Наваждение - Джексон Мелани (книги серии онлайн .txt) 📗

У нас и своих сложностей хватало, а если еще и горожане примут нас за чужеземных brujo , которые специально прибыли заколдовать их город, то вообще проблем не оберешься. Вам такая мысль кажется странной? Мне — да, но все равно она у меня была. Всему виной последние сорок восемь часов, проведенные в обществе вампиров и зомби.

Бармен принес нам тарелки с жареной свининой и две бутылки пива «Tecate». Наверное, мы выглядели как типичные любители пива, причем те, кто пьет прямо из бутылки. А может, по понедельникам напитки были на вкус бармена, а он, в свою очередь, получал хороший откат от компании «Tecate». Но я не стал жаловаться. Что бутылка, что стакан — какая разница?

— Он как хорошо воспитанный ребенок, — сказал я о коте, когда первый голод был утолен. Коразон занял стул рядом с Нинон и, пока мы обедали, смотрел в окно. Он не попрошайничал и даже не бросал красноречивых взглядов на наши тарелки.

— Да, и это немного странно. Обычно он всегда просит хотя бы кусочек. Надеюсь, он не заболел.

Она слегка нахмурила брови.

— Он же совсем недавно съел такую вкусную крысу, — сказал я, снова вонзая в свинину погнутую вилку.

— Это да! — Нинон ела более аккуратно, но с таким же аппетитом.

— Что? Ты морщишь нос.

— Просто… дети… Мигель, прости меня, тебе наверняка хотелось завести семью. Я должна была сказать тебе раньше. Просто… мне кажется, что-то не в порядке с моими биологическими часами, — выдавила наконец Нинон, глядя на кота и разминая спину, пытаясь снять усталость.

Мы преодолели за сегодня приличное расстояние, хоть и не такое большое, как мне хотелось бы, и теперь от тяжелой пищи клонило в сон.

— А может, от всех этих молний у меня внутри произошло замыкание. Я сама превратилась в кошку. Мне приятно находиться в их обществе. Таких невозмутимых, хладнокровно-презрительных и равнодушных к приступам моего ночного бреда. К тому же они прекрасно чувствуют зомби, — добавила она со смехом.

— А они не кажутся тебе слегка эгоистичными существами? — поинтересовался я.

Коразон подошел, потерся об ногу и насмешливо фыркнул, глядя на меня. Он не стал тратить силы на урчание. Он так больше со мной и не заговорил, поэтому мне оставалось лишь гадать, общались ли мы на самом деле или мне это только показалось. Я многозначительно добавил:

— Собаки более преданные, а люди — более интересные собеседники.

— Они абсолютно эгоистичны, — согласилась она. — Но в отличие от любовника, здесь я не принимаю эмоциональную скупость на свой счет. К тому же их можно воспитывать и в неполной семье. Между прочим, коты предпочитают, чтобы в доме находился один человек. Второй способен только отвлекать и забирать себе часть внимания и времени — бесценного времени, которое можно было потратить на игру с клубком или приготовление креветок на пару к ужину.

Она говорила с нежностью и теплом, и я готов был поклясться, что чертов кот при этом довольно ухмыляется. Это животное выводило меня из себя. И меня не интересовало дальнейшее развитие этой темы.

— Надеюсь, он не будет против, если я стану тут отираться, — произнес я с образцовым, как мне показалось, спокойствием.

— Думаю, не должен. Элистер, в смысле Коразон, — очень самоуверенный кот.

— Элистер? Значит, твой кот тоже путешествует под вымышленным именем? — Не знаю почему, но меня это потрясло.

— Конечно. У котов всего девять жизней — на каждую по новому имени. К тому же пока Сен-Жермен вроде бы не узнал клички моего кота, хотя кто его знает, что ему может быть известно, а что нет. Это важно, ведь имена обладают силой. Кстати, на самом деле у Элистера не черная окраска. Мы с ним часто прибегаем ко всяческим уловкам по изменению внешности. — Тут она повернулась ко мне и загадочно улыбнулась. Улыбка очень напоминала ту самую, «фирменную», универсальное средство для обезоруживания мужчин, с намеком на «ручную» работу, но я чувствовал, что на этот раз это было совершенно искренне. — Я бы понравилась тебе в образе блондинки?

— Я думаю, больше всего ты мне понравишься, когда примешь ванну. Мы с тобой сейчас далеки от весенней свежести.

Это все, что я мог сделать, чтобы удержаться и не сболтнуть глупость, как, например, то, что я полюбил бы ее даже шестирукой марсианкой с зелеными зубами. Даже в дорожной пыли и с осунувшимся от усталости лицом она была более чем просто красива. Это влечение было столь же чувственным, сколь и эмоциональным, но она говорила не о том. У меня возникло ощущение, что мы с ней далеки от разговоров подобного рода. Я не знаю, что творилось у нее в голове, но, видя ее реакцию на упоминание о детях и обрывки мыслей о браке, когда Д. 3. находился у меня в голове, готов был поспорить, что у нее и в мыслях нет радужного «жили они долго и счастливо и умерли в один день». По крайней мере, пока. Она испытывала ко мне физическое влечение и нуждалась во мне как в союзнике, с которым можно вместе преодолеть трудности. О чем-то большем она не задумывалась.

Я напомнил себе о том, что страсть, настоящая страсть, может выступать в роли жестокого надсмотрщика. Когда нужно, она сделает вас безумным, сделает храбрым. Но помимо всего прочего, может сделать слепым. Нинон правильно делала, что старалась не терять остроту зрения. Мне тоже нужно следить за собой. Очень глупо на моем месте перепутать похоть с потребностью любви. В конце концов, любовники приходят и уходят, а зло остается. Это к слову о приоритетах.

А стоит ли вообще гнаться за любовью? Это мания. Стрелы Амура уже успели натворить бед. И не столько на входе — отверстие, что они проделывали, всегда было небольшим. Наиболее болезненной была процедура извлечения стрелы. Почему-то уходящая любовь всегда оказывалась больше, чем только-только поселившаяся. По крайней мере, для меня. Хочу ли я снова это пережить? К тому же с женщиной, у которой была фобия на обязательства и чересчур властный кот?

Когда мы через час вышли наружу, на город опустилась ночь и воздух был наполнен невидимыми частичками измельченных горных пород. С каждым порывом ветра в обнаженную кожу вонзались тысячи крошечных кинжалов. Коразон, не дожидаясь, пока откроются дверцы джипа, мудро забрался через окно.

— Итак, будем следовать за молнией или сделаем так, чтобы молния последовала за нами? — спросил я, открывая дверцу машины и укрывшись за ней, пока Нинон забиралась внутрь. Надеяться на то, что гроза обойдет нас стороной, не приходилось. — Или можно вообще от нее сбежать?

— Давай посмотрим, будет ли она двигаться вслед за нами. Я сомневаюсь, что Сен-Жермен захочет устраивать заключительный бой в присутствии посторонних. С другой стороны…

— С другой стороны, он психопат, — закончил я ее мысль. Я раздумывал над тем, не поделиться ли своей идеей о том, что Д. 3. попытается догнать нас, специально вызывая паводки, но решил, что не стоит. В этом было что-то от паранойи.

— Точно. Пока будем двигаться к следующему городку. Там есть, по крайней мере был, небольшой отель. Я уже очень давно там не появлялась. Если не увидим ничего подозрительного, там и заночуем.

— Хорошо.

Я мог бы еще поспорить, но уж слишком хлестким был ветер, и мне захотелось поскорее от него спрятаться.

Нинон изрядно погорячилась, назвав это место отелем. Там сдавались койки с окружающим пространством чуть больше, чем салон джипа, правда, еще санузел в здании, но на этом все удобства заканчивались. Не требовалось много ума, чтобы отметить закономерность, которая прослеживалась во всех городах, которые нам доводилось посещать. Если они еще не были опустевшими или заброшенными, то находились на грани вымирания — поселения, из которых постепенно уходила жизнь. Сен-Жермена буквально тянуло туда, где смерть и разруха. То же самое происходило и с Дымящимся Зеркалом. Шансы этих подонков были ничтожны.

Это была последняя нормальная, по нашим стандартам, ночь в Мексике. Мгновение мнимого затишья перед бурей, по крайней мере для меня, прежде чем Сен-Жермен решился наконец напасть. Теперь я вспоминаю об этих временах, как о бредовом сне — очень живом, но сюрреалистическом, отвратительном и вместе с тем прекрасном. Возможно, всему виной моя гиперчувствительность, но эти дни казались окрашенными в яркие, интенсивные цвета, дьявольский жар обжигал мой мозг и, казалось, этой пытке не будет конца. Но всякий раз неожиданно наступал благословенный закат, и адские муки прекращались. Затем, спустя всего пару мгновений, наступала ледяная ночь, и все краски мира блекли. Как бы то ни было, ночью мое восприятие еще больше обострялось. Каждое чувство — слух, обоняние, осязание, зрение, вкус и кое-что еще — становилось таким тонким, что его можно было назвать болезненным, таким острым, что словно стеклом резало нервы. Нинон обещала, что я привыкну, но я знал, что она переживает, потому что и сама страдает от возросшей возбудимости.