Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич (лучшие книги .TXT) 📗
Так что, скажем честно, двадцать лет из жизни солдата – долой. Молодым пареньком пришел он в армию, пожилым человеком из нее уйдет. Чему остается в сорок лет радоваться? Ну, жениться на молоденькой, торопливо сделать детишек да просиживать вечера в пивной, с такими же отставниками о былых деньках вспоминая.
Мог я понять рыжего сапера. И Хелен, с ее брезгливым презрением к чужому бесчестью, и сержанта, смекнувшего, что появился у него шанс заработать денег и вскоре из армии уйти.
До чего же ужасно, если начинаешь всех понимать! Куда проще – выбрать одного человека, его понимать и поддерживать, а всех остальных – скопом считать бесчестными.
И ведь раньше у меня это получалось легко, без всякого душевного усилия. Может, потому, что не сводила меня жизнь со столь разными людьми, как сводит теперь? Или во мне что-то сдвинулось и заставляет, против моего желания, пытаться всех понять?
Вот что сказал бы Антуан про этого сапера и его корыстолюбие? Небось рассказал бы красивую притчу. Что-нибудь про то, как разбился его планёр в диких землях и было у него с собой много новеньких стальных марок, но не было ни глотка воды и ни крошки хлеба… вот тогда он и понял, какую цену на самом-то деле имеет железо. И был бы прав.
Ну а Арнольд? Если бы снизошел немногословный офицер до ответа, то рассказал бы историю о том, как за пару грошей брат брата зарезал или мать родная дочку для забав солдатам продала. А Жерар мог бы рассказать, как богатство, пусть даже неправедное, послужило добрым делам. Не зря же в Писании сказано: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным». А Луиза бы стала собственную судьбу вспоминать, как из-за собственного мотовства вынуждена была свет покинуть.
И все были бы правы.
А ведь это самый простой пример. Деньги, они деньги и есть, хочешь – в руки возьми, хочешь – сочти до последнего гроша. Чего уж говорить, когда дело доходит до вещей тонких, духовных, исчислению не поддающихся? Что для Хелен честь – то для простолюдина блажь. Что для молодой жены, тайком к любовнику ускользающей, ниспосланная небесами святая страсть – то для ее старого мужа гнусная измена и подлость немыслимая. Сядешь за бутылкой вина с обманутым мужем – так всем сердцем его беду поймешь… но только если не к тебе бегала влюбленная изменница.
Телега медленно поднялась по склону, остановилась, и я услышал голоса. Спокойные, ленивые.
– Привет-привет! – крикнул наш возница. – Что, много шпионов поймали, ротозеи?
Ответили ему невнятно, но грубо. Видимо, засиделись караульные на выезде из лагеря саперов. Я собрался. Либо сейчас возница отпустит еще шутку-другую, либо спрыгнет с повозки и завопит: «А вот я вам привез голубчиков, хватайте!»
– Ну что, палинки прихватить? – продолжил возница.
– Только абрикосовой не бери, бери вишневую! – сразу оживился кто-то.
– Чего взрывать-то перестали? – спросил сержант.
– Да вроде как все теперь, земля просела, никому не пройти, – рассудительно ответили ему. – Наверное, больше и не станут порох тратить. Вот ведь злодеи… и людям было хорошо, и Державе не мешало. А теперь, увидишь, цены сразу вверх пойдут!
Вот так! Значит, даже простые солдаты прекрасно ведали про тайные подземные тропы контрабандистов.
– А по мне – так пускай бы вообще не было этого перца! – встрял в разговор кто-то третий.
– Если мадьярки перца есть не станут, то их вообще не расшевелишь, – отпустил шуточку возница. – Ладно, поеду я. Успеть бы засветло…
Вновь заскрипели колеса.
Правильно. Не железо, в конце-то концов таскать контрабандистам подземными дорогами? Душистый перец, крепкий кофе, ароматный табак. Все то, что в Османской империи умеют растить получше, чем в Державе. И никаких налогов в казну.
– Поняли, что натворили? – негромко сказал возница, явно к нам обращаясь. Ни я, ни Хелен отвечать не стали. Но возница продолжал: – Так что пять тыщ стальных – маловато будет. Моя цена – десять.
Мы молчали.
– За нами едут, но далеко, – тем же размеренным голосом продолжал возница. – Шевельнетесь – заметят. А голос не услышат. Так что отвечайте.
– Восемь, – негромко сказала Хелен. – Большего у меня нет.
Возница помолчал, потом кисло сказал:
– Ладно, мадемуазель. Из уважения к прекрасному полу – соглашусь.
Мы лежали, укрытые брезентом, на щелястых досках. Повозка неспешно катилась по проселку. Я придерживал голову Маркуса, чтобы ее не слишком колотило о доски, и думал о том, что мы и впрямь можем выбраться.
А вот наши товарищи или задыхаются в каменной ловушке, или задавило их насмерть падающими камнями.
И пусть никакой силы не было и быть не могло в моей молитве – кто я такой, нераскаявшийся грешник, случайный попутчик мессии, но я взмолился. И вовсе не о том, чтобы спастись нам.
Катила телега неторопливо, дорога стала ровнее, и если бы не страх, то я бы задремал. От спертого воздуха, тепла нагревшегося на солнце брезента, равномерного покачивания.
Но все-таки я ждал неожиданностей.
Где-то через час пришел в себя Маркус. Вскрикнул тихонько, дернулся. Видно, открыл глаза, и показалось ему, что лежит он, засыпанный, в подземелье…
– Тихо, тихо… – успокаивающе сказала Хелен. – Не шевелись. Мы выбрались, мы в телеге и пробираемся к границе.
– У меня получилось… – тихо сказал Маркус. – Ильмар?
– Да, – сказал я.
– Книга… у тебя?
– У меня. Все в порядке, молчи.
Он помолчал секунду, потом с гордостью спросил:
– А хорошо получилось?
– Очень хорошо. Отдыхай. С нами нет Арнольда, нести тебя некому. Так что соберись с силами.
Но Маркусу не отдыхалось. Пришлось тихонько рассказать ему все, что произошло.
– А как границу переходить? – сразу поинтересовался он.
– Пока не знаю. Лежи.
Скрипели колеса, временами хлопали вожжи, корыстолюбивый сержант мурлыкал какую-то песенку. Телега поднималась на холм, потом начала спускаться, лошади побежали быстрее.
– Это трудно было, – сказал Маркус. Он все время возвращался мыслями к своему подвигу. – Очень. Ильмар, как ты думаешь, остальные спаслись?
– Не знаю, Марк.
На какое-то время он замолчал. А потом сказал с уверенностью в голосе:
– Наверное, да. Я бы почувствовал, если они… Как мы их найдем?
– Если они уцелели, то выйдут к тому же селению. Там и встретимся. Может быть, смогут добраться и Йенс с Жаном…
– Это тот монах, что тебе помог спастись?
– Да, – не вдаваясь в детали, сказал я. – А Жан – твой лекарь.
Я не помнил, рассказывал ли Маркусу про него. Но он не удивился:
– Хелен говорила… пока ты был в Урбисе.
Даже сейчас я улыбнулся. Так это прозвучало: «был в Урбисе». Словно в гостях я там был, с визитом.
– Он хороший, – продолжил Марк. – Только старый уже совсем. Зато…
Что хорошего хотел сказать Маркус о Жане, я так и не узнал. Телега резко остановилась. И возница громко сказал:
– Ну что, слезайте. Приехали.
Откидывая брезент, я готов был увидеть вокруг десяток-другой легионеров – со взведенными пулевиками и мечами наголо.
Нет.
Телега стояла в лесистой лощинке между двумя пригорками. Наш проводник уже спрыгнул с козел и сейчас стоял с двухзарядным пулевиком в руке. Впрочем, оружие он держал стволом вниз.
– Пойдете направо – выйдете к границе, – пояснил он. – Меньше километра пройти надо. Там перелески, может, и не заметят вас…
Прищурившись, он посмотрел на Маркуса, которому Хелен помогала слезть с телеги:
– Прихворнули… э… ваша светлость?
Марк, окинув его пренебрежительным взглядом, промолчал. Сержант не обиделся. Даже улыбнулся:
– Счастлив был везти особу владетельных кровей… Ну, госпожа графиня, честно мы дела ведем?
Хелен кивнула:
– Да.
Вытянула руку. Повеяло холодом, и на ладони заблестели блестящие двадцатимарковые монеты.
– Я всегда знал – рыжим в жизни везет, – удовлетворенно произнес возница.
– Бери, – предложила Хелен.
