Трое для одного (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна (электронная книга txt) 📗
Что такое “semeterio”, Морган не знал и полез выяснять, как только очутился в машине. Онлайн-словарь подсказал, что это кладбище.
По спине пробежали мурашки.
Он развернул старый план города и почти сразу нашёл то единственное место, где в Форесте хоронили мертвецов. На новых картах оно тоже было отмечено, хотя территория и выглядела меньше.
“Там ведь и многие из нашей семьи похоронены, - пронеслась шальная мысль в голове. - Дядя Гарри, и другие тоже. А я туда не заглядывал лет пять… Интересно, могила Фонарщика всё ещё цела?”
Часы в нагрудном кармане протестующе заскрипели. Морган накрыл их ладонью, успокаивая чужое, механическое сердцебиение, и повернул ключ зажигания.
Сомнений, где стоит провести рождественский день, теперь не осталось.
Издали кладбище Фореста можно было принять за островок леса, невесть как затесавшийся в исторический район. Оно начиналось сразу за банком. Напротив располагалось кафе. Однако необычный вид не смущал ни посетителей, ни хозяев: заведение под скромным названием “У Эльзы” процветало лет сорок подряд, хотя загадочная особа, чьё имя красовалось на вывеске, наверняка давно переселилась за высокий кованый забор на другой стороне дороги. Попасть на кладбище можно было через главные ворота, около которых в будке традиционно дежурил пожилой смотритель, или через калитку напротив кафе.
Морган загнал “шерли” на банковскую стоянку, уже на улице допил последний глоток остывшего кофе и выбросил бумажный стакан в урну. Калитка была заманчиво приоткрыта.
“Так, словно меня ждут”.
Эта мысль ему не понравилась.
На первый взгляд казалось, что смотритель с душою относился к своим обязанностям. Основные дорожки были расчищены от снега, а по боковым тропинкам тянулись цепочки одиноких следов, точно каждый день он и впрямь обходил вверенную ему территорию и следил за порядком. Однако приглядевшись, Морган заметил, что следы были разными - от тяжёлых женских ботинок, вроде тех, что обожала Кэндл, до детских кроссовок и классических мужских туфель. Участок, принадлежащий Майерам, находился в северном углу. Когда-то он прижимался к самой границе, однако теперь кладбище разрослось, и ограда отодвинулась на полсотни метров. Но громадный дуб, под которым по легенде похоронили первого мэра Фореста, до сих пор простирал ветви над старинными надгробными камнями. Многие памятники - а их здесь было несколько десятков, от огромных, в человеческий рост, мраморных ангелов, до едва заметных под снегом каменных прямоугольников - стояли криво.
“Дядя Гарри говорил, что это из-за древесных корней”, - вспомнил вдруг Морган. Когда-то в детстве его пугала мысль, что тела умерших лежат в земле, пронзённые сотнями дубовых отростков. Но теперь это казалось даже немного романтичным - стать пищей для дерева и устремиться в виде соков вверх по стволу.
Он прошёлся по территории, на которую нынешней зимой не ступала, очевидно, нога ни одного из Майеров. Счистил снег со скромного полукруглого камня, отмечающего могилу Гарри, и провёл кончиками пальцев по вырезанным в граните буквам: “Брату, которого я никогда не забуду”. Вторая надпись, с именем и датами, так и осталась под снегом.
- Интересно, хотел бы ты, чтоб мы нашли твоего убийцу? - тихо спросил Морган. - Я вот не уверен, что хочу этого. Но должен.
Камень молчал. От кофе во рту оставался кисловатый привкус. Морган уже собирался подняться и уйти, когда заметил за памятником тоненький прутик, торчащий из снега. Сначала принял за упавшую ветку, дёрнул - и понял, что это побег.
Находиться среди могил родственников дольше почему-то стало неловко. Морган наугад пошёл по тропинке, не выбирая направления. Могилу фонарщика не искал, но где-то в глубине души надеялся, что узнает её, если вдруг увидит. Некоторые из имён, высеченных на памятниках, выглядели знакомыми. Он отыскал нескольких родственников или однофамильцев Донны, помахал рукой помпезному склепу семейства Тигги, подумав, что предкам Кэндл по материнской линии такое приветствие больше пришлось бы по вкусу, чем что-либо иное. А потом, уже почти у самого выхода, взгляд зацепился за фамилию, выгравированную на проржавевшем металлическом конусе с крестом наверху.
Морган обошёл разросшийся куст жасмина, присел рядом с конусом на корточки - и осторожно смахнул снег и ржавчину с продавленных букв.
“Дэрри О’Коннор,
Ты любил правду сильнее, чем жизнь.
Но для нас ты был дороже, чем любая правда.
Покойся с миром”.
Эпитафия была странной, словно тот, кто её составил, хотел сказать больше, чем могло уместиться на памятнике. Строку, где значились годы жизни, почти съела коррозия, но уцелевшие цифры говорили, что умер Дэрри О’Коннор не меньше сорока лет назад.
Хотя новостью после разговора с престарелой родственницей мемуариста это не стало, вид ржавого памятника подействовал на Моргана, как удар под дых. Накатило призрачное воспоминание: пожелтевшие страницы в руках, хрупкость и рыхлость старой бумаги, выцветшие чернила, чужеродные вставки в тексте…
Пожалуй, впервые за всё время Морган остро ощутил, что его использовали.
Им манипулировали.
Его реакции предсказывали с унизительной лёгкостью - азарт, любопытство, желание докопаться до правды… И в итоге он завяз в чужих тайнах так глубоко, что выбраться сам бы уже не смог.
- Эй, Уилки, - негромко позвал он, сжимая часы сквозь куртку. Дыхание вырывалось облачками серебристого пара. - Ты ведь наверняка где-то поблизости… Я не спрашиваю, зачем всё это. Уже усвоил, что ты не ответишь. Но, может, скажешь хотя бы, почему именно я?
В горле запершило. Морган сам не понял, когда сорвался на крик. Если тогда, в машине, когда он вскрыл пакет, который обещал просто передать отцу, его охватила холодная, расчётливая, деятельная злость, то теперь она была горячей, невыносимой… беспомощной.
- Об этом ты тоже спрашивал. Пусть и не у меня.
Морган развернулся на голос.
Уилки спокойно восседал на массивном памятнике через две могилы, привалившись к бедру каменного ангела. Без шляпы, зато в подаренном шарфе, намотанном поверх стоячего воротника пальто - и от этого бурлящая злость немного поутихла.
- Я не помню, - соврал Морган, хотя помнил даже слишком хорошо - и свой вопрос, и проскользнувшее в ответе Шасс-Маре “нас”, от которого мурашки пробежали по спине. Он по-прежнему не ощущал себя кем-то особенным, зато обманутым и использованным - втройне против прежнего. - И не понимаю, зачем я мог тебе понадобиться настолько, что ты даже не ленишься посылать ко мне мертвецов с дурацкими мемуарами под мышкой.
- Всё ещё упрямишься? - с любопытством выгнул бровь Уилки. - Похоже, даже у правильных мальчиков бывают плохие дни. А ты никогда не думал, что я тебя вовсе не выбирал?
- Что?
Порыв ветра сорвал с памятника шапку снега и швырнул Моргану в лицо, заставляя инстинктивно зажмуриться. А когда удалось снова разлепить ресницы, то Уилки стоял уже вплотную к нему, так, что дыхание их смешивалось, а каждая искра света в золотистых глазах казалась ярче солнца.
- То, что слышал, - спокойно повторил Уилки. - Ты ведь сам говорил, что помогать - в твоей природе, Морган Майер. Ты никогда не задумывался о том, сколько посетителей из тех, что приходят к тебе на приём, из тех, кому ты бескорыстно бросаешься на помощь, чьи исповеди и жалобы ты выслушиваешь, чьи недописанные романы читаешь, чью музыку, кое-как записанную на диск, слушаешь в машине… Сколько из них - действительно обычные, живые люди?
Морган вспомнил - явственней, чем хотел бы - череду бесконечно разных лиц, рук, голосов, и воздуха резко стало не хватать. Он задышал чаще и глубже, до боли в груди, но в ушах всё равно звенело, а свет в глазах меркнул.
- Я не понимаю… что ты…
- Нет, понимаешь, - тихо возразил Уилки, придерживая его за плечи. Морган уткнулся лбом в колючую шерсть чужого пальто. Воздуха не хватало уже отчаянно, горло скрутило спазмом, кладбищенская земля колебалась под ногами, как огромные качели. - Ты жаловался своей смешной подружке, что не унаследовал никаких талантов. Ни музыкального слуха, ни деловой хватки, ни творческой жилки, ни способностей к медицине. Однако ты получил нечто куда более важное. То, что из поколения в поколение делало твой род настоящими хозяевами этого города.
