Чудовы луга (СИ) - Кузнецова Ярослава (бесплатные версии книг TXT) 📗

— Так это для вас он разбойник и злодей, — мягко отвечал Лаэ. — А мы увидели звезду во лбу у него.

— Какую еще звезду?

Лаэ помолчал, потом сказал тихо:

— Есть такой изначальный закон, любезный сэн, оставшийся нам от старых богов. Принявший угощение, а паче спасение из рук волшебного существа, обязан отблагодарить его так, как оное существо пожелает. Кай пожелал службы.

— Волшебное существо? — Радель криво усмехнулся. — Священники говорят, что он продал душу дьяволу или что родился демоном. По-твоему это не так?

— Да хоть бы и так. Закон есть закон.

— Это правда. — Радель откинулся на мешках, глядя в пыльную тьму под потолком. — Поэтому Соледаго, королевский рыцарь, скоро пойдет на приступ. Рано или поздно он возьмет Вереть. Я знаю, что найлы честно сражаются за тех, кому служат. И вы ляжете в эту землю, так и не увидев дома.

Ланка шевельнулась на своей подстилке, блеснули в полумраке испуганные глаза.

— И вы тоже, любезный сэн, — спокойно ответил Лаэ.

— Да, скорее всего, — согласился Радель.

— Неужели сэн Мэлвир и сэн Марк не пойдут на переговоры? — Ласточка стиснула кулаки, но, сдержавшись, разжала их и скрестила руки на груди.

— Марк-то пойдет. Но войском командует Соледаго. — Радель продолжал разглядывать темноту над головой. — А каков он, когда понадобятся решительные действия… не знаю.

— К вам на помощь, милорд, он бросился, забыв про раненую руку. Хотя за полчетверти до того, как на вас напали, лежал без памяти и бредил. Сэн Мэлвир не оставит вас в беде! Вот увидите, как только рассветет, он пришлет парламентеров.

— Хорошо бы.

Радель замолчал, стало слышно, как булькает суп в котелке, как потрескивает и осыпается в камине торф. И как воет ветер снаружи, сотрясая старые ставни. И как галдят и ссорятся над крышами вороны.

Вороны проснулись? Уже рассвет?

Ласточка потерла лицо, тряхнула головой. Действие чудьего молочка закончилось, тело ныло и гудело от усталости. Она с трудом поднялась, хватаясь за поясницу. Подошла к окну, откинула рогожу. Выдернула комок ветоши, затыкающий щель в ставнях. Внутрь потек сырой белесый воздух, пахнущий снегом, разбавляя угарную духоту в комнате.

Рассвет был синим, как асулинский кобальт. Окно смотрело на юго-запад, на ровную васильковую синь без оттенков. Угол стены и башня расплывались чернильными кляксами, кромки заснеженных крыш существовали только в воображении, глаз не различал грани снега и неба. Ворот отсюда не разглядеть, виднелась лишь яма двора в лоскутьях времянок и дно ямы, темно-голубое, как небо, еще не тронутое ничьими сапогами.

А, уже тронутое. Наискось по двору спешила чья-то фигура в развевающемся плаще. В вороньи крики и посвист ветра вплелся знакомый звук. За стенами трубили рога.

— Милорд! — Ласточка обернулась от окна. — Слышите? Я же говорила, что сэн Соледаго вас не бросит!

.

* * *

Пожалуйста, не уходи… хотел сказать Кай, но он уже засыпал и распухшие от поцелуев губы едва шевельнулись.

Сладковатый вкус марева вязал рот. Слабый-слабый, еле уловимый, ускользающий привкус отравленного молока.

В голове было пусто и звонко, словно рухнули стены или разлетелась стая нетопырей, угнездившихся там давным-давно.

Кай закинул руки за голову, даже не стараясь сдержать разъезжающуся на пол-лица улыбку. Облизнулся. Прикрыл глаза.

Потом сообразил, что валяется на каких-то тряпках в комнатушке настолько тесной, что сапоги торчат в коридор, не давая двери закрыться.

В коридоре слышался недовольный голос Ласточки, выговаривающей то ли страже у комнаты ее разлюбезного лорда, то ли еще кому.

Мары болотные, лежу здесь, как девка с задранным подолом… Надо встать, что ли… Неплохо будет, если мои люди найдут своего лорда в таком виде…

Губы разъезжались.

Паутина на потолке свисала клочьями. Ее шевелил сквозняк

Вот она ходит там по коридору, его хорошая, и ей нужно то и се, пятое и десятое. Лаэ наверное с ног сбился.

Требовательная она очень, его хорошая.

Она хочет, чтобы огонь горел в очаге, и варился суп, и чтобы простыни были чистыми.

Он разрушает.

Она возводит.

К чему это…

В спину упиралось что-то твердое, кололось. Должно быть, смятая корзина. Пересохшие ивовые прутья разломились и торчали, как иглы.

Далеко-далеко слышался голос, тихо, на грани сознания, ускользая, как шепот.

Кай узнал его, напрягая слух.

Ветер… свистит ветер, проникая в узкие бойницы на вершине башни. Сыплет и сыплет сухую снежную крупу.

Хлопает ткань.

Темно.

Голос цедит слова по капле, как лекарство в стакан.

Ему отвечает молчание ночи и холодный голос ветра, пробирающий до костей.

И…кто-то еще стоит там наверху. Бесформенная расплывшаяся тень, прореха во тьме.

Отец.

— Повремени, наешься еще, — просипел первый голос.

Кашель, жуткий, надсадный, знакомый с прошлой зимы. Длинный хрип, склеивающий легкие.

— Не время… лить кровь, не думая. Скоро… остановятся реки, и ты станешь бессилен. Тогда крепость возьмут, а мальчишку увезут на муки. Дай нам время. Потом… на улицах Тесоры, натешишься… вдосталь. Я обещаю.

Молчание. Рвется и полощется черная ткань.

— Ты же был когда-то рыцарем. Для нас важны эти… переговоры. Важен пленник. Подумай о сыне. Казнят его, и ты… ничего не сможешь сделать… — сиплый кашель. — Когда ляжет лед…

Я сплю, подумал Кай и попытался сжать руку в кулак.

Пальцы не сгибались.

В запястья вгрызлось железо.

Я сплю.

Ломило ладони, плечи, ребра и под вздохом — ни глотка воздуха не схватить.

Занозистые доски пола тошнотно затряслись, норовя разъехаться и выронить его в пустоту. Кай рванулся, лязгнули цепи, больно вывернуло руки.

Стук…

Снова спиной и головой о горбатые доски.

Скрииип. Скрииип.

Вертится колесо.

Колеса.

Кричит и завывает толпа на площади.

В многоголосый рев просачиваются каплями слова того, кто стоит сейчас на вершине башни.

О чем… они там беседуют. Старый филин и темнота за оборачивающимся по кругу краем башни.

Тень во тьме, повторяющая все изгибы развевающегося на ветру штандарта, то и дело меняет очертания, плывет. Но ее присутствие невоможно не ощутить.

Она там, наверху. Неутолимая жажда, нацеленная, как стрела. Жажда, которая с равным согласием впитает золотую и алую кровь.

Кровь своих и чужих, ребенка, лошади, рыцаря, возьмет крошечную жизнь лесной птицы. Кай знал это.

Сила, подобная урагану, собиралась вокруг башенного парапета, свиваясь в тугую пружину.

Разум, холодный и бесстрастный, пытается сдержать ее, заговаривая наполненную снежными хлопьями полночь.

И в самом ее сердце соткался безмолвный ответ.

— Лед…уже…никогда… не ляжет.

Радостные крики толпы. Зычный голос глашатая. Вой ветра. Скрежет железа.

Я не хочуууу!

Кай снова дернулся, закоченев от страха. Рука освободилась, схватила что-то живое, теплое.

— Вентиска, эй! Эй! Ты чего…

Напуганное лицо Занозы чуть расплывалось в сумраке.

Кай тяжело задышал, разжал пальцы.

Разбойник опасливо отошел, растирая запястье.

— Что? — выговорил наконец Кай, пытаясь унять острую боль где-то под ребрами — словно крюк воткнули. — Чего ты тут забыл?

— Дак утро уже… твое лордское высочество…ищем-ищем, с ног сбились, а ты тут…

— На черта я вам сдался? — Кай подтянул ноги и попытался встать. Все тело затекло, не гнулось и болело — словно сапогами пинали. — За каким траханым дьяволом я тебе понадобился, а?

— Так… — Заноза выглядел встревоженным. — Вроде как посольство приехало. Про пленного лорда говорить желают.

***

Сводчатая комната внутри крепостного барбакана была тесной, как крысиная нора. В пробитые в толстенных стенах бойницы задувало холодом.