Ржавое зарево - Чешко Федор Федорович (читать книги онлайн .txt) 📗
Кудеслав тяжко поднялся, трудно переставляя ноги (те будто бы разучились гнуться в коленях), отправился к сложенным близ разоренного входа колотым полешкам.
Набрал охапку.
Вернулся.
Потом долго и тщательно (слишком долго и слишком тщательно) разгребал жар, укладывал колодцем невесомый сухостойный швырок, вздувал засунутое внутрь ломкое растопочное корье…
Вспрянувшее пламя распробовало подношение, вгрызлось в него, и старательно уложенные дрова обрели неприятное сходство с полыхающим жильем каких-то крохотных человечков (кровля будто уж прогорела да рухнула внутрь себя — лишь сруб еще держится, но тушить его глупо даже пытаться). Заслонясь ладонью от искр да яреющего сухого жара, Мечник несколько мгновений вглядывался в огонь, словно бы впрямь пытался различить гибнущих погорельцев.
Потом, отступив, вятич устало опустился на пол почти там же, откуда поднялся. Корочунов малец пытался подсунуть гостю лавку-ослончик — Мечник, не глядя, отпихнул сперва скамью, а потом и самого сопляка, вздумавшего проявить настойчивость.
Старик тоже не захотел пересесть на лавку.
Некоторое время волхв с Кудеславом одинаково сутулились и молчали. Затем вятич подобрал с пола протяжно и тихо зазвеневший меч, вновь пристроил оружие на коленях и стал оглаживать искристый клинок — медленно, плавно, будто желая стереть с него бегучие отражения очажного пламени. Наконец Кудеслав разлепил губы:
— Ты видел?
Вовсе не дар подглядывания в чужие умы помог старому чародею догадаться, о чем спрошено.
— Видел, — тихо отозвался старик. — Но не все.
— Как? Тоже его глазами?
— Нет. — Волхв подпер щеку ладонью. — В твоем будущем теле не сыскалось места для моего разума.
— Помнишь, я говорил, что твоей души и на одного тебя может оказаться не вдосталь?
Вятич кивнул.
— Забудь, — сказал волхв.
Кудеслав искривил усы улыбкой — неторопливой и невеселой.
— Так как же?
— Ворон, — ответил старик. — И не только лишь оттого, что бессловесные да скудные разумом твари удобней для таких дел (сперва-то я было выбрал себе коня). Но примерещилось мне, будто через этого самого ворона за тобою пытался следить кто-то еще.
— Кто? — без интереса спросил Мечник.
— Я не понял.
— Однажды, — сказал Кудеслав по-прежнему бесцветно, словно бы нехотя, — в вятских краях, близ тамошнего Родова места, мне примерещилось, будто во мне объявилась еще одна душа. Моя же, и вместе с тем чужая. Белоконь заставил меня испугаться, и объявившееся мгновенно сгинуло.
— Ну? — попытался Корочун пришпорить вялую Мечникову речь.
— Ну и все.
Мучительно застонал Остроух, торопливо-ласково забормотала метнувшаяся к нему Любослава, мальчонка, пристроившийся было близ старика на всеми отвергнутом ослончике, поспешно вскочил и бросился ей на подмогу…
Подмога…
Голоногий сопляк…
Неотъемлемая часть велемудрого волхва-кудесника…
Почему никто из Корочуновых (вернее сказать, «никто из Корочуна», хоть это и звучит бредово) не поминает мальца по имени? Не удосужились выдумать прозванье? Ну и пускай — твое-то какое дело? Нынешняя ночь, казалось бы, раз и навечно должна была приучить тебя не соваться, куда не кликали. Да и куда кликали, лезть не вдруг, а крепко подумавши…
Значит, старец тоже был там, хоть и недолго. Ну и что? О чем ты собираешься его спросить? Все уже было объяснено наперед, загодя. Старик и его то ли порождения, то ли части, то ли леший ведает кто — присные, в общем… Они, похоже, ничего не говорят зря.
Любослава не просто так пела, будто душа после гибели тела вновь проглянет из глаз новорожденной темницы. Значит, когда-нибудь в грядущем, после смерти нынешнего тебя, твоя душа опять увидит этот мир глазами новорожденного, которого нарекут Ставром.
Когда-нибудь…
Когда?
Возможно, старик знает хотя бы это?
— Быть может, через сотню лет, а может, и того позже, — сказал хранильник, глядя в огонь. — Душа умершего не скоро находит себе новое телесное воплощение. Иногда не находит вовсе…
Кудеслав глянул на волхва и вдруг спросил:
— А там, в той моей жизни, Векша будет?
Не диво, что вопрос застал премудрого старца врасплох, коль скоро был он, вопрос этот, неожиданностью и для самого вопрошающего. Довольно долго хранильник молчал. Когда же истомившийся ожиданием вятич окончательно уверовал, что старец попросту не расслышал, тот вдруг процедил сквозь почти не шелохнувшиеся усы:
— Не веруется мне, будто двое одновременно живущих смогут встретиться и в следующей жизни — разве что один из них окажется пожилым, когда другой едва лишь родится… где-нибудь за трижды тридевять земель. И уж совсем невозможно им будет узнать друг друга. Даже если боги вернут обоим память о прошлой судьбе, то не подмогою будет, не милостью, а злейшим из божеских проклятий.
Мечник вздохнул и снова уставился в огонь. Ну, конечно же — память. Потому-то мудрец, столь рьяно ратовавший против знания наперед ЭТОЙ жизни, легко допустил тебя в ТУ. Память, которая затеряется где-то меж домовиной вятича Кудеслава и колыбелью новорожденного Ставра. То, что Кудеслав нынче вызнал о Ставровой гибели, никак не сможет обернуться во зло… Тупая ломотная боль терзала затылок, в горле вязко и гадко ворочалась тошнота, время от времени просыпалось болезненное неудобство в левом боку — не то Кудеславово сердце вконец умучилось происходящим, не то напоминала о себе угодившая в Ставра летучая гибель…
— Ну, ладушки… — Волхв крепко оперся ладонями о колени, остро воткнул в Мечниково лицо пожелезневший взор. — Дай-кось теперь стану спрашивать я. Помнишь, ради чего отправлялся в грядущее?
Мечник не разлепил губ, лишь кивнул неохотно.
— Ну, и разыскал ли ты там ответ хоть на один из своих вопросов?
Мечник так же молча и так же нехотя мотнул головой.
— То-то. — В старческом голосе не слышалось ни малейшего намека на торжество. — Много ли проку в виденьях, которые не способен истолковать? Ин-тер-пре-ти-ро-вать… — выговорил он вдруг с жесткой усмешкой дикое, напрочь лишенное смысла то ли слово, то ли леший разберет что. — Для этого надобно там прожить не полдня, как тебе нынче выпало, даже не год — всю жизнь до судьбины-конца. А такое никому не под силу. После такого в тебе два ума угнездятся: нынешний и грядущий. А что два разума в одной голове, что вовсе ни единого — то без разницы. И слышь, чего еще скажу… — Старик резко придвинулся к вятичу, словно бы вознамерившись клюнуть его в ухо. — Я же вижу: не веришь ты мне. И правильно. Я ведь человек, а один человек, дойдя до чего-либо лишь собственным своим разуменьем, без мудрых сторонних советов, редко не ошибется. Может, и впрямь обносившийся разумом дедка напугался пустых собственных страхов; может, нездешние вовсе другого хотят, нежели мне привиделось… Я к чему клоню-то… — Он глянул на Мечника с внезапной опаской (что ли ни с того ни с сего забоялся по уху схлопотать?!). — Я это к чему… Ты ведь мне ничем не обязывался. Ежели отступишься от меня да моих затей, нездешние оставят тебя в покое. И Векшу не тронут. А может статься, даже облагодетельствуют вас — особливо коль ты отдашь им меч али примешь их сторону. Понял? Думай, думай, покуда еще не поздно…
Старик умолк, отшатнулся, увидав на Мечниковой лице… нет, назвать такое улыбкой ни у кого бы не повернулся язык. Разве только каменный великанский ведмедь мог бы этак вот ухмыляться.
— А и хитрован же ты, старче! — со злым восхищением протянул Кудеслав. — Ай, хитрованище! Выискал-таки единственные слова, какие могут меня к тебе крепче крепкого приторочить!
Хранильник смолчал. И ни обида, ни тем более смущение так и не отразились на его омытом очажным заревом лике.
— Ну, хватит уж нам разговаривать разговоры. — Вятич оглянулся на кое-как заставленный обломками вход. — Рассвет, поди, еще не близехонек, день же наверняка выдастся хлопотным да веселым. Ложитесь-ка спать, вы, всякие-разные части премудрейшего чародея. А я перебодрствую на стороже.
