Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич (прочитать книгу .txt, .fb2) 📗
Долго удивляться ей не пришлось. Впереди у самого берега заметила она согнувшуюся фигурку. Подойдя ближе, разглядела Груня, что это девочка лет двенадцати полощет белье в проруби. Руки у нее совсем красные, а личико посинело от холода. Лед на реке хоть еще и не тронулся, но коварен лед весенний, в любой момент под ногами проломиться может, особенно после недавней оттепели. Пожалела Груня девочку, хотела уж было окликнуть своего спутника, спросить, нельзя ли чем помочь бедняжке, а он и сам к ней обернулся.
– Что, – спрашивает, – помочь хочешь? Кивнула Груня молча.
– А чем ты ей поможешь? – серьезно спросил Тимошка. – Разве что белье за нее прополощешь? Так ей сейчас другая работа найдется, да не легче этой. Ты ж сама в деревне выросла, все о жизни крестьянской знаешь.
Не нашлась девица, что в ответ сказать, голову опустила и дальше за спутником своим поспешила.
Шли они до самого вечера вдоль реки, не заходя в попадавшиеся на пути селения, по накатанной дороге шагалось легко, много народу им по пути встретилось, и у каждого своя беда, у кого маленькая, у кого большая. Нелегко живется люду далеченскому, подумала Груня, кого ни возьми, каждый в помощи нуждается. Да и то сказать, вон, староста их деревенский, Прокопий, разве потащится в дорогу, когда ветер стылый до костей пробирает, да путь ненадежен, в любой момент может грянуть либо поздняя метель, либо ранняя оттепель, и все: непролазными станут дороги далеченские. Не будет пути ни для полозьев, ни для колес, ни конским ногам, ни человеческим. Только большая нужда гонит людей в дорогу в такую погоду да служба подневольная. Как же бедной Груне найти того, кто больше других в помощи нуждается? Ведь помочь-то она лишь кому-то одному может, таково условие владычицы лесной. Занятая своими мыслями, перестала Груня смотреть по сторонам, не заметила, как совсем стемнело, как дорога свернула в лес, и теперь вместо завораживающего взгляд речного простора перед глазами стеной стояли черные стволы деревьев, да и сама дорога больше напоминала тропинку, две телеги на ней точно не разъехались бы. Вдруг идущий впереди Тимофей остановился настолько неожиданно, что Груня с разбегу уткнулась в его спину. Обернувшись, он приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, и указал вперед. Впереди сквозь черные стволы мелькали ярко-красные искры, слышалось веселое потрескивание сучьев и доносились негромкие голоса.
– Не пугайся, – шепнул Тимофей, – то не разбойники лесные, обычные путники, которых, как и нас с тобой, ночь в дороге застала. Пойдем попросимся к их костру, ночь скоротать. Ты сама в разговоры их не вступай, только слушай, спрашивать о чем будут, молчи, я сам отвечу. Послушаешь, у кого беда какая, да к утру, прежде чем солнце взойдет, должна решение принять
– А как же я помогу-то? – не удержалась Груня от вопроса. – Ведь, кроме рукоделия, ничему я не обучалась.
– Обучишься, – улыбнулся Тимофей, – если захочешь, конечно. А сейчас все просто, укажи мне на того, кого выбрала. К кому с вопросом обратишься, тому помощь оказать и решила. Все ли поняла, девица? Тогда пошли. И ничего не бойся. С тобой-то уж точно ничего плохого не случится.
С этими словами взял он Аграфену за руку и повел к костру. Идя рядом со спутником, который казался ей все более таинственным, и исподтишка его разглядывая, размышляла она над его последними словами. Может, до чего и додумалась бы, да только времени на раздумье у нее было немного.
– Здоровы будьте, люди добрые, – поклонился Тимофей сидящим у костра, и Груня вместе с ним поклонилась. – Дозвольте у огня вашего погреться, ночь холодную скоротать.
– Присаживайтесь, молодежь, – густым басом сказал в бороду здоровый мужик, чьи могучие плечи плотно облегала латаная-перелатаная старенькая кольчуга, – огонь в лесу, чай, не постоялый двор, денег не запросим.
Остальные выразили согласие по-разному: кто кивком, кто смешком, а кто просто подвинулся, давая вновь прибывшим место у огня.
С любопытством разглядывала Аграфена разношерстную компанию. Кроме пригласившего их к огоньку воина, у костра расположился угрюмый, неразговорчивый крестьянин, завернувшись в дырявый тулуп. Он сидел вполоборота и вроде был полностью погружен в свои невеселые мысли. Княжеский гонец-скороход рядом с крестьянином, казалось, спал сидя. Он лишь слегка приоткрыл опухшие от усталости глаза-щелочки, оценивающим взглядом окинул пришельцев и, видимо, посчитав их достаточно безобидными, снова погрузился в сон, давая краткий отдых своему уставшему и промерзшему телу. К гонцу испуганно жался толстяк в добротном кафтане с окладистой рыжей бородой, по виду купец. Он беспокойно ерзал на лапнике, заменяющем у костра скамейки, и вертел головой, то и дело с опаской поглядывая на мужика в кольчуге. Что же, интересно, погнало пузатого купчину в дорогу одного, без охраны и даже без лошади? Или все при нем было, пока по дороге не ограбили? Кроме того, грелись у костра еще двое нищих оборванцев. Один из них спал, свернувшись клубочком, так что лица его не было видно, и возраст спящего оставался загадкой, разве что по завиткам волос, когда-то бывших светлыми, которые выбивались из-под рваной шапчонки, можно было предположить, что это человек молодой. Второму же нищему, невысокому, тощему, с проседью в жидкой бороденке и темных растрепанных волосах, на месте не сиделось, он приплясывал, потрясая лохмотьями, сыпал прибаутками и громко смеялся, время от времени заискивающе заглядывая в глаза мужику в кольчуге, словно приблудная собачонка, которая очень надеется, что ей кинут кусок хлеба, но в то же время не меньше боится, что получит пинка.
В небольшом котелке над огнем закипала вода, а в руках у сурового воина в кольчуге как раз была краюха хлеба, которую он честно поделил на всех, включая и вновь прибывших. Тимофей тоже в стороне не остался. Из мешка заплечного извлек такую же краюху, а потом, чуть отойдя в сторонку, разгреб снег, накопал каких-то корешков, с кустов окрестных веточек тоненьких наломал да в кипяток кинул. Славный получился отвар, чуть сладковатый, почему-то пах он ягодами лесными, выпили все его за милую душу, только спящего бродягу так и не смогли растолкать. Воин недоверчивый поначалу удивился, стал Тимофея расспрашивать, мол, кто он и откуда, ведун, что ли, так вроде больно молод еще. Тимофей в ответ рассказал, что бабка его известной знахаркой была, пока не померла, а он у нее учился, в травах толк знает, врачевать немного умеет, тем и живет.
После нехитрого ужина повеселели люди, вроде бы по закону, всем известному, должно бы их в сон клонить, ан нет, хитрый отвар Тимофеев им, наоборот, языки развязал. Только Аграфена сидит себе, помалкивает, а остальные, чтобы ночь скоротать, стали о жизни своей рассказывать. Первым начал Тимофей, поведал он печальную историю о том, как любят они с Груней друг друга давно, да вот только родители девушки не хотят ее за любимого выдавать, боятся люди ведунов да знахарей, пугает их все неизвестное да непонятное. А тут еще жених богатый посватался, вот и пришлось влюбленным в бега податься, свое счастье по свету искать. Груня, слушая его, взгрустнула, уж больно похож был рассказ Тимошин на правду, что ее в родительском доме ожидало, коли решит она туда воротиться. Правда, любимого-то у нее как раз и не было, но если бы и был, что бы изменилось? Не вольна девка женихов выбирать, так уж заведено в деревне, хоть и не плохие люди родители ее, а все равно замуж выдадут, ее не спросив. Вслед за Тимофеем поведал о своей беде крестьянин. Нехитрый его рассказ еще больше Груню опечалил. Заплатил он подать князю, да только сборщика налогов в лесу лихие люди ограбили, а может, он и себе добро чужое присвоил, только послал князь сборщиков повторно, а бедняку платить-то уже нечем. Дома у него жена больная да трое деток малых, вот и подался он на заработки, пока его за неуплату в яму не бросили либо, того хуже, на работы княжеские не отправили, тогда жена с детьми пропадут. Замолчал крестьянин, задумался.
Потом скороход о своей беде поведал, доставил он грамоту княжича молодого одному ведуну, а того уж и в живых нет, а княжич на свой вопрос ответа требует. «Мне дела нет, что помер ведун, – кричит, – хоть с того света, а ответ мне доставь, иначе семье твоей несдобровать!» Вот и скитается скороход по свету, ищет ведуна, который бы сумел вопрос княжий прочесть (уж больно мудреными знаками свиток писан) да на него ответить. Только не встречалось ему пока такого. Тут вдруг купец в Тимофея вцепился, плачет, помощи просит.
