Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (прочитать книгу .TXT) 📗

— Четвертак нас обманул, — начал оправдываться Вырвибок. — Он говорил, будто Миродар дорожные подати себе оставить решил.

— Вот оно что? — вмешался Мечислав. — Я слышал обрывок разговора. Отец хотел подать на дороги пустить. Дороги у нас для Змеевых караванов не то, что Меттлерштадские. Рубеж переходишь, сразу отличие видно. Даже сейчас.

— Сейчас мы подать на всех бояр делим. Кто в дороги вкладывает, кто в сундуки. Змеевы люди ворчат. Вот и решили…

— Когда же ты, Рипей, решился в союз вступить?

— Не догадываешься?

— После Озёрска?

— Да. Если можно по договору, почему нельзя самому запроситься? Как Вырвибок пришёл, я сразу об этом разговор завёл. Мне только нужно было с вами войны избежать. А оказывается, вот как оно всё сложилось.

В углу застонало. Вторак поднялся на лавке, взялся за голову.

— Сложилось. Само. И нет никакого Змея. Вырвибок с севера Блотин к Змеевым землям присоединил, вы с юга войско для убедительности вели. Это оно само так.

— Спи-спи, отдыхай, Вторак. — Тверд повернулся к Рипею. — Что ж твои люди так его избили-то, а?

— Чего? Это он со стражей вчера напился браги и сам на кулак полез!

— Брага, надо сказать, дрянь, — угрюмо пробормотал волхв. — Голова раскалывается. Дайте что ли квасу.

Доннер

С Рипеем не виделись чуть больше полугода, а кажется, будто, круглую дюжину. Обнялись, расцеловались. Мечислав ещё встать не мог, видя увечья, князь Блотинский наклонился, осторожно похлопал по спине, прижал крепче, представил меттлерштадского обера. Тот сразу окинул взглядом стройку, покачал головой, сказал вполголоса на своём наречии:

— Отвлекаете силы. Ров надо.

Мечислав хмыкнул, махнул безвольно, ответил на срединном, подивив Эба знанием языка.

— Обер Эб, я почти две недели без сознания провалялся. Не уследил.

— Змей тебя… — скривился Рипей, — надо было спешить. Это же из-за меня тебя так.

— Нет, это в набеге на Степь. В обороне кряжинцы помогли.

— Чего?!

— Ёрш, подойди.

Вдвоём худо-бедно рассказали о битве. Как Тверд решил, будто бывших наёмников не бывает и, несмотря на запрет, двинулся на подмогу. Как в последний миг братья дрались спиной к спине. О смерти Твердимира, князя Кряжинского. О похоронах.

Рипей слушал, смотрел на культю Ерша, хмурился, размышлял. Рассказ закончился, а тот всё стоял, думал. Наконец, подобрал слова.

— Стало быть, долги уплачены. Где велишь людей разместить, Бродский?

— Где хочешь. — Язык едва шевелился, словно у пьяного. — На этом берегу всё наше. Хочешь — в поле, хочешь — в лесу.

— Надо барраки, — встрял обер, — прибыло много людей.

— Много — это хорошо. Значит, есть кому строить. У меня озёрские сами себе избу собрали. Едва к морозам успели, а сейчас — весна. Возьмёшься за инженерию, обер? Оцени рукотворный камень, а? Меттлерштадт на живом булыжнике стоит, а тут — бери землю из-под ног, обжигай, строй.

Эб сначала вспылил, что его наёмникам придётся самим себе строить место для постоя, но, присмотрелся к стенам, близоруко сощурился, почесал бородку, побежал смотреть.

— Рипей, ты, небось, тоже не понял? — хмыкнул Ёрш. — Мне в бою не до кирпица было, а теперь он уже и вовсе не в диковинку.

Блотинский непонимающе оглянулся.

— О чём вы?

— Иди, приглядись, крот слепой! — хохотнул Мечислав.

— Унмёглихь! — раздалось от стены. Обер гладил пальцами кладку, попытался сколоть кусочек рукоятью кинжала, повернулся к Мечиславу и в восторге развёл руки. — Унмёглихь!

Мечислав, передразнивая, развёл руки, рассмеялся. Что значит — «невозможно»? Возможно! Необходимо!

— Мёглихь! Мусс зайн!

На Рипея и вовсе было больно смотреть. Больно от смеха — голова гудела не преставая. Обиженным ребёнком смотрел Блотинский на стену, ощупывал, держал в руках кирпици.

— Да если бы у нас такое было… мы же из рва столько глины вытащили… полгорода построить можно! Нет, мы лёгких путей не ищем! Нам давай каменюки из болота таскать. Тьфу!

— Отличная мысль, Рипей! — встрял Ёрш. — Пусть начинают ров, а глину — на кирпици! Как тебе, Мечислав?

— Сразу нельзя было догадаться? Решили весь холм скопать?

С заставы раздался новый звон. Мечислав оглянулся, посмотрел на разряженный кортеж, даже попытался привстать. Рипей чуть нажал на плечо, усадил. Бродский раздул ноздри, задышал часто, беспокойно.

— Это что? Рипей? Что ты приволок? Ты же клятву давал, будто ноги твоей…

Договорить не получилось, воздуха в груди не хватило.

— А я и не заходил в те земли, — от Мечислава не укрылось, что Блотинский старательно не именует «те земли». Сожаление о новой мечиславовой беде сквозило в словах Рипея. — Пока мы круг давали, эти сами прибились. Не бросать же баб…

Глядя на приближающихся, Мечислав шумно выдохнул.

Коловорот дерьма в природе.

***

Труднее всего было волхву: лекарь должен врачевать всех. С Миланой не ссорился, вызвался посредником: Мечислав наотрез отказался говорить с ней лицо в лицо.

Милана затребовала лучшую избу.

Мечислав поселил её в недостроенном тереме: печка есть, а лучше в Бродах ещё ничего не построено.

Милана потребовала лучшей еды.

Мечислав велел прикатить ей бочку лошадиных пельменей и выделил мешок зерна. Руки есть, остальное приложится.

Милана велела оставить подружек.

Подружек Мечислав отправил на работы. У него слуг нет, значит, и ей не по чину.

Милана вызвала князя Мечислава на разговор. Тот передал с Втораком кукиш. Когда князь Бродский изволит, тогда и примет княгиню Кряжицкую. У него дела: город строить. Он — боярин этого града и пойдёт на всё, ради его безопасности.

Милана расколотила весь фарфар, что ей выделили, как почётной гостье.

Мечислав пожал плечами и прислал короб деревянных мисок: кто ж знал, что княгине привычнее есть по-кряжицки.

Князь рассказывал волхву, как ночами прижимался к слабому, еле живущему телу Улады, шептал ей на ухо всё, что думал по поводу Миланы. Синие губы жены что-то пытались говорить, но слов так и не разобрал — просто воздух выходит и всё.

На четвёртое утро Улька отстранила волхва, встала, будто и не болела совсем. Молча покормила Ждана, отпустила от печи мальчика-помощника, выгнала девочку-уборщицу и принялась за домашние дела. Мечислав пытался возразить, но наткнулся на такой отпор, что Вторак даже позавидовал.

— Нет слуг, говоришь? Нет, значит — нет, ясно?! Она уже больше трёх дней здесь: гостевой покон выполнен. Либо ты узнаёшь, что ей надо, либо отправляешь домой! У неё — город без князя!

Обессиленно села на лавку перед печкой и разревелась.

Мечислав подошёл к жене, присел на корточки, обхватил её колени. Весь как-то сгорбился, уменьшился.

— Как же так, Уленька?

Княгиня подняла заплаканное лицо, посмотрела в глаза мужа. Вторак едва расслышал слова княгини:

— Вы воюете, вам славно. А того, как вы мне сердце рвёте — не видите?

Мечислав уселся на земляной пол, положил голову жене на колени, посмотрел на волхва. Тому захотелось стать невидимым. Губы князя разомкнулись с трудом, словно сшиты.

— Так, значит? Так значит, Уленька? Ты права. Пора всё это скоморохство заканчивать. Вторак!

Волхв не ожидал, что ответит по-холопьи:

— Слушаю, князь!

— Ты, это, — покраснел от смущения князь. Взял себя в руки, встал, глаза отлили пережжённым железом. — Встреча князей на главной площади! Пусть все видят, как мы, бродичи, можем чествовать гостей!

Вторак опешил:

— Где же у нас главная площадь?

Мечислав сложил руки на груди, посмотрел на Уладу снизу вверх. Та пожала плечами и вздёрнула соломенные брови. А где в Бродах главная площадь? Князь махнул рукой:

— Где скажешь, там и заложим! Назовём…

Князь перглянулся с княгиней, та пожала плечами:

— Может, Базарной?

— Слыхал, волхв? Встреча князей на Базарной площади!

Волхв вышел из горницы, прикрыл дверь, и расслышал серебристый смех Улады. Подождал ещё немного и к серебру добавилась гулкая бронза Мечислава.