Наваждение - Джексон Мелани (книги серии онлайн .txt) 📗

Я стряхнул пыль с одежды и наблюдал за тем, как она облаком взметается вверх, пока глаза не высохли окончательно.

Я был грязным, вонял дымом, бензином и кое-чем похуже. Изо всех возможных комбинаций запахов эта меньше всего походила на афродизиак, если только ваша женщина не «повернута» на крематориях. Прильнуть к человеку, от которого исходит такой запах, тоже вряд ли кто-то захочет.

Нет, обойдусь без секса. Пока.

— Наверное, стоило сделать пару снимков, — сказала Нинон.

— Снимков? — я недоуменно заморгал. О снимках я всегда думаю в последнюю очередь. Конечно, было бы мило сфотографироваться вместе, но я всегда плохо получаюсь. Наверное, это оттого, что при этом я чувствую себя очень скованно. Независимо от того, сколько раз я скажу «чиз», у меня на лице всегда отражается не больше радости, чем на пыльной голове чучела оленя на стене стейк-хауса. По этой причине и по многим другим, более практичным, я всегда отказываюсь от авторских фото на обложке. Я просто не представляю, как это может увеличить продажи.

Мой отец никогда не любил фотографии. Возможно, потому, что считал собственные портреты признаком тщеславия. А может, после mamita, когда семейные фотографии утратили всякий смысл. У меня из детства осталась одна-единственная фотография — свидетельство того, что когда-то я был молод и счастлив. Я стараюсь часто на нее не смотреть, потому что она навевает на меня тоску. Но все же храню ее как доказательство того, что и я когда-то был таким же, как все.

Я рассказал об этом, чтобы вы поняли, насколько разбитым я себя почувствовал при упоминании о «паре снимков».

— Для документального подтверждения. Снимки с места преступления. Хотя я сомневаюсь, что нам это что-то даст. Фотографии нынче так легко подделать.

Всего лишь как подтверждение существования зомби, а не как начало семейного альбома. Еще бы! Да уж, мозги у меня действительно спеклись.

Нинон отвернулась в поисках чего-то, наверное, кота. Она тяжело вздохнула. Мы оба были вымотаны эмоционально, если не физически.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросил я сгоряча.

Обычно у меня хорошо получается невербальное общение — интерпретация языка тела и выражения лица, к этому я могу подключить еще и вампирские уловки, чтобы услышать сердцебиение и распознать комбинацию гормонов и эндорфинов в поте человека. Однако с Нинон все было не так-то просто. По большому счету, я видел и слышал лишь то, что она позволяла мне видеть и слышать. Она заставляла медитирующего йога выглядеть диким и полностью утратившим контроль над собой.

Как правило, я редко бывал озабочен отсутствием взаимопонимания. Я предпочитаю держать себя в руках. Понимать, что происходит. У меня и своих тараканов в голове достаточно, зачем мне еще чужие психологические проблемы? Но мы с Нинон, хоть и недолго, но все же побывали в шкуре друг друга. То, что я успел увидеть, меня изрядно заинтриговало, и захотелось узнать больше — гораздо больше, причем как можно скорее. Находясь в ее голове, я чувствовал, будто там мне самое место, словно так и должно быть. Кроме того, я хотел взглянуть на то, что таилось за гранью всего того кошмара, который происходил сейчас с нами, узнать, куда мы движемся и зачем.

— Если честно, то я благодарю небо, что на том кладбище не оказалось детей.

— Детей?

Мне словно ушат холодной воды за пазуху плеснули. Я поежился. Эта мысль была нестерпимо жуткой. Я не знал — тогда, — смогу ли выстрелить в ребенка, пусть даже зомбированного.

— Знаешь, а ведь он бы и их не пощадил, — сказала она мягко. — Более того, он поставил бы их в первые ряды, если бы решил, что это деморализует противника.

Я хотел что-то на это ответить, но в кои-то веки не смог подобрать слова. Мне еще многое предстояло узнать о Зле.

— Я не говорила, что была в Музее мумий? Я молюсь, чтобы Сен-Жермен тогда за мной не проследил. Не думаю, что он сможет воскресить какой-то экспонат, но… — Она явно видела что-то, что ее расстроило. — Нет, заклинание не сработает. Они слишком старые.

Мумии. Я озадаченно моргал, а моя писательская фантазия тем временем неслась на всех парах в предвкушении нового сенсационного сюжета.

— Ты думаешь?..

— Что?

— Ну, помнишь все эти легенды о проклятии Тутанхамона? Как на людей, проникших в гробницу фараона, нападали ходячие мумии, которые приводили в исполнение его проклятие?

Она кивнула, при этом лицо ее было скорее встревоженным, нежели восторженным. Нинон рассуждает не как писатель.

— Да. Это случилось в Египте в тысяча восемьсот девяносто втором году в месте под названием Хираконполис. Предположительно, они отперли гробницу четырехтысячелетней давности и нашли внутри «живую» мумию. Я всегда думала, что это Сен-Жермен так пошутил — он как раз в то время находился в Египте. Все же… — Лицо ее омрачилось. — Жутко об этом даже думать, правда? Что кто-то еще умел поднимать зомби и оставил их там на тысячи лет. — Она поежилась. — Такого просто не может быть. Они ведь не такие, как мы с тобой. Поднятые мертвые, воскрешенные трупы… их хватает всего на пару лет. Максимум на пять, да и то в странах типа Финляндии, где достаточно холодно и не так много буйно размножающихся, пожирающих плоть микробов.

Надо же, буйно размножающиеся, пожирающие плоть микробы. Наверное, она могла и об этом рассказать, но мне не особо хотелось слушать этот рассказ.

Нинон подняла глаза на небо. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал растерянно.

— Меня всегда поражало, как другие люди становятся для нас просто предметами интерьера — иногда мебелью, которая только загромождает пространство, иногда просто обоями, застрявшими в голове. Это относится даже к самым ярким и лучшим — более близкое знакомство рождает безразличие, а то и вовсе презрение. Но, Мигель, не думаю, что ты когда-нибудь станешь для меня очередной безделушкой на каминной полке. Я бы не хотела, чтобы это произошло.

— Буду надеяться, что не произойдет, — сказал я удивленно, испытывая чувство неловкости от столь необычного комплимента.

Следующие ее слова показались мне совсем уж странными, словно она следовала за ускользающей мыслью, которую я никак не мог уловить.

— Я одиночка, Мигель. На то есть много причин. Уже долгое время я наблюдаю увядание манеры поведения, равно как и моральную деградацию. И дело не в том, что мне не хватает чересчур дотошного классового этикета моего века. Разве что иногда… — Она криво улыбнулась, но я был рад и такой ее улыбке. — Но меня очень беспокоит полное отсутствие сочувствия в современном постиндустриальном обществе, которое проявляется в излишней грубости. Если убрать общественную «смазку», все эти «спасибо» и «пожалуйста», то рано или поздно близость с людьми, которым не доверяешь или не симпатизируешь, приведет к жестокости и антисоциальному поведению. Мы утратим человеческий облик, и человек человеку станет волком. И это вдвойне опасно, когда ты… иной.

— Да.

— А потом я повстречала своего первого зомби. Мои приоритеты изменились. — Она опустила глаза. — Скоро ты поймешь, что выражение «приспособиться или умереть» — не просто штамп.

Я изо всех сил старался увидеть то, что видит она, уловить смысл сказанного ею. Но не мог.

— Правду говоря, я почувствовал тогда, что угодил в западню, — сказал я, но тут же уточнил: — Меня захватила не ты, а моя собственная жизнь. Моя болезнь. Я не хотел приспосабливаться. Я просто бежал от этого.

Она кивнула.

— Но ты же сам прекрасно знаешь, что каждый из нас как птица в силках. Это нормальное человеческое состояние. Просто многие этого не осознают. Они могут загрузить подборку из двухсот рингтонов на свой сотовый, съесть на выбор десять разных фастфуд-меню или окрасить свой плеер айпод в пять разных цветов, поэтому им кажется, что они распоряжаются своими жизнями. Но право выбора игрушек — это еще не свобода. Все это очень мило, очень весело, но это не делает нас свободными. Ни интеллектуально, ни духовно. Мы знаем, что есть определенные обязательства, которых не избежать, если хочешь сохранить за собой право называться человеком.