Попутчики (СИ) - Демидова Мария (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— А раньше? — Мэй казалось, что её голосовые связки окаменели, и звук едва колеблет воздух. — С Вектором? Во время ритуала? И… ты же чуть не умер в музее. Тогда было не по-настоящему?
Крис нахмурился, формулируя ответ. Решительно мотнул головой.
— Это другое. Тогда я… пугался, наверное. А потом всё заканчивалось, и страх просто уходил. То есть, когда я сейчас об этом вспоминаю, мне не страшно. А вот когда думаю об исследованиях, страшно. Потому что, если я не успею добиться каких-нибудь внятных результатов, продолжить работу на том же уровне и с теми же шансами будет просто некому. Понимаешь, я же единственный, кто смог эту дурацкую болячку приспособить для чего-то полезного. Если бы ещё кто-то был, я бы знал. И если я не найду решения, которым смогут пользоваться все…
— То это решение может никогда не появиться, — закончила Мэй, наблюдая за пальцами Криса, пытающимися не то повернуть, не то сдвинуть медицинский браслет. — Значит, боишься не исполнить своё предназначение?
— Я не верю в предназначение. Просто есть что-то, что я хочу воплотить в жизнь. Не потому, что это мой долг, и не из-за какого-то абстрактного «надо» или «правильно», а просто потому, что мне стукнула в голову такая идея. Я хочу добавить к картине мира вот такой вот штрих, и он либо будет сделан моей рукой, либо не будет сделан никем и никогда. Так вот, меня пугает это «никогда». Хотя, конечно, мир из-за этого не рухнет. — Кожа на его руке, у края браслета, покраснела, но Крис явно этого не замечал, продолжая механически потирать запястье. — В общем, наверное, иногда страх смерти всего лишь означает, что у тебя появилась по-настоящему важная цель. Что-то, ради чего ты действительно хочешь жить и работать как можно дольше.
Мэй медленно глубоко вдохнула и подавила желание зажмуриться.
— Тогда неудивительно, что я не боюсь.
Она будто шагнула в прохладную озёрную воду, свернув с привычной дороги, которая казалась спокойной и безопасной, но насквозь пропылила одежду, волосы, мысли…
— Совсем?
Крис оставил в покое браслет, перестал блуждать взглядом по палате и теперь смотрел на собеседницу внимательно и заинтересованно. И этот взгляд подталкивал вперёд, заставлял сделать ещё шаг — дальше от берега, туда, где чистая вода откровенности станет глубже и сможет смыть дорожную пыль.
— За себя — совсем, — сказала Мэй и подумала, что сейчас Крис наверняка вспомнит о тех глупостях, которые она говорила ему у моста. Ведь, если задуматься, именно из-за них он оказался здесь — из-за того, что, пытаясь защитить её от одной беды, вынужден был вытаскивать из другой…
Мэй снова казалось, что невидимое лезвие проходит через грудь, пытаясь разделить её надвое. И чем дальше, тем больнее ощущались эти попытки, потому что два несовместимых желания всё крепче сплетались корнями, и чем сильнее становилось одно, тем отчаяннее стремилось за ним другое. Мэй боялась, что скоро в ней не останется ничего, кроме этого неразрешимого противоречия, разросшегося до размера Вселенной.
Между тем, Крис смотрел на неё с явным недоверием. Однако вместо того, чтобы уличить Мэй во лжи, которой они, казалось целую вечность назад, договорились избегать, он лишь сказал осторожно:
— Я думаю, ты ошибаешься.
— Возможно, — согласилась Мэй. — Возможно, я немного преувеличиваю. Но… Я знаю, как я умру. То есть самый вероятный вариант. А теперь ещё знаю, что это будет быстро и почти не больно. Это не так плохо, наверное. И я не верю в посмертную систему наград и наказаний. Все эти юридические хитрости — это так… по-человечески. Мне кажется, если там, дальше, что-то и будет, то совсем другое. Такое, что нам не вообразить. А скорее всего, вообще ничего не будет. И это не так страшно, как то, что абсолютно точно будет здесь. — Картины, которые навязчиво всплывали в сознании, грозя свести с ума, теперь рвались наружу, стремились облечься в слова, потому что закрывать на них глаза больше не получалось. Слишком близким казалось всё это: — Ритуалы. Венки, цветы, ленты, скорбные надписи… Мрачные одежды — обязательно чёрные, и ещё какого-нибудь особенно унылого фасона, чтобы никто не усомнился, что это настоящий, правильный траур… Дежурные слова про то, как это рано, «жить бы ещё да жить», и какая я была хорошая и талантливая… И неважно, правда ли это. Просто так принято. Так положено. Дальние родственники демонстрируют свою причастность. Кто-то из них видел меня пару раз в жизни, но ведь такое событие нельзя пропустить. Близкие держат лицо и пытаются соблюдать баланс между настоящими чувствами и тем, как их положено выражать, чтобы не допустить пересудов и сплетен. — Крис слушал молча и внимательно, хотя и смотрел теперь только на её руки. Мэй проследила за его взглядом и заметила, что методично расцарапывает подсохшие корочки ссадин на ладонях. Почему-то даже это осознание не заставило её остановиться. И Крис тоже не пытался помешать — лишь слегка прикусил губу, словно пытаясь отвлечься от боли, которую причиняли ему её действия. Он слушал. И это заставляло Мэй говорить. — Только сплетни всё равно будут. Кто-нибудь наверняка начнёт болтать о том, что если я изначально входила в группу риска, то можно было что-нибудь сделать, приложить больше усилий, кому-нибудь заплатить, куда-нибудь поехать, пройти какое-нибудь дорогое обследование, в общем — проявить инициативу и всё исправить… — Мэй непроизвольно вцепилась в пододеяльник, не замечая, что её ладони оставляют на нём кровавые пятна. Её вдруг охватили злость и досада. И острое желание защитить маму от глупых и бестактных нападок, если уж ей суждено послужить для них поводом. — Я даже представляю, кто именно будет об этом говорить. Есть у нас такие знакомые, которые всегда лучше всех знают, кому и как нужно жить. Тем более — кому и как нужно было жить, чтобы избежать уже случившихся неприятностей.
Обида. Горькая и болезненная беспомощность.
— Список. Поимённо.
Слова были холодными и жёсткими. Крис аккуратно вбил их в пространство — будто сваи в грунт.
Ей стоило разозлиться на неуместное дурачество. На нелепую попытку придать разговору иную тональность, вывести его в плоскость отвлечённых абстракций, над которыми можно и нужно шутить, чтобы они не смогли пустить корни, окрепнуть и дать ядовитые плоды.
«Ты всегда говоришь ерунду, когда пытаешься кого-то успокоить?»
Мэй определённо разозлилась бы. Если бы слова звучали как шутка.
— Это не твоя забота. — Она ожидала, что ответ получится резким, но фраза неожиданно дополнилась едва ощутимой улыбкой.
— Возможно, — кивнул Крис. — Но я готов включить это в список своих забот, если ты перестанешь издеваться над руками и признаешь наконец, что я всё равно не смогу остаться в стороне.
Мэй отвернулась и уставилась на собственные пальцы, которые сжимали одеяло так крепко, что побелели бы, если бы уже не были белыми.
Она почти физически ощутила, как Крис входит в её мысли — новой фигурой в привычной композиции. В строгом чёрном костюме — идеально, без единой лишней складки сидящем на неестественно прямой фигуре. В тёмно-серой рубашке, наглухо застёгнутой под самое горло. Непривычно серьёзный — как в тот день, когда оглашали приговор его сестре. Со старательно причёсанными волосами, лишь слегка разворошёнными ветром. У него в руках цветы. Потому что не положено без цветов. Розы? Или что-то менее банальное? Он стоит в стороне — от родственников и друзей семьи, сосредоточенно печальных или утирающих искренние слёзы; от родителей, мрачным конвоем замерших рядом с бледной заплаканной Лизкой; от компании жмущихся друг к другу сокурсников, пришедших по велению не то чувства долга, не то студенческой солидарности. Он стоит в стороне. Немного растерянный, подавленный непривычностью происходящего. А вокруг него волнами колышется любопытный шёпот, шелестят в пропитанном благовониями воздухе вопросы. Чёлка падает ему на глаза, когда губы в традиционном прощании касаются лба восковой куклы, которая уже никогда не будет Мэй Фокс, но по какому-то праву заберёт с собой часть предназначенного ей тепла. Маленькую, но бесценную крупицу. И, когда он делает шаг назад, когда бессознательным движением скользит кончиками пальцев по её сложенным на груди рукам — так, будто может снова почувствовать живое поле, — всем кажется, что перед ними раскрылась красивая и грустная тайна…
