Попутчики (СИ) - Демидова Мария (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Глаза Мэй сделались огромными и круглыми, и Крис совершенно не к месту вспомнил, как при первой встрече мысленно сравнил её с фарфоровой куклой. А ещё подумал, что в чём-то сравнение оказалось очень точным. Не кукла, конечно. Не фарфоровая. Но такая же белокожая. Такая же голубоглазая. Такая же хрупкая.
— В общем, руку мне залечили, конечно, — продолжил Крис. — И к тренировкам я вернулся даже быстрее, чем ожидал. И вот тогда началось самое интересное… — Он почувствовал, как на лице проступает выражение, очень далёкое от улыбки. Эти воспоминания приятными не были. — Весёлая такая ситуация: ты выкладываешься на тренировке, устаёшь, понятное дело… А потом, когда все идут домой, тренер требует, чтобы ты остался, садится напротив и начинает спрашивать: как ты себя чувствуешь, что у тебя болит, и как, и насколько сильно… Он мне после каждой тренировки устраивал допрос. Я сначала злился, возмущался, отказывался отвечать. Пытался врать, чтобы он отстал. Но он знал, когда я вру, так что сразу говорить правду было быстрее. Казалось бы, ничего сложного, но очень скоро выяснилось, что у меня действительно проблема с болью. И с некоторыми другими неприятными ощущениями тоже. Я так старательно с ними сражался, что мой мозг просто перестал их воспринимать. И тренер каким-то образом вытаскивал боль из тех углов, куда я ухитрился её загнать. Точнее, заставлял меня её вытаскивать — прислушиваться к себе, фиксировать ощущения словами.
— И становилось лучше? — спросила Мэй с таким сочувствием, будто уже знала ответ.
— О, нет, становилось гораздо хуже! Потому что стоило мне назвать проблему — и она делалась реальной. То есть она, конечно, и была реальной — я просто начинал её видеть и чувствовать. И в этом не было ничего приятного. Хотя лекарства и не должны быть приятными. Они должны действовать. Это — подействовало. Но повторять опыт я не хочу.
Он замолчал и медленно вздохнул, опершись затылком о стену и прикрыв глаза.
— Теперь понятно, — тихо сказала Мэй, убедившись, что рассказ окончен. — Понятно, почему ты не любишь анестезию. И почему ты со мной разоткровенничался.
За окном раздался сухой треск громового раската. Крис вглядывался в блёклые лунные пятна на занавеске и молчал. Мэй не вкладывала в свой вывод дополнительных смыслов, но он всё равно звучал как обвинение. Выходило, что Крис попросту использовал случайную знакомую для решения своих личных проблем. И, несмотря на то, что ситуация была несколько сложнее, возразить было нечего.
— Как думаешь, это всегда работает? — неуверенно спросила Мэй. — Любую проблему можно решить, если с кем-то о ней поговорить?
Крис по-прежнему очень хотел её выслушать. Но всё-таки не настолько, чтобы врать.
— Нет. — Он качнул головой. — Думаю, разговор тут вообще ни при чём. Просто, чтобы решить задачу, нужно знать её условия. То есть нужно понимать, в чём, собственно, проблема и что мешает с ней разобраться. И никто, кроме тебя, до этих условий не докопается. Разговор — это инструмент. Как лопата. Можно выкопать что-то полезное, а можно, наоборот, ещё глубже зарыть и дёрна накидать сверху, чтобы вообще не понять потом, что к чему.
Вспышка молнии на мгновение залила оконный проём, и в комнате будто бы стало темнее.
— Да… — тихо сказала Мэй. — Наверное, ты прав. — И надолго замолчала, комкая в пальцах край одеяла, которым прикрывала ноги.
Крис тоже не спешил продолжать разговор. Он сосредоточенно ощупывал собственное поле. Чувствительность понемногу возвращалась, позволяя уже более осознанно обновлять защитные барьеры. Это было похоже на попытки разговаривать под местной анестезией — когда не чувствуешь толком ни языка, ни губ, но помнишь, какие мышцы в каком порядке нужно напрягать, чтобы сказать то или иное слово, и благодаря этому ухитряешься издавать относительно членораздельные звуки, становящиеся всё более и более внятными по мере того, как отходит «заморозка».
Он чувствовал разрывы поля — узкие полосы, рождавшие странное ощущение, определявшееся мозгом как «горячий сквозняк». Безболезненные, окружённые чужой силой, в которой легко угадывалась магия Джин, повреждения притягивали внимание, звали прикоснуться, ощупать… Так манит металлически-влажная рыхлая ямка от только что выпавшего зуба, которую невозможно то и дело не трогать языком.
В полной мере ощущать серьёзность полученных травм, осознавать степень собственной уязвимости было немного жутко, однако сама возможность всё это чувствовать, а не просто знать с чужих слов и видеть на экране анализатора, неожиданно успокаивала. Пожалуй, Крис впервые задумался о том, что стало с его давним желанием избавиться от излишней восприимчивости поля. Ещё несколько лет назад он без колебаний отказался бы от таланта сенсорика, даже если бы это значило навсегда лишиться поля. Отказался бы в полной уверенности, что никогда не пожалеет о своём решении. Сегодня он смог представить, каково это — не чувствовать магии вокруг, колдовать вслепую, по памяти. Или вообще не иметь возможности колдовать. Сегодня он почти поверил, что это навсегда. И, как ни странно, не обрадовался.
Смелые эксперименты, проникновение в самую суть энергосферы, моменты чистейшего восторга, когда тонкие ощущения сплетаются с интуицией и подсказывают решения, недоступные другим. Когда формулы и расчёты сами ложатся на бумагу, потому что ты уже знаешь ответ. Потому что ощущаешь его собственной кожей. Реальная возможность открыть неизвестные законы работы полей. Возможность, которой не было ни у кого другого, потому что никому другому не удавалось пользоваться благами повышенной чувствительности, оставаясь в своём уме. Лишиться всего этого? Пожалуй, Крис больше не был к такому готов.
То, что он привык считать проклятием, обернулось даром. Даром, без которого он, возможно, не смог бы добиться таких научных успехов. Даром, без которого он наверняка не смог бы сопротивляться Вектору. Даром, без которого он абсолютно точно не смог бы спасти Мэй. Даже если бы оказался рядом, даже если бы успел позвонить Джин, даже если бы вывернулся наизнанку, прыгнул выше головы, сотворил чудо… Пределом доступных ему чудес было бы всё то же идиотское, никчёмное, бесполезное «быть рядом». Смотреть, ждать, надеяться и корчиться от боли.
Вздрогнув от очередного громового раската, Крис скорее почувствовал, чем увидел, как рядом вздрогнула Мэй, и с трудом удержался от порыва коснуться её, ощутить тепло кожи — будто лишь так можно было убедиться в реальности всего, что произошло в этот одновременно короткий и почти бесконечный день. Мэй зябко поёжилась и решительно придвинулась ближе, завладев половиной одеяла.
Крис не позволил себе ослабить барьеры, чтобы почувствовать её поле. Он даже головы не повернул — словно боялся коснуться дыханием бледной щеки. И всё же её напряжение было почти физически ощутимо. Слишком неподвижно она замерла — на расстоянии вздоха — как будто хотела, но не могла ни отстраниться, ни приблизиться вплотную.
На этот раз громыхнуло совсем рядом, и из расколотого раскатом неба обрушился дождь. Шум ветра утонул в стуке крупных капель. Казалось, дождь заполнил больничные коридоры, проник всюду, оставив нетронутой лишь одну палату, разом превратившуюся в уютное убежище. Казалось, стена воды отсекла их от окружающего мира, смыла границы реальности, разрубила нити времени, скрыв полутёмную комнату от завтрашнего дня с его неизвестностью, неразрешимыми вопросами и неизбежной болью.
Крис невольно улыбнулся, поддавшись неожиданному теплу этой странной мысли, — за мгновение до того, как рядом раздался тихий вздох, и Мэй спросила:
— Ты боишься смерти?
За окнами оглушительно шумел дождь, но Крис сидел слишком близко, чтобы не расслышать вопроса. И всё же он молчал. Молчал так долго, что Мэй почти перестала ждать ответа.
— Да, — сказал наконец негромко, но уверенно. — Теперь — да.
— Теперь? — Мэй осторожно повернулась, чтобы видеть его лицо.
— Да, — повторил Крис. — Помнишь, как мы разговаривали в лаборатории? Про энергетические потоки, про исследования… — Он на несколько секунд прикрыл глаза и лишь после этого взглянул на собеседницу. — Знаешь, наверное у меня всегда… ну, с тех пор, как я решил изучать поле, было такое чувство, что нужные мне ответы лежат где-то на поверхности, просто их почему-то никто не додумался подобрать. И вот приду я, такой весь из себя талантливый, и быстренько разберусь, что к чему. Случится какое-то озарение, и сразу всё станет ясно. А потом… Ты видела, во что это всё вылилось. — Он медленно провёл ладонью по лицу. — И когда мы с тобой говорили, я вдруг очень чётко понял, что не использовал кучу возможностей. Я увидел реальную глубину, реальную перспективу. Пока ещё не решение, но варианты, которые могут к нему привести. И осознал, что быстро ничего не получится. Понадобится время. Которого мне может не хватить. — Крис нервным движением потёр плечо и вздохнул. — Вот тогда я понял, что боюсь. Наверное, впервые по-настоящему.
