Книга без переплета - Гарина Инна (мир книг TXT) 📗
Он сердито посмотрел на Овечкина.
— Не гневайся, колдун, — мягко мурлыкнул чатури, примостившийся на плече Баламута. — Ягненочек обскакал тебя, но он, право же, сделал это не нарочно.
Босоногий колдун вспыхнул, а вещая птица, безжалостно угадавшая внутреннее смятение многомудрого старца, оказавшегося не столь многомудрым, каковым он привык себя считать, скромно потупила глаза. Баламут хихикнул, но быстренько подавил свою веселость, памятуя о незаурядных все-таки способностях колдуна.
Аркадий Степанович еще сидел и пыхтел, когда заговорила Де Вайле.
— Я думаю, что принцесса права, — сказала она глуховатым невыразительным голосом. — Без Тамрота нам нечего делать в Данелойне. Займись же этим, почтеннейший, покуда мы будем выхаживать молодого короля. А Овечкин никуда не убежит, как тебе, должно быть, известно.
— Мы его покараулим, — снова вмешался чатури.
— Хорошо, — сказал колдун, дернув себя за бороду. — Хорошо. Я ухожу. Вернусь, когда будет готов талисман, и, может быть, узнаю что-нибудь за это время о заклятии Овечкина. Хорошенько смотрите за Маколеем!
Он резко поднялся на ноги, вышел на середину комнаты и без единого слова растворился в воздухе, слегка напугав этим всех, кроме Де Вайле и Баламута, уже немного привыкшего к штучкам босоногого старца.
ГЛАВА 23
Времени никто не считал, да и как это можно было сделать? Ни дня, ни ночи здесь не существовало — вечно пасмурное небо, укрытое грозовыми тучами, из которых, однако, не проливалось ни капли дождя, дарило постоянные сумерки. Невольные обитатели крепости Хораса в ожидании Босоногого колдуна вели жизнь рассеянную, заполненную лишь прогулками по сырому, неуютному лесу, да разговорами у камина, где непрерывно поддерживался огонь. В качестве общей гостиной они выбрали небольшую комнату, которую легче было прогреть и просушить, трапезничали в ней и сидели у огня — когда все вместе, когда компаниями из двух-трех собеседников. И состав этих компаний определился весьма быстро.
Едва Никса Маколей, раны которого заживали с чудодейственной быстротой, начал вставать, как стало вполне ясно, чье общество он предпочитает всем остальным. И ни у кого не было ни малейших сомнений, по какой причине молодой король меняется в лице, стоит только появиться принцессе Маэлиналь. Лицо его светлело, глаза начинали сиять, и именно он ввел в обиход частые прогулки по лесу, первым предложив свое общество принцессе. До этого никого особенно не тянуло выходить из дому, ибо прелести в промозглом воздухе и сырой почве под ногами почему-то никто не находил.
Когда же принцесса в самой куртуазной и изысканной манере приняла предложение и у них с Никсою вошло в обыкновение часами прогуливаться вдали от посторонних глаз, ведя оживленные беседы, Баламут Доркин сделался не в меру раздражителен и угрюм и изъявил желание поохотиться. Чатури поднял его на смех, напомнив, что в здешних охотничьих угодьях не сыскать даже воробья, и тогда Баламут скрепя сердце обратился к Де Вайле с просьбою сотворить для него какую-нибудь дичь, да посвирепее. Ибо, сказал он, безделье угнетает его чрезвычайно, а от сырости и вечной конкуренции с ядовитою птицей даже его профессиональные навыки грозят обратиться в прах.
Колдунья смерила Доркина с ног до головы холодным проницательным взором и предложила немедля переправить его в Данелойн, где навалом и дичи, и ясного солнца, и прекрасных дам и никакой конкуренции. Чатури горячо поддержал это предложение, добавив, правда, что отправится в Данелойн вместе с Доркином, поскольку мечтает об этом с той самой минуты, когда познакомился с ним. Баламут насупился и ничего не ответил.
Но с тех пор он тоже стал выходить на прогулки, и чатури неизменно сопровождал его, то сидя на плече человека, то разминая крылья в полете над верхушками вечно желтых деревьев, заснувших мертвым сном в одной из фаз своего годового цикла.
Веселее королевский шут от этого не стал. Напротив, он делался все более мрачен и даже слегка осунулся. В те недолгие часы, когда временные пленники осеннего мира собирались вместе у камина, он сидел все больше молча и без улыбки слушал язвительные остроты и болтовню чатури, как будто полностью принявшего на себя шутовские обязанности.
Мрачность его прямо-таки бросалась в глаза. И Михаил Анатольевич, частенько озабоченно посматривавший в его сторону, но не решавшийся подойти, сказал однажды Фирузе:
— Что-то творится с нашим Баламутом. Вы заметили?
Они к тому времени тоже начали выходить на прогулки вдвоем, находя в обществе друг друга немало удовольствия.
— Трудно было бы не заметить, — отозвалась девушка и при этом как-то странно посмотрела на Овечкина.
Он машинально предложил ей руку, занятый своими мыслями, и, неторопливо ступая в ногу, они вошли под своды леса. Михаил Анатольевич тяжело вздохнул.
— Должно быть, он очень скучает. И все из-за меня! Поверьте, я совсем не хотел и не хочу, чтобы ради меня вы все томились тут. Ведь Аркадий Степанович обещал помочь, и этого вполне достаточно!
— При чем тут вы? — не совсем вежливо оборвала его Фируза.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Но… как же…
— Неужели вы и впрямь столь невинны, Михаил Анатольевич, что так-таки ничего не понимаете?
— Что я должен понимать?
Она покачала головой.
— Вы-то сами… но скажите мне, пожалуйста… я знаю, Никса Маколей ваш друг, конечно, и все-таки…
Фируза закусила губу, не решаясь продолжать.
— О чем вы? — недоумевая спросил Овечкин.
— Разве вы не видите, что ему очень нравится принцесса Май? — выпалила она наконец и залилась краской.
— А!
Овечкин понял, и лицо его прояснилось.
— Конечно, вижу. Но это же хорошо! Я был бы рад, если… мы же все знаем, что ее должны выдать замуж без любви, по расчету, по каким-то там политическим соображениям, это просто ужасно! А Никса — замечательная пара для нее. Разве вы так не считаете?
Фируза смотрела на него, открыв рот.
— Не так все просто, — сказала она. — Но вы… как вы можете так легко говорить об этом?
Михаил Анатольевич отвернул лицо в сторону и несколько помедлил с ответом.
— Не знаю, почему это вас удивляет, — неохотно сказал он. — Неужели вы могли подумать хоть на секунду, что я… что мне… что я мог бы настолько забыться, чтобы вообразить… разумеется, нет.
На последних словах голос его окреп.
— Я стал много думать теперь — как никогда раньше! — со смешком признался он. — И вот что я понял: в книгу моей жизни затесалась совершенно сказочная глава. Я никогда не забуду ее, никогда не забуду Маэлиналь, но я и во сне не мог бы помыслить, что сказка будет продолжаться вечно. Нет, Фируза. Жизнь принцессы не имеет ко мне никакого отношения. Я никогда не побываю в Данелойне и никогда больше не увижу ее. Поэтому я был бы рад вспоминать их обоих — принцессу и короля — и знать, что где-то в ином мире они счастливы вдвоем. Ведь у сказки должен быть счастливый конец! Но это не моя сказка. Я в ней — всего лишь случайный персонаж.
— Может быть, — с сомнением протянула Фируза. — Но Баламут Доркин всяко не случайный.
— Баламут?..
Михаил Анатольевич даже остановился. Лицо его вспыхнуло, ибо он вдруг понял, что она имела в виду, и от внезапного проникновения в чужую тайну ему сделалось ужасно неловко.
— Вот оно что, — смущенно пробормотал он. — Бедняга…
— Но я рада за вас, — Фируза порывисто прильнула к нему и сразу отстранилась, тоже краснея. — Я не думала, что вы так хорошо это воспринимаете.
— Как же иначе, — сказал не совсем еще опомнившийся Овечкин. — Разве вы думаете по-другому? Мы-то с вами вернемся в Петербург… если я вернусь, конечно…
— Вернетесь, — убежденно сказала девушка. — Обязательно! И мы с вами будем друзьями, вы помните об этом?
Она еще больше покраснела, и всякий более проницательный, чем Михаил Анатольевич, человек мигом догадался бы, что с дружбой этой что-то не совсем ладно. Но он только кивнул и радостно улыбнулся.
