Молох ведьм (СИ) - Мендыбаев Александр (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Довези нас до Чахтице, получишь ещё одну.
Крестьянина звали Миклош. От радости, что заплатили такие деньжищи он довёз их с ветерком, укрыв от дождя рогожей, да ещё и салом угостил. На прощание Миклош спросил:
— Уж не на казнь ли проклятущей Розалин пожаловали?
Эльва махнула рукой.
— Нет, братец. Работу ищем.
Миклош, казалось, не услышал их слов.
— Будь проклята эта ведьма. Она свела в могилу родителей моей невестки. Да и внуки едва выжили. Оспа выморила добрую половину деревни. Я бы и сам с удовольствием посмотрел как её спалят, да с утра отправляюсь в Прагу с большим грузом. Если хотите, подвезу по-свойски за небольшую плату.
— Спасибо, добрый человек. Пусть во всём тебя ждёт удача.
Когда крестьянин отъехал, Джессика спросила, на каком языке они говорили.
— Разумеется на венгерском. То ли ещё будет. Скоро ты выучишься понимать все языки.
В замке им были не особо рады. Слуги есть, в рабочих руках не нуждаются. Но когда Эльва за двадцать минут приготовила из вялых овощей, смальца и толики круп похлёбку, понравившуюся самому управляющему, их приняли без лишних вопросов. Эльва быстро нашла общий язык со стряпухами. Работала ловко, расторопно, приказов не раздавала, а лишь просила подать соль, вино или чеснок. Стряпухи рассказали, что ведьма заточена в подвале под конюшнями. Её никто не хотел исповедовать, но один монах из далёкой церкви всё же придёт после вечерней молитвы.
Переделав всю положенную работу, Эльва отправилась на конюшню, прихватив с собой Джессику. Стражник не пропустил.
— А вам что здесь надо?
Эльва вытащила из сапога скрюченную сизую ногу.
— Так ведь хворь у меня, мил человек. В навозе нужно ноги держать. Мне и управляющий разрешил. Солдат все же не пропустил, послав часового разузнать. Часовой вернулся через пять минут и не один, а с управляющим.
— Пусти Янек, посмотри на её ноги. Она сегодня знатно поработала. Проходи мать, не хворай, а о моей матушке лишь господь уже позаботится.
***
— Слушай Джессика. Слушай. Ш-ш-ш-ш.
Шум дождя унёсся на второй план. Ржавшие, чешущиеся, цокающие кони угомонились наконец. Под полом заскребли мыши. В деревянных сваях завозились какие-то синие жуки. Завибрировала каменная кладка, зазвенели ржавые прутья темницы. Джессика услышала быстрое прерывистое дыхание.
— Ш-ш-ш. Слышишь? Это она. Ишь как сопит. Видать, хорошо пытали.
Джессика различала звуки всё сильнее.
— Что она шепчет?
— Молится. Просит силы природы укрепить её дух.
Зашёл управляющий.
— Эй, там. Господин хочет супу с клёцками, сможешь приготовить?
Эльва покорно кивнула головой. Они вернулись на кухню. От ног шёл такой смрад, что поварята попрятались за печь. Эльва принялась хлопотать. Зашла одна из стряпух.
— Мать, без обид, но с такими ногами спать будешь в другом месте.
Эльва вежливо поклонилась.
— Прости дочка. Ноги совсем скрутило болезнью. Мы на конюшне заночуем. Нам окромя рогожи ничего не нужно.
Пришёл управляющий. Долго ругался на бессердечных людей, увещевал Эльву идти спать в общую горницу. Старуха нежно взяла его за руку.
— Сынок. Храни тебя небо от всяких невзгод. Не хочу первый день начинать со склок. Прикажи постелить в конюшне, мы люди привыкшие, к перинам не приучены.
Дико смущаясь, управляющий ответил:
— Мать, ты только скажи. Эти паршивки сами у меня на улице окажутся.
Она прижала ладонь к его сердцу.
— Спасибо милок, не надо. Ещё не так холодно, а спать под дождём — удовольствие. Ты ведь Тибор? Моего сыночка тоже так звали. Храбрый был, красивый, с таким же добрым сердцем, совсем как ты. Погиб, защищая отчизну от клятых турок. Зато погляди, какую дочку оставил.
Крупные слёзы потекли по щекам Эльвы. Джессика и сама еле сдерживалась. У Тибора защипало в глазах. Он убежал, чтобы устроить добрую старуху на ночлег.
— Перестаралась, — сказала Эльва, когда Тибор заселил их в одну из пустующих комнат в левом крыле. Темница находилась совсем в другом конце замка. Ночью Эльва и Джессика выбрались «подышать». Найдя укромный закуток, они снова начали слушать стены. Стражники лениво ругались, скорее от скуки чем от злобы.
— Что не говори, Бенце, а не повезло тебе с женой.
— Заткнись, Лайош.
Но Лайош, казалось, не замечал возмущения приятеля.
— Да, да. Жена у тебя, по правде сказать — не ахти. Кривые зубы, бородавка на носу. Кухарка из неё тоже, так себе. Одно хорошо — толстая как боров, есть над чем потрудиться.
— Заткнись, Лайош, — говорил Бенце вяло, безразлично. Так нерадивый прихожанин произносит «аминь» в конце молитвы.
— Мамаша у неё тоже — та ещё штучка. Пьет брагу словно воду. И громко рыгает при людях.
— Заткнись, Лайош.
Они бы спорили до самого утра, упомянув всех родственников Бенце, но командир караула прервал плодотворную дискуссию, сообщив, что прибыл исповедник. Заскрежетали двери, исповедник прошагал внутрь. Эльва прижалась к стене, приставив палец к губам.
— А теперь слушай внимательно! Сейчас ты очень удивишься.
Исповедник заунывным голосом бубнил слова молитвы, Джессика слушала, но Эльва махала на неё рукой, стараясь переключить внимание на что-то более важное. Слова молитвы постепенно превратились в монотонный гул, а потом и вовсе ушли на второй план. Джессика услышала мелодичный, очень приятный голос:
— Утешься, сестра. Ты была сильной и мужественной. Палачи не должны видеть твоих слёз.
Второй голос, полный боли, страха и отчаяния, с дрожью отвечал:
— Я боюсь, мать. Я очень боюсь завтрашнего дня. Они почему-то думают, что я — это ты. Под пытками я клялась, что это не так, но они вырвали из меня признание. Давай сбежим. Неужели ты не можешь мне помочь?
Бубнение усилилось и лишь Эльва и Джессика слышали истинные слова той беседы.
— Увы, сестра, это невозможно. Утешься.
— Я каждый день насылала ливень. Я потратила на него все силы. Что мне делать? Ты можешь вызвать дождь? Тогда они отсрочат казнь. Мы что-нибудь приду…
— Сестра. Прошу тебя, не гневи природу. Всё предрешено. Смирись. Прими костёр. Я дам тебе за это великую награду.
Несчастная пленница заплакала. Лже-исповедник успокаивал её, а потом промолвил:
— Я оставлю тебе частицу своей души. Так сильна моя любовь, сестра. Ты сгоришь. Я соберу пепел и воскрешу тебя. Воскрешу тогда, когда настанет время. Когда мы будем готовы уничтожить всех ненавистных нам врагов.
Пленница тихо вскрикнув, промолвила:
— Спасибо мать. Я чувствую. Твой тёплый дар греет меня изнутри. Клянусь, я сберегу его для тебя. Прошу, утешь мои печали и оживи меня, когда придёт время.
Раздалось шуршание.
— Мне пора. Свидимся через сотни лет. Для тебя они пронесутся в одно мгновение. Вечером всё уже будет позади.
— Благодарю тебя, мать. Как жаль, что я встретилась с тобой так поздно. Мне страшно, мне очень страшно.
— Прощай.
Пленница завозилась, гремя цепями.
— Мать. Погоди. Я хочу напоследок сказать что-то важное. Я была очень осторожна, они бы никогда не нашли меня. На меня кто-то донёс. Кто-то из наших. Будь осторожна.
— Прощай сестра.
Священник гнусаво сообщил, что исповедь окончена. Заскрежетали двери, он зашагал сквозь двор в свои покои. Джессика и Эльва украдкой проследили за святым отцом, оставившим после себя аромат фиалок.
***
Площадь была забита народом. Ради такого события разрешили присутствовать и прислуге. Джессика и Эльва смотрели в оба.
— Следи за ведьмой. Как только сделает подмену — помчимся за ней во всю прыть. И в этот раз не подведи. Приготовь нож.
Джессика привычно сжала кинжал. Дарвин обучил её основным приёмам, но пырнуть живого человека она вряд ли бы смогла. Вспомнив ту острую боль, что причинила ей Клэр, Джессике было жутко и думать об этом. Ведьму вывели на площадь. Люди снова бесновались, стража раздавала тумаки налево и направо. Был на диво солнечный день. Земля, несколько дней поливаемая дождями, обильно парила. Джессика высматривала в толпе тех, кого ведьма могла отправить на эшафот вместо себя. Эта курносенькая или русая жируха? А может быть почётная мать семейства, протиснувшаяся вперёд. Ужас. Глазеют, радуются и даже не знают, что кто-то окажется на её месте. Не снимая оков, ведьму приковали цепями к огромному столбу.
