Ночная охотница - Осипов Сергей (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Или – «Всякое-Разное».
Может быть, он надеялся таким образом преуменьшить значимость Разного, ограничить его силу, поставить ему рамки – пусть даже эти преуменьшения и ограничения происходили только в голове Покровского.
Так или иначе, в тот сентябрьский вечер Покровский вступил в новый этап своей жизни; словно вышел из тумана к огромному океану Скрытого (или океану Всякого-Разного, кому как нравится) и попробовал ногой воду.
Затем он зашел по щиколотку, потом по колено… К тому моменту, когда на пражской улице он случайно налетел на Настю, Всякое-Разное доходило Артему Покровскому до подбородка, а холодные иголки не оставили на его затылке ни единого живого места.
Пора было звать спасателей.
Покровский идет вслед за Сахновичем, и в его больной памяти всплывает картинка то ли из фильма, то ли из книги – мертвый проводник ведет героя по кругам ада. Белесый туман добавляет жути в происходящее, и Покровский не исключает возможности, что призрак мента-дегустатора и вправду заведет его в какие-нибудь адские котельные.
Но туман рассеивается, и Покровский останавливается в удивлении, хотя, казалось бы, после случившегося он должен навсегда забыть само это слово.
Он стоит в нескольких шагах от дома-развалюхи, а около дома – цыганский барон и двое его сыновей. Они недобро смотрят на Покровского, но не это удивляет Артема. Точнее, это его совершенно не удивляет.
Он спрашивает себя про другое – почему группа захвата не забрала этих троих? Ведь они были здесь, они прочесывали территорию. Допустим, они просмотрели ползающего на карачках Покровского, но просмотреть дом и этих троих?!
Он спрашивает – почему в руке у барона кейс с деньгами? Слегка деформированный, но, безусловно, тот самый, что был у Покровского в руках до мгновения, когда…
И про это лучше вообще не вспоминать.
– Вот наш хозяин, – бесстрастно говорит Сахнович и показывает на барона. У того единственная перемена в облике – исчезла фетровая шляпа. Оказывается, у барона редкие темные волосы, зачесанные так, чтобы максимально прикрыть лысеющий череп.
– Хозяин? – Покровский пытается рассмеяться, и лицо барона темнеет. Он передает кейс одному из сыновей и быстро подходит к Покровскому, замахивается… Потом брезгливо поводит носом, оглядывает ободранного Артема с ног до головы, что-то бормочет себе под нос, сплевывает и возвращается к дому. Проходя мимо Сахновича, властно бросает:
– Объясни этому…
Сахнович кивает.
– Что ты должен мне объяснить? – спрашивает Покровский, которому сейчас больше всего на свете хочется лечь и уснуть, а потом проснуться двадцатичетырехлетним старшим лейтенантом Российской армии.
Сахнович подходит поближе, точнее, подплывает. Теперь, когда туман рассеялся и все приобрело реальные очертания, становится ясно, что от Сахновича осталась лишь полупрозрачная тень.
– Я тебе должен объяснить, что мы облажались, – говорит Сахнович. – Эта халупа, в которую мы сунулись на переговоры с цыганами, – что-то типа избушки на курьих ножках. Въезжаешь? То есть там живет что-то типа злого духа, который опекает этот табор. Крышует, ясно? Потому нас туда и зазвали. Если бы мы чего-нибудь задумали против этого барона, этот дух с нами бы разобрался. А мы задумали, если помнишь…
Покровский кивнул.
– Если бы мы просто задумали повязать эту компанию, это одно, но все вышло еще хуже. Ты меня пристрелил. Кстати, я до сих пор не знаю зачем. Какая муха тебя укусила, а?
– Проехали, – махнул рукой Покровский.
– Проехали? Тебе-то легко говорить… – проворчал Сахнович. – Ну так вот, кретин, к твоему сведению, меня нельзя было убивать.
– С чего это вдруг? Ты какой-то особенный?
– Дело не во мне. Дело в этом доме. Внутри этого дома только сам дух может отнимать жизнь, а ты нарушил его монополию и будешь наказан за это.
– По-моему, меня уже наказали. Меня, блин, выкинули сквозь стену! Я еле на ногах стою…
– Да, и плюс ко всему этому ты станешь рабом вон того типа, – Сахнович показал на барона. – Он теперь твой хозяин.
– В задницу такого хозяина, – буркнул Покровский. – Почему ваши ребята его не скрутили? Почему он не в наручниках, а?
– Они его не нашли.
– Да что ты мне заливаешь…
– Видел туман? Это была такая маскировка. Все, что было в тумане, нельзя было разглядеть снаружи. Поэтому и дом, и барон с сыновьями, и ты… Все оставалось невидимым.
– Отлично, – сказал Покровский. – Последний вопрос: ты действительно во все это веришь? Злые духи, волшебный туман…
– Бред сивой кобылы, – согласился Сахнович. – Никогда бы в такое не поверил. И в говорящих призраков тоже не поверил бы. Но вот сейчас смотрю я на себя… Я что, должен не верить в самого себя? Разве это не тупо?
Покровский задумался. Насколько это было возможно в его тогдашнем состоянии.
– Тогда ты – просто моя галлюцинация, – сказал он наконец. – Ты мне мерещишься, а на самом деле тебя нет…
– Спасибо, обрадовал, – обиделся Сахнович. – Сам ты галлюцинация!
– …и этих цыган тоже нет, и слова твои – просто моя фантазия… Поэтому я просто пойду отсюда. Выйду на шоссе, там поймаю попутку, доберусь до больницы…
– Флаг тебе в руки, – сказал призрак Сахновича и помахал бледной рукой. Покровский развернулся и пошел в ту сторону, откуда несколько часов назад его, Сахновича, и группу захвата привезли на автобусе. Покровский хотел верить в автобусы и не хотел верить в злых духов и волшебный туман.
Он удалился от дома метров на сто, а потом ноги его налились свинцом, кишки словно завязались в тугой узел, а в голове закружились на бешеной скорости дребезжащие карусели. Покровский упал на колени, попытался ползти, но не смог продвинуться ни на сантиметр, словно тело его вросло в землю. Неизвестно, сколько времени он вел безнадежную борьбу с непонятными законами, которым теперь подчинялись его тело и окружающий мир, но в конце концов силы оставили его.
– Эй, галлюцинация, – склонился над ним призрак Сахновича. – Теперь ты веришь?
– Я… – выдохнул Покровский. – Не хочу в это верить, но…
– Приходится, – завершил фразу призрак.
– Сколько? Сколько мне еще здесь быть…
Он не хотел произносить слова «раб», хотя чувствовал себя сейчас именно так.
– Год, – сказал Сахнович. – Это немного. Не успеешь оглянуться…
– А тебе – сколько?
– Мне? – Лицо Сахновича замерло, как будто он вспоминал или – что более вероятно – переправлял вопрос тому, кто знал на него ответ. – Вечность.
Это прозвучало как автоматическое повторение ничего не значащей чужой фразы, но затем Сахнович, осознав произнесенное, повторил уже с чувством:
– Вечность?! Твою мать!!!
Покровский даже и подумать не мог, что призраки способны на такое яростное выражение эмоций.
Ровно год спустя словно невидимый гипнотизер щелкнул пальцами у Покровского над ухом, тот открыл глаза и обнаружил, что стоит на обочине какой-то проселочной дороги. Вечерело. Покровский был одет в спортивный костюм и разбитые кроссовки, щеки проросли недельной щетиной, во рту – неприятный металлический привкус. В давящей на уши тишине едва улавливался звук удаляющегося автомобиля; много позже Покровский сообразил, что в автомобиле удалялся цыганский барон по своим баронским делам.
Затем и этот звук исчез, и Покровский подумал, что сходит с ума, потому что его последними четкими воспоминаниями были тонущий в белом тумане домик где-то под Волгоградом и бродящая рядом с домиком скорбная тень убиенного Сахновича. Картинка сама по себе безумная, но проблема была не в этом, а в том, что сейчас глаза Покровского не находили вокруг ничего даже отдаленно похожего на избушку-развалюшку. Он находился в каком-то совершенно ином месте, не имея ни малейшего понятия, как в этом месте оказался.
