В погоне за утром - Роэн Майкл Скотт (книги онлайн полностью .TXT) 📗

– Вы и мистрис Молл, хе-хе! Видала я вас отсюдова, сверху! Экий у вас коронный обезоруживающий ударчик! Вам бы его опробовать на каком-нибудь Волке! Только вот берегитесь ответного удара, хе-хе-хе! – Занятый поисками опоры для ног, я не обращал на нее внимания, пока она не приблизила свое дубленое лицо к моему вплотную; сейчас она было более серьезна: – Скверное вы выбрали время – баловаться такими штучками в этих краях, юный сэр! Лучше не делать такого, когда дует ВЕТЕР ЭРЗУЛИИ! А то ведь никогда не знаешь, чем дело кончится!

– Что дует?

– Ветер с земли – да вы, никак, не почуяли? Да, так его прозывают в этой стороне: знак Эрзулии – теплый ветер, что дует с земли, когда штиль. А она – Эрзулия – ох, и распаленная злобная девка, верно вам говорю! Зажигает огонь в крови без разбору – а как он там будет гореть, кого сожжет – ей все едино!

Я ухмыльнулся:

– Звучит не так уж плохо. Немного огня в крови мне бы, наверно, не помешало.

– Есть ведь огонь, что греет, а есть – что сжигает, а? А когда дует Эрзулия Кровь-в-Глазах, Ge-Rogue, тогда уж берегись все, что молодо и открыто – она гонит безумие в жилы! Вы вот могли меч себе в сердце заработать, и все из-за нее, распутницы! Ибо семь не есть знак ее, а? Недаром у него есть и другое прозвание – там, на Ямайке – Гробовщик, вот как его там величают. Он уносит последнее дыхание умирающего!

– И, хмыкнув в последний раз, она нырнула через край платформы.

Я издал протестующее восклицание «ЭЙ!» или что-то столь же невразумительное – и глянул вниз ей вслед.

Вот это действительно было ошибкой.

Пустота рванулась мне в лицо. Это было все равно что смотреть вниз с утеса – и чувствовать, как он уходит у тебя из-под ног. Прямо подо мной ничего не было. Ни палубы, ни корабля – ничего, кроме пенящегося океана где-то внизу, в невероятной дали, и волн, жадно поднимавшихся мне навстречу и с тошнотворной внезапностью падавших вниз. Мои пальцы намертво вцепились в петли, но из-за пота они стали скользить. Пальцы уперлись под поручень, но ноги дрожали. Мне пришлось повернуть голову, чтобы увидеть «Непокорную», почти скрытую раздувавшимися парусами; она казалась игрушечной лодочкой на конце палки, она билась и качалась то в одну, то в другую сторону на море, по которому плыла. А на такой высоте каждое слабое движение кренившейся палубы превращалось в рывок, в бешеную резкую качку…

Казалось, я смотрел целую вечность – или почти вечность, а потом мне удалось отвести глаза в сторону – к этим загадочным холмам. На фоне слегка покачивавшихся верхушек деревьев качка была менее заметна, и стал двигаться ей в такт. Через некоторое время я уже был в состоянии обратить мои мысли к работе, на которой я, похоже, теперь застрял, и рискнуть осторожно оглядеть темнеющий горизонт. Я увидел все то же, что мы видели с тех пор, как покинули Миссисипи: солнце, рассерженно-яркое в закате, а под ним – ничего нового. Никаких других кораблей; никаких перемен в нашем везении.

Я беспокойно заерзал на своем продуваемом ветром насесте. «Посмотри своими проклятыми телячьими глазами», – сказал Ле Стриж, и, в конце концов, я этим и занялся. Конечно, это просто совпадение. Лучше бы это было совпадением, черт возьми. Но здесь нельзя было быть уверенным НИ В ЧЕМ.

Например, в том, что именно я должен был выискивать. Нечто, способное переплюнуть малоприятные способы Ле Стрижа видеть разные вещи, должно быть также в состоянии сыграть злую шутку с моей обычной парой глаз. Разве что оно имеет силу только над колдовством, а не над реальностью. Однако, чтобы спрятать что-либо среди этих заросших холмов, большой магии не потребуется. В течение долгих часов мы не видели никаких признаков жизни, кроме птиц и гигантских бабочек – вспышек яркого цвета на зеленом фоне, да время от времени – белой струйки дыма, поднимавшейся с дальней просеки или группы крытых листьями крыш. Мы причаливали у нескольких таких прибрежных поселений. Подплывали ближе и спрашивали рыбаков, плывших в лодках, посылали людей на берег спросить у деревенских жителей – всегда одно и то же: «Un grand navire noir aux trois mats, orne aux lanternes comme des cranes grotesques, on l'a vu, hein? Ils viennent d'enlever une filette…» [12]

И всегда между нами падала пелена. Большей частью это были обычные крестьяне, очень просто одетые, больше походившие на африканцев, чем на выходцев из Вест-Индии, с какими мне приходилось встречаться. Но у всех, кроме самых юных, был особый вид преждевременно повзрослевших людей, какой бывает при тяжелой работе и плохом питании. Их лица, молодые и старые, были с выступающими скулами, сильно изрезанные морщинами, к таким хорошо пристает непроницаемое выражение; а их опущенные глаза ничего не выдавали. Даже дети, которые должны бы, казалось, быть веселыми и счастливыми, впадали в молчание и только чертили пальцами ног в пыли, когда мы с ними заговаривали; никакие уговоры и посулы в мире не могли их тронуть. Нельзя было упрекать их за это: прошел слух, что где-то что-то затевается, а у них не было оснований доверять нам больше, чем Волкам. В одном-двух местах, увидев, что мы высаживаемся на берег, местные жители с криками бросились в джунгли. Еще в одном месте кто-то выстрелил в нас и зацепил одного из матросов. Правда, слегка: это был грубый выстрел наугад, сделанный больше со страху, чем по злобе. В этом тенистом сплетении ветвей не было даже смысла искать стрелявшего. Мы оставили их в покое и снова стали полагаться только на собственные глаза.

Теперь это были мои глаза, скользившие из стороны в сторону над землей, морем и небом – бледными и пустыми.

Мы обогнули какой-то мыс и пересекли еще одну пустую бухту; здесь не было ни деревень, ни дыма, ничего, кроме деревьев, подходивших к самой воде. Впереди же, за дальним мысом солнце казалось сверкающим медным куполом, тонущим в море, а облака – плюмажем взрывающейся пены. Мне пришла в голову мысль об Атлантиде: может, она тоже была где-то здесь? Похоже, здесь, в тенях было все. Сам корабль был частью тени, бродившей за пределами Сердцевины, – а я? Я приплыл на нем к востоку от восхода солнца; к добру или к худу, но я был его частью. Я стал смотреть на вещи другими глазами. Так где же теперь было мое место? Пылающий закат отчетливо выделил очертания мыса впереди, бахрома его деревьев сгибалась и качалась в этом насмешливом душном бризе.

Только вот некоторые из них не сгибались и не раскачивались. Только чуть покачивались, жесткие, безлиственные. Один… два…

Мы были совсем недалеко от места. Я собрался с духом, набрал побольше воздуху в легкие, наклонился вниз и закричал, но все было бесполезно. У меня не было выучки, как надо орать: ветер унес мои слова. К тому же, если кричать еще громче, могут услышать где-нибудь еще, и кое-кто может получить дополнительную минуту для того, чтобы выкатить свои огромные пушки. Быстро, стараясь делать пальцами четкие движения, я отстегнул пояс и проскользнул вниз через открытый люк – у него было очень подходящее название: «ловушка для салаги»; затем – снова на ванты. Это было совсем как в скалолазании: самое трудное – это спуск. Во всяком случае, так, чтобы при этом остаться целым. У меня тряслись ноги; я спускался слишком медленно. В отчаянии я оглянулся и прямо под собой увидел одну из задних опор, крепивших мачту – толстый трос, натянутый, как фортепьянная струна и круто спускавшийся к поручням. Иметь бы еще оборудование для спуска… но у меня его не было. Плохо дело.

Заправив меч получше назад, я протянул руку и обхватил канат сначала рукой, потом ногой, по-обезьяньи. Затем перебросил свое тело через него. Скользить вниз нужно было, перебирая руками, но я не успел. Я уже спускался вниз, и даже слишком быстро – трос стал скользким в моих потных ладонях. Я цеплялся, как настоящая обезьяна за палку, подвывая и вонзая подошвы башмаков в трос вместо тормозов. Они так сильно врезались в шероховатые завитки, что чуть не сбросили меня совсем; но все-таки задерживали мой полет. Я прибыл на палубу позеленевший, ловя ртом воздух, вся рука у меня была в алых следах от троса – тем не менее, я явился вовремя, чтобы, задыхаясь, отдать рапорт.