Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра (книги онлайн .txt) 📗

Позже она оценила подвиг этих несчастных женщин и замученной девчонки, едва переживших высокую честь принимать роды у богини смерти. При условии, что сама богиня, и даже обе задействованные в процессе богини постоянно отвлекались и периодически наносили здоровью смертных ощутимый ущерб. При этом, как с уважением констатировали обе латии, пострадавшие всерьез переживали лишь о состоянии своих мучительниц, стойко игнорируя собственные проблемы. Не только Сида, но и давно привыкшая к парадоксальности мышления людей Мара преисполнились к ним весьма ощутимым чувством благодарности. На что крутившийся неподалеку Перунка философски заметил, что число спасенных ими рожениц вполне оправдывает такое отношение аборигенок. А пребывание в местных телах женского пола, по его мнению, начинает тлетворно действовать на сознание здравомыслящих латий, занятых вместо родов, всякой ерундой. И вот тут-то, как это ни странно, Мара впервые смутно ощутила то различие между собой и безопасником, которое было обусловлено именно нахождением в разнополых телах. Впервые на ее памяти индивида, сменившего за весь цикл существования его сознания множество тел-носителей, физические параметры тела оказали непонятное влияние на психику. Ни с того, ни с сего Мара вдруг почувствовала себя женщиной, и преувеличенно сильно захотела нанести Перуну физический ущерб. Причем, используя не энергию, а верхние конечности, вооруженные утяжеляющими их предметами.

…………

— Хайя-а-а-айя-айя-а-а-а…

— Мара, а ты чего, все злишься на Баиру? — подлезла под локоть привычно окаменевшей на своей шкуре богини Лунёк. — Оно ж и понятно: влюбилась в Драговита, — заявила недоучка голосом завзятой колдуньи, топтавшей землю до самых седин. — Я б за ним тоже увязалась, кабы кто дозволил. Отец вон вообще уши грозился оборвать, коли заикнусь. А любовь-то ведь не переспоришь. Верно?

Мара обернулась, и юная нахалка дрогнула, узрев боле схожие с черными камушками глаза богини. Она втянула голову в плечи и попыталась оторвать взгляд от этих нечеловечьих мертвых глаз, да куда там!

— Айрул, — тихо покликала богиня. — Окажи мне услугу.

— О чем просит Великая? — столь же тихо вопросила степнячка, что вынырнула из темноты за кругом костра.

Видать, околачивалась где-то поблизости, чем она с прочими дочерями степи полюбили заниматься день и ночь, ровно охраняя покой, да и саму жизнь грозной смерти.

— Прирежь ее.

— Услышала и исполняю, — невозмутимо ответила Айрул, вытягивая меч.

— А чего я сказала-то! — возмущенно завопила Лунёк, дернувшись в сторону прямиком на карачках.

— Не ори, — зашипела ей вслед закончившая кормежку крохи-богини Гуйлай из народа Сул.

— Благодарствую, Айрул, — все так же тихо молвила Мара. — Присядь и отдохни.

— Великая, я…

— А ведь ты поумней иных будешь. Чего ж ты там ползаешь-то по потемкам? Кого стережешь? Иль велел кто? Скажи, будто Тугор, и я превращу его в деревяху.

— И все-то у тебя Тугор виноват, Великая, — прогудело неподалеку.

И вскоре у костра грузно опустился неутомимый надзиратель за обозными делами.

— Не ори, — шикнула на него Гуйлай из народа Сул, с коей Тугор уже более трех месяцев делил семейные тяготы.

Причем, упросил красавицу степнячку не без труда, взяв ее с черноглазым сыном и дочкой, что еще только росла под сердцем матери. Эта-то девочка и делила теперь с богиней материно молоко. И хотя народилась с той день в день, Сида с виду была вдвое старше, как это и принято у небесных жителей. Гуйлай то и дело дивилась на сие чудо, не спуская ее с рук, а родную дочь отдала нянчить в руки соплеменниц. Сида уж не раз молила Мару забрать ее из рук докучливой кормилицы, но ту мало трогали жалобы новорожденной. Она понимала, что с любой другой нянькой дело пойдет тем же чередом. А сама и думать не желала обременять себя беспомощным человечком. Она одарила его собственным телом и полагала, что прочее в руках самой Сиды. Пусть же приучается выживать, как сподобилась некогда сама Мара — это доброе учение, к пользе. Более радиво она блюла, как к иному дитяти — Берегине Леле, не умевшей пока даже сидеть, тянулись со своими нежданными хворобами зрелые мужи с бабами. В дороге-то чего не случается, и новорожденная богиня старалась, как могла, исцелять страждущих, что берегли ее, будто самое дорогое в их жизни. Что дороже жизни собственных детей, или даже собственной души. Вкруг Лели неизменно толклось разом с пяток нянек, но ей это ничуть не докучало, ибо она постигала человечьи повадки с завидным любопытством.

— Сида не спит, Гуйлай, — чуток осерчала Мара на безмерно старательную няньку. — Что уж ты нас совсем-то застращала? Вскоре рядом и дышать-то вольно запретишь.

— Не серчай, Великая, — бесстрастно ответствовала кормилица. — А дитю нужно много спать, дабы сил набираться.

— Только не этому дитю, — рискнул встрять ее муж, коему хотелось поболтать с богиней.

Гуйлай так глянула на дерзкого, что тот мигом утух и взмолился взглядом, обращенным к Маре, дескать, давай смоемся отсюда, покуда я жив.

— Не нашла? — первым делом спросил он о сути своих тревог, едва покинув костер.

Мара не успела ответить, как перед ними вырос Ирбис, подсвеченный соседним костром. Охотник пребывал в полной готовности отправиться за добычей, а где-то неподалеку кучковались и другие мужики, что сбирались с ним.

— Много их там? — сухо спросил Черный лебедь, нарочито не глядя на богиню.

— Одно семейство, — столь же нарочито не заметила его дерзости Мара. — Сам при четырех оленихах. Олень-то матерый.

— Ты всех бери, — посоветовал Тугор. — Нынче олени еще не отъелись после зимы-то.

— А то до тебя я их в глаза не видал, — сухо отмахнулся Ирбис и тут глянул на богиню: — Даже не думай! С собой не возьму — неча там делать. Гаурт там не пройдет. А с твоими птичьими ножками далеко не уйдешь. Ты лишь направь нас туда своим обычаем, а там уж…

— Там неподалеку волки бродят, — насмешливо упредила Мара.

— Соври еще, что их там целая тьма, — усмехнулся и лебедь, чуток облегчив принужденность. — И без тебя, мол, мы их не разгоним. Они там, полагаю, глухи и слепы, коли такой прорвы людей не учуяли. Иль свихнулись все разом, чтоб встрять нам поперек и сдохнуть. Дурака-то из меня не делай. У тебя для того вон куча народа — их и морочь.

Покуда он ее так изругивал, Мара шагнула к грозному охотнику, едва не прижимаясь к нему грудью. Тугор, что с неких пор начал примечать за этими двоими всякие этакие странности, тихонько отступил на пару шагов. Не знай он, кто перед ним, так со стороны принял бы их за обычную склочную парочку. Ибо Черный лебедь все чаще грубил богине. А та почасту дразнила его близостью своего молодого тела, бывшего, по мнению Тугора, тощим и неказистым. Однако Ирбиса явно обуревало желание схватить это самое тело в охапку и… Словом, все, как у людей. Ничего такого-эдакого в страстях Ирбиса Тугор не видал, а вот Мара удивляла его изрядно. Никогда прежде не замечал он за богиней подобных вывертов, ибо мужики для нее будто и вовсе не представляли собой ничего… зазывного. Будто все люди для нее устроены одинаковым образом, различаясь лишь именами. Дивно, как она вообще сподобилась дитем разжиться? Да и с кем? Славны о том не трепались, но Тугор догадался, что и братьям невдомек, кто ей пузо-то сделал. Никого ж не отличала их Мара, ни к кому не льнула, а вот, поди ж ты! Видать, смертное тело тоже чего-нибудь да стоит.

— Ты, как я погляжу, свои страхи все криками избываешь, — вновь снасмешничала Мара.

— А ты мне в голову не лезь, — тихонько прошипел Ирбис чуть не в самое вздернутое к нему лицо. — Надо мной тебе не верховодить.

— Ну, это мы еще посмотрим, — пообещала богиня, отступая от взмокшего, будто после дальнего бега мужика.

— И смотреть нечего, — пробурчал тот, спешно уходя прочь. — А вы чего вылупились! — взревел он раненым медведем на мужиков, что не позволяли себе ни жестов, ни ухмылок.

Еще бы они осмелились бы — подумалось Тугору. Понятно, что ни один он уразумел, чего тут у этих двоих к чему. Да не один он и чует, что такие дела лучше обегать сторонкой от греха подальше. Мара не иначе своим обычаем подслушала его мысли, глянула на него задумчиво и оглушила вопросом, что потяжелее бревна будет: