серьезностью:
