Избранники Смерти - Зарубина Дарья (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Рассказывай.
— Не могу я личину менять, а вот в тело чужое перейти могу. Ненадолго. Пока человек спит, а душа его по садам Землицыным блуждает, я ее место занять могу, а свое тело оставить.
— Кто тебя такому научил, Ханна? Может, и я бы хотел этак… гулять.
Девушка задышала резко и тяжело. Знать вспомнила дурное. Сжала челюсти — едва не заплакала.
— Умирала я. Вышла из тела, да пес меня воротил. С тех пор и могу. Князь Владислав, ведь собака моя опять ушла, — и заревела.
Владислав едва не рассмеялся над ее горем. Он-то думал, боится его девка, скрывает что, а она по собаке плачется.
— Гончак тот, здоровый? Худой, в шрамах?
Ханна всхлипнула.
— В тереме твоя собака. При княгине Агате да новых сказителях, которых вчера к Эльжбете для увеселения привели. Хитер твой пес, как ты сама. Вовек не разберешь, кому служит.
— Тому, кому нужней, — огрызнулась лекарка, вытирая слезы. Но видно было, обрадовалась. — Ищешь ты средство от радуги, вот и сижу тут, в твоем подземелье, сказки сказываю, склянки перебираю, а потом тычки от княгини-матушки, лебеди нашей белой получаю, что потаскуха я и подстилка княжеская. Да только если ты, князь, не лекарство ищешь от заразы земной, а врагов в каждом встречном-поперечном, так и не найдешь ничего.
— Заткнула бы рот свой, баба! — прикрикнул Конрад. — Ты помнишь ли, с кем говоришь, дура? Или Стены вовсе не боишься?!
Владислав ждал, как отбреет Коньо лесная гордячка, а она возьми да и покажи книжнику язык. Длинный, острый, розовый.
И черные одежды не скроют — девчонка совсем, страдала, у Безносой в когтях бывала, а все девчонка. Лиса из Вечорок.
— Поди-ка ты, Ханна, супружницу мою проверь. Кончили песни петь, скоро тебя искать станут. Сказители в городе живут, у того возчика, что давеча приходил. Хочешь пса своего повидать — сходи, только дружинника возьми от греха. А если ты крестоцвета или лекарства какого немного с собой захватишь, никто его считать не станет.
Ханна легко взбежала по лестнице наверх, скрылась за дверью.
— Зря ты волю ей такую дал, Владек, — буркнул Конрад, снова взявшись за черпак. — Баба есть баба. Вон как нос дерет. Ни ума, ни личика, а гонору, как в высшей.
Игор посмотрел из-под волос на книжника, потом, подумав мгновение, забрал волосы, заплел в косу, перекинул на спину.
— И ты, значит, за нее, Игор? — фыркнул Коньо.
— Так мы не с ней воюем, а с топью радужной, — отозвался Влад примирительно. — Нам ее такой помощник прислал, которому доверять стоит как себе. Не спрашивай, имени не открою, скажу только, что учителем он был моим в те времена, когда по терему этому реки кровавые текли. Бялу он нам на порог привел. Саму Бялу. Не знаем мы пока ее силы. А ну как вспугнем, уйдет да достанется кому из соседей? Как ты запоешь, книжник Конрад, когда силу ее неведомую против нас враги оборотят? Хочет она помочь нам — смирит гордый нрав, и я свой смирю. Не в гордыне честь, а в достоинстве, а за мной сила высшего мага и удел всем на зависть. Родит Элька — и Бялое подо мной будет. Что бы там ни думал себе Якуб Белый плат.
— А отчего ты, Владек, про Лесной город у нее не спросишь? — глухо спросил Игор. — Была она у Ивайло в стряпухах, сам говорил. Однажды связалась с разбойниками, значит, и в другой раз может к ним метнуться в недобрый час.
— А чего мне ее спрашивать? Напугается да прыснет прочь. Лови потом. Ее столько времени ловили, ты сам ловил, Игор, да не поймал. Я и так все знаю. Борислав Мировидович мне всю память свою по ниточке выпустил.
Глава 51
Не память, терновая ветка. Тянется, царапает, ранит. Захочешь в прошлое глянуть, идешь по памяти, как босой по битым глиняным черепкам. Больно.
Да только как не идти, не припоминать, если единое там, в прошлом, светлое пятнышко.
Агнешка. Ягинка. Лисичка золотая, лесная травница.
За каждым углом мерещилась она Иларию, в каждом окне.
Вот и сейчас, едва подошел он к черному крыльцу, как мелькнуло что-то: черное одеяние да коса вольная, рыжеватая. И шаг легкий, быстрый, ее шаг почудился.
— Пришел? — выдохнула Агата радостно. Словно за ней он шел от самого Бялого, а не за той, что вернула к жизни, руки вылечила. Захотелось ответить бабе глупой, хоть и княгине: «Пришел, раз стою. Или сама не видишь?!»
А сказал:
— Здравствуй, матушка-княгиня.
— Агатой зови. Другие здесь князья.
Иларий поклонился.
— Вот. Возьми.
Агата протянула ему кошелек.
— Письмо боюсь писать. Ну, как перехватят. А на словах скажи Якубу, чтоб не удумал глупости какие чинить. Помер Тадеуш-баламут, не на того зверя попер со своей книжкой. Пусть Якуб поостережется. Скоро Эльке родить. Будет у Черны наследник. А там кто знает, что может приключиться… с его батюшкой?
Поняла, что лишнего сказала. Мелькнул в широко распахнувшихся глазах страх.
Иларий поклонился: понял, мол.
И снова померещилось в окне знакомое лицо. Он дернулся рассмотреть, да не успел — исчезло.
— Да что ты все выглядываешь, Илажи? Не видит нас никто.
— Девка там. В черном вся, коса рыжеватая, — проговорил Иларий, посматривая на окно. — Ну как она скажет, что чужой маг приходил?
— Эта не скажет. Ханна это, повитуха при Эльжбете, — махнула рукой Агата. — Себе на уме баба, смолчит. А если и скажет, мало ли, полюбовника я себе завела. Рано мне в старухах ходить. Я ведь вдовая.
«Ханна… — Не слышал уже Иларий, что болтала княгиня, только стучало в голове молотом: — Ханна. Говорил бородач, что собака пришла с какой-то Ханной».
— Останусь я еще на денек, матушка-княгиня. Не могу вот так уехать, тебя одну здесь оставить.
Щеки Агаты зарумянились, глаза заблестели в темноте.
— Спасибо, Илажи. Опасно тебе…
— Не опаснее, чем в поле весной. Что тут, что там волки, да только я княжий манус, мне не с руки волков страшиться. Завтра, как стемнеет, оставь мне вот этот ставень незапертым. Девкам-мертвячкам я всегда заклятьем глаза отведу.
Склонился, поцеловал край подола. Агата опустила руку на склоненную голову мануса, запустила пальцы в черные кудри.
Глава 52
Перебирала с улыбкой.
Сердце билось, словно пташка в силке: не летит, а рвется, страха и горя полное. По щекам потекли слезы.
— Что там супруга моя, Ханна, здорова ли?
Агнешка едва не подскочила, услышав голос князя за спиной. Долго ли стоит он тут, видел ли, как приходил ко княгине красавец-манус?
— Здорова, Владислав Радомирович. Велела на реку пойти, принести воды холодной. Ноги у нее отекают, вот и обтираем мы с Надзеей водой. Из колодца не велит, говорит, там больно студеная.
— А Надзея что не пошла? Что тебя в темень услали? Или сама убежала от этих гадюк по воду?
Агнешка поблагодарила судьбу, что застал ее князь в темноте, не увидел заплаканного лица. Авось и дрожь в голосе принял за обиду на Эльжбету. Руки-ноги тряслись, да только, по счастью, уж знает князь, что нельзя ему к лекарке прикасаться, к Бяле — не заметит, как колотит ее, как бросает в жар.
— Сама убежала, — сказала она, стараясь, чтоб ответ звучал весело, да получилось не так — с тоской, с болью.
Две фигуры на крыльце стояли, недвижимы. Женщина запрокинула голову, подставила луне бледное лицо, прикрытые глаза. Мужчина жадно целовал ее руку, а ветер, всезнающий сводник, шевелил его черные кудри, пускал волнами, как ночное море.
Слишком долго задержала на них взгляд Агнешка.
— Он это, верно, Ханна? — не спросил, сам себе ответил Влад. — Вот и пришло время трусливому кобелю клеймену быть.
Двинулся князь к двери, Агнешка выдохнула: «Стой» — и перегородила ему путь. Стукнуло об пол ведро. Уперлась лекарка обеими руками в грудь князя, в рубашку черную. Пробрался лунный луч в окно, заиграл на серебряном шитье.
Князь схватил Агнешку за плечи, хоть и осторожно, чтоб кожей кожи не коснуться, а крепко. Хотел отодвинуть.
