Трое для одного (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна (электронная книга txt) 📗
В сопроводительной записке значилось: “Он мне напомнил о тебе. Не забывай его поливать раз в пару месяцев. Навсегда твоя, Кэндл”.
Морган осторожно потыкал пальцем шип, слизнул выступившую на пальце каплю крови и в пятый раз за утро потянулся к мобильнику и отбил сообщение:
“А твой подарок меня ночью не сожрёт?”
Кэндл не ответила и на этот раз.
Остатков пирога оказалось маловато, даже после вчерашнего сытного ужина. Немного поразмыслив, Морган решил взять позавтракать где-нибудь в кофейне, а заодно и прогуляться по городу.
Как выяснилось уже через час, найти открытое рождественским утром заведение было той ещё задачкой. Работали только вездесущие “БакБургеры” - с традиционными очередями на половину зала, грязноватыми столиками и запахом пережаренного лука, и “Кофе-шейки”, где не умели готовить не только маккиато или капучино, но и обычный эспрессо. Двери любимой паршивой забегаловки Джина, “Цезаря”, на которую возлагались особые надежды, также были закрыты. Только на балконе второго этажа курил в окружении заснеженных горшков с сухими петуниями высокий горбоносый мужчина со жгучими глазами настоящего итальянца. Когда Морган несколько раз для верности дёрнул ручку на себя, он стряхнул пепел с сигареты и перегнулся через перила:
- Что-то рожа у тебя знакомая. Из постоянных?
- Не совсем, - честно признался Морган. - Но с тех пор, как друг показал мне это место, частенько обедаю здесь.
Итальянец выдохнул в серое небо клуб дыма.
- Что за друг?
- Джин Рассел.
- А, этот bastardo, - ухмыльнулся вдруг итальянец. - Погоди чуток.
Он затушил сигарету о перила и щелчком скинул окурок в цветочный горшок. Спустя полторы минуты в глубине кофейни брякнула щеколда, и дверь отворилась.
- Заходи, amico, - позвал итальянец и смачно зевнул. - Дверь прикрой, только дармоедов по утрам мне и не хватало.
Морган задвинул громоздкую щеколду и пристроил куртку с шапкой на вешалке у входа. Пустой зал “Цезаря” выглядел совсем по-домашнему, как огромная гостиная в доме где-то на берегу моря, только слишком плотно заставленная столами, полосатыми диванами и продавленными креслами. Сам хозяин восседал на высоком барном стуле с чашкой кофе и читал газету, близоруко щурясь.
- Сам себе нальёшь, - ткнул он костлявым пальцем в сторону кофейника. - L’ambrosia… Крепкий и сладкий, никакой вонючей дряни вроде мускатного ореха и ванили. Кружки там, у аппарата.
У кофемашины действительно высилась целая гора чистых чашек - разного цвета и размера, словно хозяева “Цезаря” не закупили разом всю посуду, а привозили её постепенно из разных городов, клянчили у соседей и таскали с прилавков у рассеянных старушек на благотворительных ярмарках. Морган выбрал обычную белую чашку с блюдцем. На ручке у неё виднелся едва заметный скол, а снизу, на донышке алел прорисованный маркером иероглиф.
- Дочкина любимая, - признался итальянец, скосив на секунду глаза. Глотнул кофе, прикрыл веки и длинно выдохнул. - Моя жена - чудовище. Красавица, конечно, но чудовище. Узнала вчера про любовницу пятилетней давности и поставила меня перед фактом - или я ухожу спать вниз, или мои кишки украшают люстру. Santo cielo, каков темперамент…
- Мне посочувствовать? - поинтересовался Морган, отпивая из чашки. Кофе и впрямь оказался изумительным, из аппарата такой не нацедишь - адская смесь горечи, сладости и терпкости. От первого же глотка по коже словно электрический ток пробежал. Морган инстинктивно потянулся за одним из здоровенных бутербродов на блюде, запустил зубы в хрустящую хлебную корочку и только потом сообразил, что разрешения у хозяина не спросил.
- Сочувствовать? Мне? Ещё чего, - хмыкнул итальянец, сверкнув чёрным глазом из-под ресниц. - У меня чудесная жена. Чудовищная. Не всякий может похвастаться тем, что рождественскую ночь провёл на диване внизу, э, amico? Да ты ешь, ешь спокойно, не отравлю. Это чиабатта с лучшими сушёными помидорами, маринованной грудкой, свежей рукколой и моим фирменным белым соусом. Пища богов, не то, что эта китайская… merda.
Морган улыбнулся.
- Почему же вы подаёте здесь китайскую еду, если настолько любите итальянскую?
- Бизнес, детка, - развёл руками он. - Дёшево и популярно.
Некоторое время они пили кофе молча. Сэндвичи по-итальянски действительно получились божественными - в меру острыми, сытными, с тающим на языке соусом. Завтракать в компании незнакомцев Моргану приходилось и раньше - в студенческие годы, когда он после какой-нибудь вечеринки первым просыпался в чужой квартире, на ощупь искал чистые стаканы на незнакомой кухне, а потом быстро готовил что-то незамысловатое вроде оладий или омлета. Разница была только в том, что сейчас угощали его.
- А ты почему не дома в рождественское утро, amico? - спросил вдруг итальянец.
Вблизи он немного напоминал Джина - по повадкам, конечно, не внешне. Щурился близоруко, так же проводил пальцем по кромке чашки или держал газету, цепким взглядом обшаривал помещение…
“Интересно, где можно приобрести такие привычки”.
- Проспал завтрак. И подумал, что оставшихся крошек мне будет маловато, - легкомысленно ответил Морган, однако итальянец продолжал на него смотреть - чёрными, непроницаемыми глазами. И в памяти обрывками закружились голоса, образы и сцены - белые руки Этель над клавишами фортепиано, недопитый кофе Дилана, хлопок автомобильной двери внизу, точно выстрел, слова Гвен - “да, да, конечно, заеду…”
“…заеду…”
- Дело не в крошках, э, парень?
Итальянец наконец отвернулся и уставился в опустевшую чашку так, словно собирался гадать на несуществующей кофейной гуще.
- Нет, - произнёс Морган. Сделал ещё глоток густой, терпко-сладкой “l’ambrosia”, и по коже снова прокатилась щекочущая волна, на сей раз ничего общего не имеющая с кофеиновым возбуждением. В ушах звучала мелодия, которую накануне играла Этель - та самая, нежная и воздушная часть, за которой следовала отчаянная и напряжённая. - Вы когда-нибудь видели, как распадается семья? Не из-за трагедии или внезапной катастрофы, а просто потому, что время пришло? Общий дом вдруг перестаёт быть домом. Связи истончаются, а потом вообще исчезают. И самое мерзкое, что это…
Он запнулся. Итальянец свистяще выдохнул, достал пачку и вытянул одну сигарету. А затем отправил обратно, щелчком, как тогда, на балконе.
- Что это естественно, правильно. Так, amico?
Морган деревянно кивнул.
- Да.
Итальянец глухо ругнулся сквозь зубы, всё-таки достал сигарету и закурил.
- Я знаю, как это бывает. Как, думаешь, меня занесло в эту глушь? Santo cielo… - Он выдохнул дым в потолок и закрыл глаза. - Всегда мечтал открыть свою забегаловку. Но не здесь. Не здесь… А каждый раз, когда хочется всё бросить и послать к чертям, я вспоминаю, что произошло с моей прежней семьёй… С обеими семьями. И иду мириться с Киу-Ю. У меня чудовищная жена. Просто чудесная… Ты ешь, ешь. Куда мне одному столько, э, amico? - рассмеялся итальянец вдруг и хлопнул его по плечу.
А Морган вдруг почувствовал себя так, словно знает этого человека давным-давно. И помнит его приезд в Форест, растерянный взгляд, окурки, брошенные мимо урны. Долгую, чёрную дорогу за спиной - палец на курке, тёмно-красные брызги на капоте машины, пластиковые пакеты с белёсым порошком, зелёное сукно на столе… И женщину на дороге впереди, усталую, но очень красивую, которая представляется: “Осенняя Луна”, повторяет тихо: “Киу-Ю”.
“Я совсем не знаю свой город, - подумал Морган, чувствуя жжение под рёбрами. - Но хочу знать. Весь. До конца. Каждого человека”.
Денег за завтрак итальянец с него не взял - фамильярно потрепал по волосам и заявил: за то, что “amico” терпел его болтовню, он-де готов и приплатить. Ещё и в дорогу сунул в руки бумажный стаканчик с тем самым божественным кофейным варевом.
- Выпьешь за моих друзей, - сказал он, криво улыбаясь. - Они все уже давно на semeterio, а поминать их мне одному… Они большего заслуживают, amico, хотя бы и доброго слова от такого славного парня, как ты.
