Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы - Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд" (первая книга .txt) 📗
Затем послышалось какое-то звяканье, шарканье. Ольга посмотрела на Свенельда, но тот успокоил ее. Он еще не был настолько глух, чтобы не различить поступь хромого, к тому же одного.
Дверца калитки приоткрылась, хозяин двора разглядывал путников через образовавшуюся щель. Они не торопили.
— Всемогущие боги! Свенельд? — в проем им навстречу грузно шагнул человек.
Спутник Ольги отпрянул — в руке мигом оказался меч.
Девушка успела отметить, что хозяин и сам в летах, хотя гораздо моложе руга. У него оказалось смелое, мужественное лицо, а ворот рубахи обнажал жилистую шею, да так, словно она просилась под удар.
— Стоич? Вот так встреча! — изумился Свенельд, опуская клинок.
Боярин, названный Стоичем, поклонился воину и молвил:
— Что же мы на пороге стоим? Пожалуйте в дом! Жена! Чего есть в печи — все на стол мечи! …
— Мир тесен. А слух был, что ты смерть во поле нашел. Да, хвала Роду, не всякий слух верен! Ну, будь здрав, Свенельд! — сказал Стоич, роняя голову на грудь, и Ольга поняла, что еще пара кружек, и язык хлебосольного хозяина совершенно ему откажет.
— Почти нашел, да, слава Велесу, потерял ее там же, — горько усмехнулся Свенельд.
— Дела давние, не сподручно мне расспрашивать. Да живу в такой глуши, что любая история кормит разум многие месяцы. Одичал я здесь совсем, но, оно и хорошо. Стар стал. Тоскливо мне в Киеве — не смог принять порядки новые!
— Рано на покой собрался, Стоич. Еще успеешь повоевать, даром что хром, силы в тебе пуще прежнего, — ответил ему Свенельд, пригубив из кружки.
— Ой, гости дорогие, да что же вы не пьете, не едите! — хлопотала у стола хозяйка, — Вот грибки соленые, вот оладушки крапивные, вот пироги с капустою.
— Спасибо, хозяйка, за хлеб и за соль!.. Добрая у тебя женка, а нам поспевать надобно. Продашь ягненка-то?
— Да, ведь, ночь на дворе, Свенельд! У меня дом просторный. Ну-ка мать, постели гостю, а дочке тоже комнатку отведем, — забеспокоился Стоич.
— Нет, больно служба срочная, — отозвался Свенельд, и поднялся из-за стола, но затем снова сел, и опрокинув кружку до дна, продолжил, неожиданно — А коль смерть доведется принять мне в скором времени, так знай, друже — в гибели князя моей вины нет! То не иначе супостат Краснобай, сын Любчанина, уведомил печенега. Он за племянника горой стоял, да завидно стало, что во Киеве не Владимира посадили. Знаю, и не такое способен, злыдень. Не послушал меня Святослав, сгинул по гордыне своей. Да и я учил — от смерти не бегать. А как подступили дружины варяжские к Родне-городу, прислал Малхович человека к Ярополку: «Нет твоей вины в смерти Олеговой! Виноват во всем коварный Свенельд, воевода твой!» Так вещал посол речами сладок, что совратил-таки сына Святославова, подговорил со мной расправиться. В ту пору при Ярополке печенеги обретались Ильдеевы, клятву ему на мече давали. Он и выслал их следом, числом тридцать воинов. Все лежат теперь во степи, да волки их кости гложут. Вот и весь мой сказ, боярин! Разумей, кто я ныне. Так что, дай ты нам скотинку, и поедем мы подобру, поздорову. Не поминай лихом, Стоич!
— Но почему Радигош так уверен во мне? Почему я, а не иная? — молвила Ольга, выслушав рассказ старого Свенельда.
— Ты первой столкнулась с Навью. Лицом к лицу! И выстояла! Ты осталась жива! — ответил спутник, прислушиваясь, но ничто, кроме звука копыт, да слабого блеянья несчастного ягненка, задыхающегося в мешке, не тревожило тишь.
— Значит, Ругивлад все-таки плохой человек? О, как я винила себя в той ужасной смерти Дороха!
— Судя по нему, вершить злое чужак желал менее всего. Но какое-то проклятие тяготеет над словеном, снять которое сумеешь лишь ты, — вымолвил он, вглядываясь в едва различимую тропу под копытами вороного, и оговорился — Если вообще его можно снять!
— По силам ли мне? Я у бабушки лишь четыре весны в ученицах ходила.
— Тебе не потребуется ворожба. Так вещал Радигош, коль волхв не путает. И впрямь будет разумнее нам испросить совета у богов помудрее его. Готова ли ты, девица? — спросил Свенельд и добавил, нахмурившись, — Гляди — отступать поздно будет!
— Знаю о том. Я давно готова! — ответила она, глянув в бледное, как смерть, одноглазое лицо древнего воина.
Неожиданно, лес расступился. Кони вынесли их по раздавшейся в ширь дороге во чистое поле. Росой серебрились густые травы, в каждой капле отражался огромный светло-желтый лунный диск.
— Время приспело! Вон и распутье, — проговорила Ольга, тронув гнедого.
Вороной Свенельда шагом двинулся за ним.
— Ну-ка, еще раз, девочка! Что тебе велела колдунья-то?
— Как настанет полнолуние, дочка, выйди ты в светлу ночь на росстань, — пересказывала Ольга вещание старухи, — Встань у груды каменной, принеси дань-почесть Велесу. Он хозяин всех путей, на земле ли, под землей ли, да и в небе. Принеси жертву Яге-матушке, неумолимой супруге его, рыжекудрой Владетельнице Колеса. Брось клубок перед собой, — куда он покатится, туда ты и ступай! Иди, точно следом, да не упускай из виду! По сторонам не оглядывайся, — пропадешь! Приведет тебя клубочек мой к порогу божьему. Там совет найдешь, коль слово искала. Там покой обретешь, коль жизнь не мила стала.
— Думаю, если кому и окончить с Живой счеты — не тебе, а мне старому! Но совет надобен, — вымолвил Свенельд, останавливая коня. — Гляди-ка, какой здоровенный камень! Плоский. Точно самого Сварога [46] наковальня.
Вот и девушка подумала о кузнеце, вот и вспомнила, сердечная, как молила Вышнего, как творила ворожбу в Лялин день, жениха провораживая:
— А идти мне из двери в двери; в три двери, из ворот, да в ворота; в трое врат! Выйти мне в чисто поле к самому синему морю! А на море том, на Окияне, на острове на Буяне стоят две кузни незыблемы. Куют свадебки там Сварожич да со Сварогом. Ты, Сварожич-кузнец, не куй белого железа, а прикуй доброго молодца кожею, телом, сердцем, с русыми кудрями да зелеными глазами. Не сожги ты, пламень, орехового древа, а сожги ты ретивое сердце в добром молодце! В естве бы не западал, в поле бы не загулял, в питье бы не запивал, во сне бы не засыпал, с людьми бы не забаивал, в сече бит бы не бывал, во всем меня бы почитал и величал, светлей светлого месяца, красней красного солнышка, милей отца, матушки, роду и племени. Ключ — небо, замок — земля. Скуй мне судебку, небесный кузнец!
…Спешились. Ольга дрожащей рукой достала из седельной сумки клубок, который в лунном свете показался ей будто из серебра. Шерсть поблескивала и бросала на девичье лицо причудливые блики.
— Ругивлад как-то рассказывал об одной женщине, заморской княжне. Она спасла своего героя, подарив ему вот такую вещицу. Он шел за нитью и сумел избежать всех ловушек, что устроили враги.
— Может, и придумал волхв — может и нет! Да только нам отступать нельзя. Возьми! — Свенельд протянул Ольге широкий, острый, как бритва, нож.
— Он такой беззащитный! — произнесла девушка, поглядывая на связанное по ногам маленькое кучерявое блеющее существо.
Ягненок распластался на камне. Бока вздымались, он жадно ловил холодный ночной воздух.
Молодая ведьма распустила косу. Ветер растормошил волосы, и они змеями колыхались на ветру. Засмотрелся старый Свенельд на дивицу.
Почему так поведлось — всем замужним бабам запрещалось выходить за порог, коль без платка. Волос — бог любовной силы, он правит страстями. Любая скрутила бы чужого мужика в бараний рог, коли дала б ему знать таким образом о желании, призвав этого владыку.
Ольга что-то горячо и страстно шептала, но Свенельд не разбирал слов. Единственное око старого воина уже холодно и отрешенно разглядывало жертву. Наконец, девушка занесла нож над головой. и…
— Я не могу, Свенельд! Не могу! Он живой, он смотрит на меня! Я…
— Живо в седло, трусиха! Я сейчас, — оборвал старик Ольгу, принимая у нее оружие.
Рука его много раз за долгую, полную приключений и опасностей жизнь разила быстро и умело, вот только ныне чуть не дрогнула. Он обернулся. Девушка с испугом взирала на страшного одноглазого воина, застывшего пред жертвенным камнем.
