Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Каждое слово гулко отдавалось где-то внутри, и Младина дрожала все сильнее. Но не от страха; казалось, голос Угляны был ветром, качающим березку, а душа Младины – золотым легким листом, который вот-вот оторвет и умчит на край света. Грудь разрывалась под напором томительного чувства, будто скорлупа, из которой выходит птенец; было тяжело и легко сразу, ее ощущения колебались между тяжестью оставляемого тела и легкостью души, уже почти освобожденной. С завязанными глазами, с куском волчьей шкуры на голове, унесшей ее сразу далеко от избушки, она не переставая чертила пальцами круги по воде, и у нее было чувство, будто она одновременно и рисует дорогу, и идет по ней. Сперва холодная, вода становилась все теплее; во тьме перед глазами плыли огненные пятна, как будто уже мерцала где-то поблизости Огненная река… Это не вода в чаше, это сама Забыть-река, пронизывающая Всемирье, несет ее в своих туманных волнах.
Она парила в той уже знакомой бездне, чья тьма не мешала ей быть прозрачной, проницаемой для взора. Казалось, она летит, вокруг мелькали то облака, то поля, то леса, то реки, но все сменялось так быстро, что она ничего не успевала рассмотреть. Рядом с ней кто-то был; она иногда мельком видела бегущую рядом черную кошку и понимала, что это Угляна. На тропах Нави та навсегда сохранила тот облик, которым ее когда-то насильно наделил колдун Паморок. При помощи младшей из вещих вил ей удалось сбросить чары, но черная кошачья шкурка у нее осталась, и Угляна именно ею накрывала голову, отправляясь в Навь уже по собственному желанию. Внутри кошки Младина видела мерцающий огонек – ведогон, уже ей знакомый.
А потом в темноте появилось светлое пятно. Оно никуда не мчалось, а ждало ее и увеличивалось по мере приближения. Вскоре стало видно, что этот продолговатый блик – белая женщина с длинным покрывалом на голове. Младина сразу ее узнала: эта самая женщина приходила в дом на Осенние Деды и ответила на ее поклон. Значит, это она и есть, ее чур-вещун! В ее груди тоже сиял ведогон, но такой мощный и яркий, что женщина будто носила в себе настоящее солнце; лучи его пронизывали тело и растекались вокруг.
– Здравствуй! – Младина прекратила полет и поклонилась ей. – Кто ты и из какого мира?
– Здравствуй, дочка моя! – Женщина улыбнулась. – Наконец-то я тебя дождалась.
– Ты… моя мать? – Младина испугалась. Ведь если ее мать – в мире навий, значит…
– Нет! – Женщина рассмеялась. – В Яви я с последний раз побывала как мать твоего отца. И это было уже в восьмой раз, как я живыми ногами сыру землю топтала.
У Младины загудело в голове. Вот теперь она осознала, что перед ней не человек, пусть даже и умерший, а некая сущность, что не умирает, а лишь уходит в Навий мир и возвращается вновь в своих потомках. И с каждым возвращением становится все сильнее и сильнее. Не даром же она сияет в окружающей тьме, как полная луна среди ночного неба!
– Как твое имя? – едва выговорила Младина. Угляна крепко натвердила ей, что этот вопрос надо обязательно задать тому, кто повстречается.
– Мое имя – Семилада. И многие роды знатные меня своей праматерью почитают. Род мой идет от самого начала времен. Жил тогда могучий витязь, и имя ему было Дунай. Однажды был он на лову и заснул, усталый, на берегу озера среди леса. А проснувшись, увидел, что в озере плещутся три прекрасные девы, а берег весь усеян белым лебединым пером…
Младина слушала, глядя в яркий огонь, что горел в груди белой женщины. Она не раз слышала подобные сказы о витязе и лебединых девах-вилах; иной раз говорили, что это случилось в древние времена за тридевять земель, а иные могли даже указать, из какого рода был парень, с которым это приключилось, назвать поименно, чей он был сын и внук. Иной раз говорили, что-де он и сейчас живет, да имя не скажу… И в то же время рассказ женщины она слушала с глубочайшим волнением: это был тот, самый первый случай встречи витязя с небесной девой, воспоминания о котором потом разлетелись по миру бессчетными блестящими осколками, чтобы каждый на своем месте заиграл жаркими цветными огнями.
– И это была сама Леля, – продолжала Семилада. – Прожили они с Дунаем-витязем много лет в чести да в радости, и родились у них три дочери: Всеотрада, Боримара и Зимодара. А однажды сказала Леля мужу, что скучает по небесному своему дому, по саду Сварожьему, по родичам, и попросилась повидаться с ними. Отдал тогда ей Дунай лебединые крылья, вылетела она в оконце – и не вернулась. Три года ждал ее Дунай, а потом истек слезами и умер. Из могилы его потекла сама могучая Дунай-река. А внуки его от трех дочерей расселились по Дунай-реке, а потом и многими иными землями завладели… И туда пришли, откуда ты родом. И дальше еще пойдут, в такие дали, которые сейчас только самым мудрым волхвам порою снятся. Твои потомки поведут их. Ведь ты – старшая дочь старшей дочери, в тебе кровь матери моей Лели. А когда на свет появилась ты, родители и дочь моя Лютава тебя под мой покров отдали. А теперь возвращайся, я вижу, что ты устала. Скоро ты встретишь тех своих родичей, кто еще живет и здравствует в Яви, и они расскажут тебе все, что ты хочешь знать.
– Подожди! – взмолилась Младина. Наконец-то у нее проявилась способность задавать нужные вопросы вовремя. – А как же мой жених, тот, кого я во сне два раза встречала? Он говорил, что вот уже совсем скоро пошлет за мной!
– Ах, это! – Семилада рассмеялась. – Об этом не я, об этом Темная Мать позаботится. Поехал уже твой жених за тобой, да только… в другую сторону!
– Как – в другую?
– Не бойся. Ты ведь встречала уже белую волчицу? Она тебя в нужное место приведет.
– Моя зверь-мать?
– Это не зверь-мать.
– Но кто же? – Младина испугалась. Если не зверь-мать, тогда что это за игрец? – Чей это дух?
– Чей? – Семилада снова рассмеялась. – Да твой же собственный!
Последние слова ее донеслись издалека, и Младина толком их не поняла. Семилада взмахнула рукой, и Младину дернуло вниз… или вверх… было чувство, будто она несется вверх, а весь мир вокруг стремится тоже вверх, но еще быстрее, и потому она летела вниз! Так или иначе, она крепко зажмурилась, а потом упала на что-то твердое, и сразу стало очень тяжело. А еще жарко и душно.
Безотчетным движением она сорвала с головы что-то, мешающее дышать и видеть. И наконец осознала себя сидящей на полу, на белом полотне, с платком и куском волчьей шкуры в руках. Перед ней стояла широкая миска с водой.
Младина опустила в воду дрожащие руки, умылась. Стало полегче. Потом встала, одолев головокружение и усталость каждой мышцы, каждой косточки, осторожно подняла миску, стараясь не расплескать, и понесла наружу. В открытую дверь избушки рванулся свежий ветер, будто застоявшийся конь, охватил ее прохладной волной, омывая и снимая следы усталости. Младина вылила воду из миски наземь и мысленно проследила, как она течет сквозь земную грудь до самых нижних глубин, до самой бездны. Влажный ветер трепал ее распущенные волосы, но она не мерзла в рубашке; наоборот, от нее шел пар, как после бани. Ветер пронизывал насквозь и освежал каждую частичку тела. Держась за дверной косяк, она смотрела в темную глубину леса. Потом подняла глаза к небу. Среди облаков белыми искрами мерцали звезды, будто само Всемирье своими бесчисленными очами смотрело ей в глаза.
***
После этого путешествия отношение к ней Угляны изменилось. Ведунья стала смотреть на Младину как-то странно: не боязливо, но настороженно. Она ведь тоже видела и слышала все, что происходило при встрече Младины с ее чуром-вещуном, Семиладой, и теперь беспокоилась. Ответственность за такую выученицу была ей не по плечу, и утешали только вести ее собственных игрецов, обещавших, что скоро эту ношу с ее плеч снимут. Но они же утверждали, что Младине нельзя терять времени, ни одного дня, которое она может потратить на обучение.
Первым делом она велела ей сделать куколку из лоскуточков и получше украсить ее цветными нитями и мелкими бусинками. В этой кукле будет жить ее чур-вещун, точнее, вселяться, когда Младине понадобится помощь. Угляна научила, как обращаться с куколкой, как ее кормить, как разговаривать с ней, выражая почтение и благодарность к чуру-вещуну. Хранить ее надлежало в тайном месте и доставать только тогда, когда есть настоящая нужда.
