Колодец Единорога - Прэтт Флетчер (книги бесплатно без .txt) 📗
«Как красиво!» — воскликнул мой братик, но я очень обиделась, когда Бардис снял шкурку и подарил ее Бродри, а не мне. Я даже плакала потом ночью, в постели. Сейчас бы я, конечно, не стала плакать из-за таких пустяков, а тогда… хотя я думаю, дело было не столько в Бардисе, — понимаешь, я уже привыкла считать своим домом хутор, и вдруг опять оказалась в огромном, холодном дворцовом мраморном зале с его барельефами и каменными кружевами, на огромной кровати с парчовыми занавесями. И мама… она была ласкова со мной… но всегда оставалась величественной императрицей… все время такой царственной, понимаешь? Она как будто не слушала, когда я пыталась рассказать ей о хуторе. Аурия же все время надо мной издевалась, дразнила меня «принцессой Мяу» и твердила, что если я вообще выйду когда-нибудь замуж, то разве только за какого-нибудь светловолосого языческого принца из Дзика…
Эйрар сделал движение, и она спохватилась:
— Ой, да, Бродри и Бардис, я совсем забыла, ведь ты их не знаешь. Бардис был сыном наших приемных родителей. По мне, так он был куда лучше всех этих знатных придворных юнцов. Он был таким сильным и столько умел… а они годились только плясать и хихикать, да еще разливаться соловьями перед девушками, ну, знаешь, нашептывать всякую чепуху вроде «О моя красавица!..» Я-то прекрасно знала, что никакая я не красавица — обычная застенчивая девчонка, ну точно как… Бардис — он тоже погибал от смущения, попав ко двору. Аурия мне быстро указала все мои недостатки; она говорила, что у меня ножки-соломинки и ужасный крестьянский загар. Все правильно, и Бардис в самом деле подарил песцовую шкурку Бродри, а вовсе не мне.
Она доводилась ему двоюродной сестрой и жила на хуторе по соседству, так что мы часто ходили друг к другу и помогали в разных работах — и сеяли вместе, и убирали. Из всех девчонок она была моей самой близкой подругой — сколько ночей мы провели в одной кроватке бок о бок, сколькими секретами поделились! Одним из таких секретов было, что она, кажется, начала нравиться моему братику — он всегда подавал ей руку, переходя по камешкам речку, и очень уж нежно целовал, когда мы здоровались, приходя в гости. У девушек, знаешь ли, острый глаз на такие дела. Она часто говорила об этом и все обдумывала, что сказать и как поступить, если однажды он заговорит с ней о любви.
«Ведь он — наследный принц и станет когда-нибудь императором», — пугалась она, а я отвечала ей:
«Ну и что? Если ты хочешь быть с ним и стать матерью его детей, никто ведь не воспрещает. Ты же знаешь нерушимый закон нашего Дома, установленный еще королем Аргентарием: наследники не должны вступать в брак только из династических соображений. Вот и наша мама была всего лишь дочерью небогатого рыцаря Бреммери…»
«Ах, — вздыхала она и обнимала меня в темноте. — Я и сама не ведаю, чего хочу! Аргира, мне кажется, я люблю, но не знаю, кого — то ли твоего брата, то ли Бардиса… Как странно, правда?»
В этом я при всем желании не могла ей помочь. Мой братик был таким жизнерадостным и веселым, он умел читать и управляться с цифрами лучше всякого мага, он знал древние сказания… Сколько вечеров провели мы на хуторе у очага, грызя орехи и лакомясь печеными яблоками! Весь дом спал, а мы не замечали позднего часа, слушая какую-нибудь легенду, которую рассказывал братик… Да, он был во всем молодец. Нельзя было хоть раз увидеть его и не полюбить. С другой стороны, Бардис тоже был жених хоть куда. Я так завидовала Бродри! «Вот счастливейшая из девушек, — думала я.
— Такие ребята!.. А мне идти безо всякой любви замуж за какого-то иноземного принца…» Мы очень дружили, все четверо; трудно было даже подумать, чтобы кто-то выбрал кого-то и наше братство распалось.
Так дело и шло до тех самых пор, пока после зимнего праздника Бардис не подарил Бродри песцовую шкурку. Грустным было то возвращение домой, на хутор! Мы ведь знали, что наше воспитание у приемных родителей подходило к концу: весной, в первое новолуние после сева, нас заберут во дворец. Братику предстояло поехать с посольством в какую-нибудь страну — учиться придворному обхождению, а мне — сидеть дома и ждать, пока чужеземный вельможа не позарится на императорское приданое и не согласится взять в жены застенчивую деревенскую девку, то есть меня…
Так вот, вернулись мы домой, и я очень скоро заметила, как переменилась Бродри. Она больше не была откровенна со мною. Нет, я не берусь осуждать ее — но как только речь у нас заходила о Бардисе или о братике, как будто опускалась завеса, и она говорила о них, точно о полузнакомых.
«Она сделала выбор, — думалось мне. — И не хочет говорить, чтобы каким-то образом не сделать мне больно!» В этом, как потом выяснилось, я ошиблась; но зато я очень ясно видела, что наша дружба перестала быть, как прежде, безоблачной. И вот настал день в самом начале весны, когда братик спозаранку отправился к Бродри на хутор, а мы с Бардисом что-то делали дома. Около полудня мы отправились их искать и пошли по тропинке через лесок на холме между двумя хуторами. Горб холма приглушал наши голоса, так что мы наткнулись на них совсем неожиданно. Взобрались на вершину, обошли старый дуб, глядь — а за ним целуются мой братик и Бродри. Я помню — у нее из руки падали на землю фиалки, собранные в лесу…
Она первая заметила нас и испуганно отшатнулась, а потом повернулась к Бардису и взмолилась:
«Прости меня! Прости!..»
«За что? — спросил братик. — Разве не следует радоваться друзьям, если двое из них решили навек скрепить свою дружбу? А именно об этом я и хочу вам всем объявить!»
И он вновь потянулся к ней, но тут Бардис преклонил перед ним колено, и я видела, как побелело его лицо и напряглись губы. Он сказал:
«Я рад за тебя… мой повелитель и принц…»
А Бродри вдруг заплакала:
«Ой, что же я наделала! — и прижала руки к щекам, а Бардис все стоял коленопреклоненным, низко опустив голову. — Простите меня, — продолжала она, — ведь теперь получается, что я вам обоим дала слово… а сдержать его смогу только перед кем-то одним… но перед кем, я до сих пор не знаю!»
Мой братик так и переменился в лице: подобного с ним никогда еще не бывало. Он спросил Бардиса:
«Это правда?»
«Господин мой…» — начал тот, но братик перебил:
«Не желаю слышать никаких титулов!.. Я-то думал — мы друзья! Но ты, ты…» — и он яростно взглянул на Бродри, и на миг мне показалось, что он был готов ударить ее. Но она встретила его взгляд так гордо и вместе с тем с такой жалостью, что он не поднял руки. Он сказал: — «Нет, я вижу, ты не дурачила нас, ты в самом деле не могла разобраться. Стало быть, мы вправду дружили. Но теперь наша дружба распалась…»
Никто из нас не произнес ни слова, и он, помолчав, продолжал:
«Задали вы, друзья, задачку вашему принцу… — и довольно резко обратился к Бродри: — Ну так что — выбрала наконец? Должно быть, ты полагаешь, что одержала победу, рассорив друзей?»
Она покачала головой:
«Разве это победа!..»
«Что ж, даже и в это я… почти верю, — сказал тогда братик. — И уж поверьте и вы мне, что я тоже не ищу никаких побед, а хочу, если возможно, сберечь нашу давнюю дружбу: это ведь самое большое наше богатство. И я вижу только один способ — всем вместе отправиться к Колодцу Единорога и испить из него вчетвером. Ты, Бардис, я знаю, жаждешь воинской славы. Ты хочешь, подобно древним героям, с мечом в руке обойти пределы Вселенной. Помнишь, как мы вместе мечтали?.. Теперь выбирай. Ибо я не вижу, каким образом Бродри может достаться одному из нас, не разрушив нашего союза, — разве только у кромки Колодца, куда единорог обмакнет свой завитой рог… Если вам ведом иной путь — научите меня!»
«Это верно, — откликнулась Бродри. — Я во всем виновата: я согласна пойти к Колодцу.»
«А ты, кисонька?» — обратился ко мне братик.
«Ну, если тебе того хочется, — ответила я. — Я же не участвовала в вашей ссоре…»
«Значит, примешь участие в примирении», — сказал он, и я видела, как он надеялся, что Мир Колодца отвлечет Бардиса от Бродри и, может, заставит его обратить внимание на меня. Я-то знала, что на это надежды немного, но кивнула:
