Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит (читать книги без сокращений .txt) 📗
Юноша знал это и потому лишь кивнул.
Но рассказать всё брату оказалось непросто — он был на четыре года старше Вайми и казался ему почти божеством. Юноша маялся и вертелся вокруг, — пока Вайэрси не заставил его сесть и объяснить, в чем дело.
— Меняется многое, — сказал брат, когда Вайми замолчал, — и ты в том числе, но чувства остаются неизменными. Если честно, я очень рад за тебя. Ты и Лина — прекрасная пара. Но неужели ты не знаешь?..
Вайми смутился. Об обряде совершеннолетия он знал очень мало: то была тайна взрослых, отделяющая их от детей. Даже Найте ничего не говорил ему о своих испытаниях — хотя он и спрашивал, и ещё как!
Наверняка Вайми знал лишь одно — чтобы стать взрослым, он должен найти некое тайное место и, вместе с любимой, увидеть то, пока скрытое, что определит его дальнейшую жизнь. Первая часть не вызывала у него возражений, но вторая представлялась смутно.
— А как это будет? — с упрямым мальчишеским любопытством спросил он.
Вайэрси объяснил, не отводя своих насмешливых глаз от его. Вайми вздохнул. Он ожидал чего-то необыкновенного, может, даже грозного, и разочаровался очень сильно. В детских легендах Глаз Неба всё было совершенно иначе. Но… может, это и к лучшему?
— Четверть лунного круга ты будешь ходить вне путей племени, не зная мяса и чувственных удовольствий, размышлять, не проливать крови… если не придется защищать свою, конечно, — тихо сказал Вайэрси. — До восьмого рассвета ты должен найти путь в Долину Начала на северном склоне Одинокой горы. Там ты встретишь Лину, это важно и для неё тоже. Теперь — иди.
Вайми ни разу не обернулся и ни разу не поднял глаз.
Он размышлял.
Всю эту неделю он провёл, блуждая в южных лесах — он никогда прежде не бывал в них, не знал дороги и волновался — не за себя, конечно, а за Лину, тоже ищущую путь. Много что могло произойти в диких зарослях…
Но Вайми день за днем бродил под зелёными сводами, и в нём постепенно воцарился сонный, лесной покой. Он ни разу не пускал в ход оружия, ел ягоды, сложив ковшиком руки пил воду из лесных ручьев и спал высоко в кронах.
День за днем он пробирался на юг — в земли, которых избегали и Глаза Неба, и найры, и даже звери. Эти однообразные громадные леса мало походили на знакомые ему. В них царило молчание. Свет гас в непроницаемом своде сплетённых крон, и на редких полянах солнце слепило глаза, привыкшие к полумраку. Формы веток, рисунки коры здесь были неисчерпаемы. Громадные, с ладонь, бабочки вились мягким смерчем, как осколки перепутанных радуг, и от мелькания их блестевших жирным металлом крыльев у Вайми рябило в глазах. В дикой борьбе за свет сплетались миллионы побегов, спутанных так, что в них он порой застревал, как в сети. Масса цветов — кроваво-красных, пугающе-оранжевых, удушливо-фиолетовых, ослепительно-белых — с неистовой яркостью и пестротой горела на тёмной зелени листьев, круглых, овальных, узких, тонких и толстых, как лепёшки, с ноготок, с тарелку и с дверь размером, резных, глянцевых, шерстистых, игольчатых, дырчатых, мятых и ровных, липких, колючих, маслянистых, гнутых и скрученных. Вайми с трудом дышал слитным густым ароматом бесчисленных цветов и уходил с этих полян ошалевший. Но вся жизнь южных лесов бурлила на их опушках. В их глубине никто не жил, страшась бескормицы, более лютой, чем в любой пустыне.
Погружаясь вновь в лесной сумрак, Вайми ориентировался лишь по уклонам, по течению ручьев да по косым иглам солнечных лучей, изредка пробивавших листву. Прогалин он избегал — вокруг них на деревьях жили крохотные пёстрые лягушки, слизью которых он смазывал свои стрелы. Их яд убивал за несколько ударов сердца, попадая даже в крохотные царапины — а здесь везде торчали твёрдые, как железо, колючки. Но в глубине леса он с трудом мог пройти. Неровные, в буграх и ямах, нагромождения опавших листьев и гнилых веток были податливо-вязкими. В этом сыром месиве медленно копошились сизые черви величиной со змей. Босые ноги Вайми тонули в рыхлой, казавшейся бездонной массе. Сквозь неё зловеще-точными кругами пробивались белесые поганки, тяжело пахнувшие сладковато-приторной, животной гнилью. Покрытые плесенью глубокие лужи гниющей воды казались причудливыми цветными коврами. На гребнях хребтов, где деревья росли реже, Вайми встречал все прелести опушек — с непроницаемыми зарослями колючих кустов в придачу. Здесь иногда мелькала тень зверя, бесшумно исчезая в сумраке, — часто быстрее, чем он успевал узнать его. Ночью здесь царила та же глубокая тишина, её нарушал лишь странно-жалобный шорох листьев и резкие крики ночных птиц. В непроницаемой тьме на земле мертвенным, не освещавшим ничего обманным светом тлел странный узор истлевающей гнили. Вайми казалось, что он парит над бездной какого-то совершенно чуждого мира и, после того, как он, засыпая, смотрел на него, ему грезились сны о мире без света, тьме, где зрение заменяли ощущения словно бы вывернутого наизнанку тела, тьме, в которой он ощущал всю глубину этой бездонной черной пропасти. И в ней были обитатели, да. Бесплотные, но мыслящие. Когда сознание Вайми соприкасалось с ними, он познавал всю бесконечную чужеродность этих созданий, их память, уходящую в такие бездны времени, что они сами не ведали их дна. Они хотели ввергнуть в свою тьму его родной, привычный мир — естественное и понятное желание, однако в душе Вайми оно отзывалось диким ужасом. Он не знал ничего страшнее, чем жить в мире мрака, даже не потому, что он не сможет там видеть, совсем нет. Потому, что он сможет чувствовать… как бы ощупывая мир вывернутыми внутренностями, и эти его чувства, его боль будут тянуться в места, где даже мертвая материя вопит от ужаса… От таких снов он вскрикивал, просыпаясь. И потом долго сидел с напряжёнными мышцами, сжавшись в тугой, дрожащий комок.
С каждым днём пути лес становился всё гуще и непроницаемее. Исчезли поляны, гигантские упавшие стволы заграждали дорогу непреодолимыми осклизлыми баррикадами. Избегая непроницаемых колючих завес из свисавших сверху тонких, упругих, как проволока, стеблей, Вайми пробирался на четвереньках в промоинах, под плотной массой нависавших ветвей. Влажная земля мягко подавалась под ладонями. Юноша полз вверх и вверх в этом лабиринте, не обращая внимания на кишевших здесь всюду громадных насекомых. Постепенно становилось всё прохладнее, точно он попал в глубокое, сырое подземелье.
Уже совсем стемнело, когда склон кончился и Вайми поднялся на южное плоскогорье. Ни одной звезды не блеснуло сквозь зелёный свод. В непроницаемой тьме он долго взбирался на дерево, цепляясь за большие трещины в коре, чтобы в гладкой развилке широченных ветвей устроиться на ночлег. Сильный ветер бушевал где-то наверху. Вайми долго лежал без сна, прислушиваясь к гулу леса, очень похожему на шум волн. В полудрёме ему грезились огромные валы, набегавшие на скалы, но их вода была почему-то белой, как молоко, и это необъяснимо пугало его.
Когда он проснулся, вокруг ещё висела тьма. Первые отблески рассвета без следа гасли в сплошном тумане. Вайми ощущал его кожей. Наконец, призрачное сияние медленно просочилось сверху — и перед юношей предстало подавляющее, угрюмое зрелище.
Вокруг, в туманном сумраке, вздымались чудовищные, в неправильных рёбрах, колонны стволов. Они уходили на тридцать его ростов вверх, в мутный зелёный полусвет, совершенно скрывавший обомшелые ветви. Странные растения с пучками воздушных корней и причудливыми пёстрыми цветами длинными космами увешивали деревья, раскачиваясь подчас на страшной высоте. Вода хлюпала под босыми ногами юноши, выступая из губчатой сетки переплетённых корней, трав и мхов, и Вайми не чувствовал под ней твёрдой земли. Пугающие цветы безвременника — лиловато-прозрачные ячеистые сферы трех ладоней в диаметре — беззвучно качались в неподвижном тумане на длинных ножках, распространяя горький, как смерть, дурманящий аромат. Этот жуткий лес был страшен ещё и тем, что Вайми не знал имен здешних растений — и эта чуждость давила на сознание, словно он вдруг попал в какой-то совершенно другой мир.
