Книга без переплета - Гарина Инна (мир книг TXT) 📗
Овечкин, слушая это, пытался улыбаться. Когда он решился на свой геройский поступок, то как-то вовсе не думал о последствиях, во всяком случае, ему казалось, что он готов ко всему. Плен — так плен. Но сейчас, когда страхи были позади и никому ничего не угрожало, и все принимали такое участие в его судьбе, мысль о том, чтобы остаться в этом мире навсегда одному, повергала его в трепет. Он никому не говорил об этом, потому что чувствовал себя отчасти еще и виноватым, причиняя окружающим столько беспокойства. Но переживать — переживал.
Расстроились все. Фируза так и вовсе судорожно сжимала кулачки под столом, боясь взглянуть на Михаила Анатольевича. Но Аркадий Степанович сказал в утешение, что огорчаться рано, не все еще потеряно. У него просто не было времени побывать, например, у знакомых своих восточных магов, специалистов по всяческим духам и джиннам, да и мало ли еще у кого!..
— Так что унывать пока не будем, — бодренько заключил он. — Но вот что я хочу сказать — история эта может затянуться. А у некоторых из присутствующих есть весьма срочные дела.
Он посмотрел на Никсу Маколея.
— Я вижу, вы уже вполне оправились, ваше величество. Таквала ждет…
— Да, — откликнулся король. — Ведь чары Хораса должны были рассеяться, и, стало быть, подданные мои на месте и изрядно недоумевают по поводу исчезновения своего короля. Пора домой…
Он бросил короткий взгляд в сторону Маэлиналь, но та смотрела прямо перед собою.
— И никому из вас нет смысла больше ждать, — решительно заявил старец. — Поэтому поступим так — сначала я провожу в Таквалу Маколея, это не займет много времени. Затем, когда я вернусь, мы с остальными отправимся в Данелойн… там придется задержаться чуть дольше, ведь надо же разобраться наконец со всеми этими войнами и талисманами. Но вы не волнуйтесь, Мишенька, я буду к вам наведываться и делом вашим буду заниматься параллельно. Да, у нас же еще Фирузочка…
— Обо мне не беспокойтесь! — торопливо сказала та. — Я пока побуду здесь, с Михаилом Анатольевичем. Дома меня никто не ждет, дел никаких… а ему все-таки будет не так одиноко.
Овечкин попытался было запротестовать, но все так обрадовались решению Фирузы, словно она сняла немалый груз с их совести. Да и ему, признаться, стало значительно легче…
На том и порешили. Босоногий колдун готов был немедленно отправляться с Маколеем в Таквалу, но тот, замявшись, попросил небольшой отсрочки. И когда, встав из-за стола, все начали расходиться, он подошел к Май и пригласил ее на прогулку.
Бледные щеки принцессы слегка порозовели, а сердце внимательно наблюдавшего за обоими Баламута Доркина ухнуло в пятки. Он не мог быть спокоен до последней минуты.
Никто не был свидетелем разговора, состоявшегося между молодыми людьми на полянке в глубине леса. Но если бы кто и оказался поблизости, вряд ли бы он понял, что присутствует при прощании влюбленных. Лица их были спокойны, и голоса не дрожали. Они даже ни разу не коснулись руки друг друга.
Всю дорогу до этой полянки они шли молча, и только когда приблизились к упавшему дереву, на стволе которого столько раз сидели вдвоем, Никса Маколей остановился и сказал тихим, ровным, почти безжизненным голосом:
— Должно быть, мне нет нужды говорить о том, что я полюбил вас, Май, с первого взгляда.
Принцесса опустила глаза.
— Я не смею спрашивать о ваших чувствах, — продолжал Никса, — хотя… хотя мне приятно было бы знать, что вы иногда вспоминаете обо мне в вашем далеком Данелойне. Таком далеком…
Голос его вовсе замер, но принцесса слабо кивнула, и, ободренный этим ее движением, он снова собрался с духом.
— Я бесконечно сожалею о том, что мне не удалось стать истинным героем в ваших глазах — самому изгнать злого духа, освободить вас и таким образом заслужить право на ваше уважение, вашу дружбу, принцесса…
— Вы заслужили его, — перебила она мягко. — Я ценю вашу доблесть и ваше мужество в полной мере, и, поверьте… если бы не некоторые обстоятельства, мы совсем иначе сейчас говорили бы с вами.
— Мне известны эти обстоятельства, — с болью ответил Маколей. — И потому я не осмеливаюсь сказать больше. И все же… если бы они не были таковы… я хотел бы знать…
— Так знайте, — принцесса подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо. — Я тоже люблю вас, я всегда буду любить вас. И это все, что мы можем сказать друг другу.
Он закрыл глаза и стоял так несколько мгновений. Потом тихо сказал:
— Благодарю вас. Если когда-нибудь…
— Никогда, — отвечала принцесса. — Мы больше не увидимся с вами.
— Тогда — прощайте?
— Прощайте…
Они стояли совсем близко, но ни один из них не сделал движения навстречу. Только некоторое время молча смотрели в глаза друг другу и затем двинулись в обратный путь походкою легкой и ровной, не спеша и не мешкая, словно возвращаясь с обычной прогулки.
Больше между ними не было сказано ни слова.
Баламут Доркин впился взглядом в лицо принцессы, когда они вернулись в дом, но не прочел на нем ничего. И терзался вплоть до той самой минуты, когда молодой король, крепко пожав ему руку, обняв Михаила Анатольевича и простясь с дамами глубоким придворным поклоном, шагнул наконец в неведомое пространство вслед за Босоногим колдуном и исчез, растворился навеки без следа. Тогда у королевского шута не то что гора свалилась с плеч — у него словно выросли крылья. Баламут ликовал. Он старался не выказывать явно своей радости, но его так и распирало желание выкинуть что-нибудь эдакое… но что можно было сделать в таких условиях, да еще перед лицом страдания возлюбленной принцессы, он не знал. Поэтому предложил Овечкину напиться вдрызг, благо вина в погребах Хораса оставалось еще немало.
Однако Михаил Анатольевич отказался. Он был искренне огорчен за Маэлиналь, ибо до последней минуты надеялся, что все как-нибудь да уладится, что тот же Босоногий колдун со всею своею мудростью отыщет способ преодолеть затруднения, связанные с политическими видами даморского принца на ее руку, и Маколей сможет жениться на ней, не нанеся никакого ущерба Данелойну. Но реальный исход дела казался ему ужасно несправедливым, и ликование Баламута, которое тому не удавалось скрыть до конца, было как-то даже неприятно Михаилу Анатольевичу. Он хотел бы утешить принцессу, но как? Маэлиналь немедленно удалилась в свои покои под предлогом головной боли и отослала Фирузу. Неизвестно, плакала ли она, запершись у себя, или же стоически переносила свое горе… Зато Фируза расплакалась откровенно, и Михаилу Анатольевичу пришлось утешать ее вместо принцессы.
Де Вайле так и сидела у камина и безучастно смотрела в огонь, словно презирая все людские страсти и горести. Баламуту ничего другого не оставалось, как напиться в одиночку, чем он было и занялся. И тут вещая птица неожиданно предложила ему свою компанию.
— Пей, друг Баламут, не бойся, — важно сказал чатури, увидев, с какой опаской тот нюхает налитое в серебряный кубок вино из запасов демона. — Это не иллюзия и не подделка, это натуральный и прекрасный дар виноградников Грузии. Хорас, даром что не мог чувствовать вкуса, играл только с дорогими игрушками. Пей и налей и мне… я не прикасался к вину вот уже двести лет!
— Не свалишься? — поинтересовался Доркин.
— Свалюсь. Ну и что?
И Баламут энергично взялся за дело.
— Только ты и способен разделить мою радость сегодня, прочувствованно сказал он, ставя еще один кубок перед чатури. — Так повеселимся же от души! Надеюсь, скоро я смогу угостить тебя во дворце моего короля — ты еще увидишь, как гуляют айры! Ах, дом родной…
Чатури вынул клюв из кубка, запрокинул головку, глотая вино, а затем громко вздохнул.
— Да, дом… двести лет я не был дома. Обещай мне, Баламут… я, конечно, последую за тобою всюду, ибо хоть ты и человек, а не собрат мой чатури, но именно ты дал мне впервые ощутить сладость дружеских уз, чего мне не доводилось знать прежде… так вот, обещай мне, что когда-нибудь мы с тобою позаимствуем у короля айров один из этих ваших Разрушителей Стен и навестим мой край, мою прекрасную родину!..
