Остров Серых Волков (ЛП) - Нейткотт Трейси (книга регистрации .TXT) 📗
Но все это меняется в одно мгновение. На одном дыхании.
В промежутке между вздохом Анны и полной остановкой дыхания.
ГЛАВА 39: РУБИ
В моей груди что-то сжимается, и это очень похоже на панику. Если пещера перестанет вращаться, я смогу еще раз проверить. Убедиться, что грудь Анны поднимается. Убедиться, что она просто спит.
Но в пещере все равно вихрь.
И Анна не спит.
— Анна, — мой голос звучит очень тихо, но для Чарли этого вполне достаточно. Он трясет ее сначала сильно, потом еще сильнее. Я не могу смотреть на ужас на его лице, поэтому хватаю ее за руку и тяну. Ее тело соскальзывает с тела Чарли и падает на землю.
— Вы, ребята, берите рюкзаки, — говорю я, вырывая Анну из его рук. Он почти не сопротивляется.
Ноги дрожат. Руки стали липкими от пота.
Я беспокоюсь о камнях на земле, царапающих голую кожу Анны. Я беспокоюсь о том, как бы не разбить ее череп о сталагмит. Но больше всего меня беспокоит то, что я слишком медлительна.
В голове у меня мутный беспорядок, мозг скользит повсюду. И все же я не останавливаюсь. Я тащу ее через пещеру, через маленькое отверстие, в темный туннель. Я тащу ее еще несколько ярдов на всякий случай.
Затем падаю на землю. Мое сердце трепещет, как крылья колибри. Я набираю полные легкие воздуха, и на вкус он напоминает прохладные брызги воды в душный день.
Я наклоняюсь к Анне. Мой первый инстинкт — сделать искусственное дыхание, но я сомневаюсь, что то, что находится в моих легких, оживит ее. — Дыши, — говорю я. Мои легкие кричат, но я повторяю это снова. — Дыши.
Шарканье ботинок. Звук затрудненного дыхания. А потом мальчики вываливаются из пещеры. Они ползут по туннелю, пока не оказываются рядом со мной, буйство звуков: кашель, хрипы, судорожное дыхание.
Они больны, им больно, но они так явно живы.
Мы теснимся вокруг Анны. Я стараюсь не играть в «Что Если», но что если? А что, если все, что я когда-нибудь получу с Анной, — это неделя? Что, если я никогда не смогу сказать ей, что она — это все то, чего она боится в себе, и что именно это делает ее необыкновенной? А что, если у нас никогда не будет шанса на вечную дружбу?
Но тут Чарли начинает трясти меня. Он прижимает мою ладонь к груди Анны, как раз там, где лежала его ладонь. И это неглубоко, так неглубоко, но ее грудь поднимается.
Я кладу ее голову к себе на колени, стряхиваю камешки и грязь с ее волос. И жду.
В этот момент я слышу какой-то звук, ослабленный нашим хриплым дыханием.
Несущаяся вода.
Гудящий ветер.
В этом звуке есть что-то особенное…
— Это была не магия, — говорит Эллиот, разрушая мою концентрацию. Он лежит, положив голову на рюкзак. — Держу пари, что это был какой-то ядовитый газ. Та пещера довольно изолированна, если не считать небольшого входа. Нет ничего абсурдного в том, что она попала туда в ловушку.
— Да, это так, — говорит Гейб. — Она спаслась, и ты это прекрасно знаешь. Это был остров. И он убьет нас, если Руби не скажет правду.
— Это не ее вина, — говорит Эллиот.
— Спасибо, — говорю я. — Но разве мы не можем сражаться, пока я пытаюсь добиться прорыва?
Вот тогда-то Анна и решает совершить свой собственный прорыв. Со всхлипом она просыпается.
Мы все четверо резко поворачиваем головы в сторону Анны. Она тяжело поднимается с моих колен и прижимается спиной к стене туннеля. Разражается сухим, хриплым кашлем.
— Я очень, очень рада, что ты жива.
Это все, что я могу сейчас сказать. Даже Чарли теряется в словах, глядя на нее так, словно она — восставшая из мертвых.
— Так что же это за прорыв? — Выражение лица Эллиота такое нетерпеливое, что я почти боюсь, как бы он не вытряс из меня эти слова.
Анна поворачивается к Чарли.
— Как будто я и не умирала вовсе.
Я стискиваю зубы.
— Я же сказала, что пытаюсь добиться прорыва, а кроме того, ты очень грубо обращаешься с Анной.
— Было бы еще грубее заботиться о прорыве, пока мы не узнали, что она жива. — У Эллиота очень самодовольная улыбка. Ненавижу это.
Я закрываю глаза и прислушиваюсь к звукам. Там словно низкие ноты из флейты и кисточки на барабане.
Это мелодия, которую дует ветер.
Это слезливый плач.
— О. — Я растягиваю ожидание, как и свою улыбку. — Это музыкально.
Эллиот — это пятно света на фоне тьмы, когда парень прислушивается к звуку, доносящемуся из конца туннеля. Он наклоняется к Чарли и громко целует меня в щеку.
— Ты просто гений. — Он поднимает глаза, и его улыбка становится невероятно широкой. — Мы видели миллион мест, где скала пронзает небеса. А теперь земля поет траурную песню.
— Нам нужно эхо. — Эллиот стоит на вершине высокой скалы, подбоченившись, как какой-то супергерой. Его грудь тяжело вздымается, по лицу стекает пот.
То, что мы приняли за прямой ход на запад к источнику звука, оказалось прямым ходом на запад с милями и милями туннеля между ними. Поход был бы достаточно утомительным с кислородным голоданием, не говоря уже о беге трусцой. Но замедление Эллиота Торна, когда он находится на задании, немного похоже на остановку обвала после того, как верх уже рухнул.
Я сгибаю
колени, глотая соленый воздух. Он проносится сквозь арочное отверстие в дальней стене, откуда открывается вид на северо-западное побережье и агрессивно-серое небо. Вода вырывается из отверстия, бьется и разбивается о твердый камень. Хотя океан, вероятно, входил и выходил из этой пещеры в течение многих столетий, он ничего не сделал, чтобы притупить острые края.
Когда мы мчались вслед за музыкой, я была поражена тем, что могла сделать акустика — дрейфовать немного природы на многие мили. Но теперь я знаю, что это только половина дела. Эта пещера грохочет от звука.
Как и Эллиот.
— Я иду за тобой!
Сотни прямоугольных камней крепко держатся на потолке. Это похоже на внутренности органа. И это звучит как орган, когда пещера отвечает: «Я иду за тобой. Я иду за тобой. Я иду за тобой…»
— Ну, это не было зловеще, — говорит Чарли, ища, куда бы присесть. Но земля — это буйство камней: короткие камни, высокие камни, камни размером с лестницу, поднимающуюся по стенам, камни с плоскими гранями и острыми углами, которые разрежут вас, если вы сделаете неверный шаг.
Он находит небольшую место среди камней, и я сажусь рядом с ним. Эллиот протискивается рядом со мной, отвлекая своими спутанными волосами, этими светлыми, яркими глазами и шеей. Я не уверена, что от меня ждут чего-то другого, кроме как пялиться на эту длинную шею с меткой красоты на одном конце и дразнящей татуировкой на другом. Я отвожу взгляд.
Даже если мы уверены, что стихотворение говорит об этой пещере, и даже если наши легкие устали, мы с Анной проверяем нашу музыку на пещере. Из ее уст доносится звук, такой же хриплый, как ветер, такой же сильный, как океан, такой же высокий, как потолок в этом соборе пещеры. Я вскакиваю с губной гармошкой. Это странная и удивительная вещь — ее пение между моими риффами, ее слова падают и вьются вокруг нот.
Я играю последний аккорд, позволяя ее голосу закончить. Мы остаемся с отголосками песни, которая играет под грохот волн и завывание ветра. Гейб уставился на Анну так, словно она пела о существовании Вселенной.
— Я… — он делает шаг к ней, но в последний момент резко останавливается. — Я готовлю ужин, так что вы, неудачники, можете разбить лагерь.
Чарли с трудом сдерживает смех.
— Анна Банана, ты же сирена.
— Если бы это было правдой, я бы никогда не пела, так что мой голос не заманил бы тебя на каменистую смерть. — Она моргает снова и снова. — Не то чтобы ты сегодня умрешь.
— Нет, это не так. — У Эллиота свирепое выражение лица. — Он умрет таким же морщинистым и лысым, как и в тот день, когда родился.
— Эй, эти волосы никуда не денутся. — Чарли проводит рукой по голове. — Волосы моего харабедзи выросли на три дюйма на смертном одре и еще на четыре после его смерти. Мой папа говорит, что это семейное.