Времена Амирана (СИ) - Голубев Сергей Александрович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Короче — прелесть!
Девочка увидела Пафнутия, но не испугалась. Напротив, она все так же, вприпрыжку, пританцовывая, двинулась к нему. По мере ее приближения все виднее была очаровательная улыбка, очень шедшая к ее не менее очаровательной мордашке.
— Привет, — сказала девочка, остановившись рядом.
— Привет. — Отозвался Пафнутий.
— А чего ты не спросишь, что у меня в корзинке?
— А действительно, что у тебя в корзинке? — Не стал спорить Пафнутий.
Дух был не просто в хорошем настроении. Он был настроен игриво. Хорошо ли это? Ну-ну, посмотрим…
— У меня в корзинке пирожки. — Девочка замолчала и требовательно посмотрела на Пафнутия. — Ну?..
— Что?.. — Растерянно спросил Пафнутий. Правил этой игры он не знал.
— Что-что?! Ну, спроси меня, кому я их несу.
— А!.. Ну да! Прости. И кому же ты их несешь?
— Бабушке.
— Ах, ну да!.. Конечно, бабушке, кому же еще… Слушай, может, хватит?
Девочка засунула в рот пальчик и с интересом уставилась на Пафнутия.
— Дяденька, это вы про что?
— Да я про то, что довольно дурака-то валять. Пирожки, бабушка, понимаешь…
— Эх-х… — грустным, скрипучим каким-то, скорее бабушкиным, голосом протянула девочка. Она перевернула корзинку, причем оттуда почему-то не выпало ни одного пирожка.
Так я и думал, — сказал про себя Пафнутий, мысленно же вздохнув, — сплошная туфта!
Корзинка у девочки, тем временем, на землю становиться не желала, мешала толстая плетеная ручка. Девочка, досадливо крякнув, оторвала ее и бросила в сторону. Вот теперь корзинка годилась на то, чтобы стать скамеечкой, и девочка села, подперла кулачком свою хорошенькую щечку и уставилась на Пафнутия. Глаза у нее были большие, ярко-голубые и наивные-наивные.
— Жалко, что ты не поверил. — Сказала девочка. — Могли бы поиграть.
— Во что?
— Ну, как будто я маленькая девочка, иду себе темным лесом, несу пирожки бабушке, и вдру-у-уг…
— Что — вдруг?
— И вдруг мне навстречу выходит страшный сексуальный маньяк. Да еще с уклоном в педофилию.
— Это я, что ли? — Удивился Пафнутий.
— Ну, а кто же еще?
— А я разве похож?
— Ну, а то!.. Я тебя сразу, как увидел, тогда еще, так и подумал: вот — думаю, какие они. А то ведь ни разу не видел.
— Ну, извини, не получилась игра. Другой раз как-нибудь. Ты лучше скажи, работать будешь? Или опять силами меряться будем?
— Да я бы и рад, — ответствовал дух, по-прежнему сидя на корзинке и не меняя облика, хотя голос изменился и теперь очень странно звучал, вылетая из этих детских уст. — Хорошо бы померяться. Мне понравилось. Но не положено. Один раз разобрались, и все. А ты что, еще раз хочешь?
— Чего? Драться, что ли?
— Да нет, воскрешать кого-то. Обычно одного раза бывает за глаза. А ты — вишь, как разошелся!
— Я хочу, чтобы ты на сей раз воскресил лошадь.
— Лошадь? — Удивился дух. Лошади мне еще ни разу не попадались.
— А кто попадался? Кроме людей, я имею в виду…
— Однажды довелось мне воскресить любимую комнатную собачку. Одна дура уж так убивалась, так убивалась…
— Ну, и…
— Вот тебе и — ну!.. Загрызла ее эта собачка. А лошадь-то тебе зачем?
— Да это не мне, это тому, воскресшему.
— А-а, ну понятно! Что ж, может, и правильно. Может, если бы потом эту, загрызенную воскресить, так они бы с той собачкой — душа в душу!..
— А скажи мне, пожалуйста, — вдруг пришло на ум Пафнутию, — а что, тот, кто вот так воскрес, он что, становится неуязвим?
— Нет, уязвим. Его может убить такой же, как он.
— А больше никто?
— Больше — никто!..
— И в огне он не горит, и в воде — не тонет?
— Насчет воды — точно. А вот огонь огню розь, сам знаешь. В обычном огне он не сгорит и не оплавится. Пофигу ему это. А вот магический огонь — это, знаешь ли…
— Интересно. Ну, что? Приступим?
7
Урлаху было плохо. Во всех смыслах этого слова. Раскалывалась голова, страшно хотелось пить, а больше всего хотелось очутиться сейчас далеко-далеко отсюда, дома…
Очутиться дома, где старенькая заботливая мама, где добрая старая нянька Алевтина, нянчившая его с самого раннего детства, знавшая уйму сказок и тех слов, что могли утешить в случае любой беды. Дома ждал его любимый сад, и старый, ворчливый Губерт-садовник. Он, этот Губерт, уверяет, что происходит от гномов. И, правда, глядя на него, начинаешь в это верить. Они с Губертом собирались привить на яблоню сорта "Золотая Ледерландка" ветку с той яблони, что, вроде бы, привезена из страны Илии. Вот интересно, что получится?
Как хорошо там, и как же плохо ему сейчас тут! И никаким вином не удается залить тот жгучий стыд, который он испытывает при воспоминании о том, как он брел тогда, уходя прочь из того проклятого вестибюля. Он брел, и боялся оглянуться, чтобы не наткнуться на презрительные взгляды, которыми его наверняка провожали все собравшиеся там.
А все она! Эта любимая и ненавидимая Сердеция. Вот интересно, если бы это она вдруг умерла, что бы он тогда — горевал бы? Или радовался внезапно наступившему избавлению?..
Но она жива, и никуда от нее не деться. И все время ей чего-то нужно. И никак она не оставит его в покое! Вот и опять… Он тогда ушел и не видел, а оказывается, этот Геркуланий ожил. Удивительная история! Никогда о таком не слышал. Даже в сказках Алевтины, которых он столько в свое время переслушал, ни в одной из них про такое не было. Там, как и в жизни, уж если кто и умирал — так умирал. А тут…
Но это даже к лучшему. Не будет больше у Сердеции поводов мечтать о короне этой далекой и ненужной Эрогении. Но зато сейчас ей приспичило пригласить этого ожившего родственничка в гости. Это еще зачем? Но разве ей откажешь?
***
Будучи все это время занят лечением своих душевных болей, Урлах как-то выпал из окружавшей его действительности. Об оживлении Геркулания он узнал только что со слов своей очаровательной супруги, пробудившей его с помощью двух ведер ледяной воды, а затем заставившей переодеться и идти искать, найти и пригласить того, над чьим трупом он недавно пытался столь неуклюже заявить о своих правах на его же престол.
И где его искать? Сердеция сказала, что он вроде бы бродит по всему дворцу. Интересно, зачем? И, кстати, если он ожил, то почему не играют свадьбу? Ведь, кажется, собирались же…
Урлах брел по пространству царского чертога, стараясь не столько найти этого самого Геркулания, сколько избежать встреч с собратьями по профессии и вообще знакомыми. Даже своих подданных он старался обходить подальше. Благо размеры дворца это позволяли.
***
Долго патриарх Онуфрий пребывал в тягостном и бесплодном раздумье. Ставка на Шварцебаппера была проиграна, святотатственное деяние свершилось. Стены этого дома были осквернены черной магией, и надо было бы уходить отсюда поскорее, но и так просто оставлять это было нельзя. Не в духе это было Единой Правоверной церкви, и не пристало его главе поджавши хвост убегать, оставляя поле сражения за Врагом и его прислужниками. Надо было что-то делать. Но что можно сделать с пришедшим с той стороны? С тем, кто восстал из могилы? Обычными средствами его туда не загонишь. Уже имели возможность видеть и убедиться в этом. Остается одно: есть у лекарей такое — подобное лечить подобным. И никуда не деться. То, что выгнало Геркулания с того света, должно помочь загнать его обратно.
Да, придется, — думал тяжкую думу Онуфрий, — недаром все же достигших высших степеней посвящения обучают некоторым святотатственным тайнам. В конце концов, Единый был всегда, и когда люди еще не познали свет Истины, и тогда были и жизнь, и смерть, и то, куда уходят после смерти. И люди как-то научились управляться с этим. От этих древних знаний и питается нынешняя магия. И, если ничего другого не остается, придется прибегнуть к этому, запретному, но, дай Единый, действенному средству. Дай, и прости нас, грешных. Не корысти мы ради прибегаем к тому, что проклинаем сами, и с чем боремся по мере наших скромных сил. Ради самого же Геркулания — легко ли ему сейчас? А его невесте — легко ли, радостно ли лицезреть его таким, каким он предстал перед нею? А всем прочим?
