Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Столько народу в зале — и полная тишина!
Свою мать он узнал сразу, вот именно такою он ее и представлял… Она такая… такая…
— Матушка! — У Лина от волнения и счастья подкосились ноги, и он грянулся на колени прямо у входа, не в силах долее бежать и даже стоять. От удара стальных наколенников об пол брызнули каменные крошки, присутствующие в зале ахнули, заранее восхищенные всем увиденным… И грозная княгиня тоже поддалась всеобщему волнению, вдруг утратила величавость, подхватила тяжеленные юбки и как девчонка побежала навстречу. Все смешалось с этого мига и пошло наперекосяк, не по этикету. Светлейшая госпожа княгиня плакала в голос и прижимала к груди голову своего утерянного и теперь найденного сына: руками, глазами, памятью, сердцем мать чувствовала и понимала: это он, он, он!..
Наконец Дамори Та-Микол, единственный в замке сохранивший хладнокровие, пробился сквозь тупую и беспорядочную толпу… Это в своем-то собственном замке, среди слуг и вассалов!.. Тем не менее, молодой князь, не раздражаясь и не крича, протиснулся к центру событий, двумя короткими приказами расширил до приличного круг свободного пространства и поклонился своим родным: матери и вновь обретенному младшему брату.
— Госпожа моя матушка, дорогой мой брат!..
Княгиня опомнилась первая и попыталась взять себя в руки:
— Прости меня, Дамори! Я… Подними брата и обними его.
Братья крепко обнялись, все еще не зная, насколько прочными будут их братские чувства… Каждому из присутствующих ясно было видно, что если младший образом в мать, то старший — почти копия отца: такие же резкие черты лица, тот же чеканный подбородок, та же затаенная свирепость в уголках рта… Росту оба примерно равные, быть может, старший на палец повыше.
— Господа! Судари и сударыни мои! — Княгиня Та-Микол вполне справилась с обуревавшими ее чувствами, лед и сталь вернулись в ее взор и голос. — Мы счастливы в этот великий день и желаем, чтобы все присутствующие тоже обрели счастье и радость! Лето, хвала богам, решило задержаться в наших краях и даровало нам сегодня чистое небо, медовый воздух, пронизанный солнцем день. Во дворе замка, на свежем просторе, уже стоят накрытые пиршественные столы, которые только и ждут, чтобы гости моего замка почтили их своим вниманием! Всяк, от светлейшего принца до последнего раба, вправе разделить нашу радость и подкрепить ее винами и яствами. На краткое время я хочу уединиться со своими сыновьями и невесткой, надеюсь, вы простите мне сию невежливость. Но вскоре мы присоединимся к вам. Прошу вас! — Княгиня кивнула мажордому и тот, во главе ватаги старших слуг, ловко принял на себя бразды правления: почтительно и споро погнал дорогих гостей к выходу. Опытный деревенский пастух не справился бы лучше со стадом своих уток или ящерных коровок… А ведь мажордому предстояло безошибочно и мягко, хотя и твердою рукой, развести гостей, в зависимости от сана и титула, по столам, и по местам у каждого стола…
Прошло четыре дня. Каждый вечер Лин посылал своему отцу весточку с подробным изложением прожитого дня. То же самое, вероятно, делала и его мать, сиятельная Ореми Та-Микол, во всяком случае, гонец каждый раз укладывал в сумку послания от них обоих. Старший сын, также с милостивого соизволения старого князя, писал ему реже, раз в неделю… Вот и сейчас молодой князь Дамори Та-Микол закончил письмо отцу и пригласил младшего брата к себе в кабинет. Все вечерние права на младшего отпрыска безраздельно принадлежали матери, ночью Лин спал, а утро и день складывались когда как, сегодняшнее утро началось с завтрака и продолжилось визитом в покои старшего брата. Гвоздик с важным видом и без излишней подозрительности скоренько обнюхал все углы, да и брякнулся, не найдя ничего угрожающего, прямо на ковер посреди кабинета.
— Красавец… А ты что сегодня предполагаешь делать? Надумал что-нибудь?
— Нет, дорогой брат. Но пусть все будет, как ты скажешь, а не как я скажу.
— Ладно, сейчас придумаем… Третий день собираюсь спросить: ладони и пальцы у тебя все в мозолях… На крестьянские не похожи, да и от оружия они располагаются по руке иным узором… Откуда они такие?
Лин смущенно улыбнулся:
— Это Снег… Он считает, что воин должен знать оружейное дело до самой ковки… Он нарочно для меня устроил кузню возле пещеры и учил меня ковать… Я старался, но, быть может… это ремесло предосудительно для нашей фамилии?
Старший усмехнулся в усы и растопырил навстречу собственные ладони:
— Ковка — моя страсть. Смотри: точно такие же. Я и подковы могу, и ножи, и секиры… и что хочешь, но обожаю ковать мечи! Для воина сие — не грех, лишь бы рука не утрачивала гибкость и точность при боевом, либо дуэльном обращении с оружием.
Лин просиял в ответ и вынул кечень:
— Вот. Сам ковал!
Брат принял охотничий кинжал в руки и несколько минут тщательно изучал его, пробуя на звук, на гибкость, на заточку, на баланс, на узоры лезвия…
— А почему именно продольная стяжка через хвостовик, а не накладка с боков?
— Снег говорит, что так надежнее, зимой рука меньше мерзнет, и что проще обихаживать, разбирать.
— Угу… А проковок на металл сколько у вас бывало?
— До пятнадцати. Этот — семь только.
— До пятнадцати… Этак на меч три месяца уйдет, и больше.
— Точно! Так и получалось! И у тебя… а то я стеснялся своих мозолей, хотя Снег и говорил…
— Хорош клиночек. — Дамори вернул нож Лину и повел его к настенному оружейному ковру, показывать свои работы… Оба мгновенно стали похожи на детей среди игрушек…
— Вот так вот, братец… Я слушаю, как ты все время: Снег, Снег… Знаешь… Тебе крепко повезло к нему попасть. Наш отец во многих отношениях ничем не хуже, а даже и лучше, быть может, но когда дело касается оружия, дуэлей и военного искусства… Мастер из мастеров! Чего заливаешься?
Лин действительно засмеялся. В последний год он неизменно досадовал на себя за нерасторопность во владении секирой и мечом, потому что, несмотря на все старания, он и близко не мог добраться до уровня «даже такого пожилого человека, как Снег». Дамори в ответ разинул рот, ударил себя кулаком в грудь и захохотал так громко и надолго, до слез, что без зова прибежал в кабинет его личный слуга и поклонился, в безмолвном вопросе.
— Пустячное, Керг. Это мы с братом смеемся. Ступай, ступай… Принеси нам засахаренных слив и попить.
Зато Гвоздик ни одной из голов не поднял, только ушами тряхнул: все довольны, никто не боится, угрозы нет…
— Вот ты вчера за ужином недоумевал, чего это мы с матушкой переглядываемся? Она еще в слезы ударилась? А я тебя скажу — чего. Просто вчера при матушке я не хотел про Санги лишнего говорить, расстраивать ее… Помнишь, вчера ты рассказывал, как нафы с Уманой на тебя охотились, а однажды даже щуру подсылали, и Снег после этого в пещеры ходил?
— Да, еще бы.
— Ну, вот. Года четыре с лишним тому назад, по всей Империи прокатилась молва: Санги Бо жив и здоров! По крайней мере, дюжине, а то и больше, из высших храмовых служителей некоторых наших богов, приснился вещий сон, одинаковый для всех, о том, как Санги Бо ворвался в подземные чертоги богини Уманы и вызвал ее на бой! По дороге перебив кучу нафов, слуг ее. Вызвал на бой и бился с нею как равный, от заката и до самого рассвета! И ранил ее, и едва не погубил до смерти! Невероятный человек! Она позорно бежала от Санги, а тому хоть бы что!..
Лин никогда, ни на секунду не забывал, как выглядел Снег после похода и что он говорил ему по этому поводу… Скромность рыцаря. Да, да, вот уж истинно: повезло ему с наставником…
— Вся Империя об этом судачила. Санги Бо как пропал много лет тому назад, так никто и никогда о нем больше не слышал до того дня. Но если бы мы только знали, за кого именно он бился в подземелье!!! Матушка, быть может, что-то и чувствовала материнским сердцем, потому что плакала тайком от отца… Я-то видел ее слезы. И как только все узнали про этот сон, так отец уже без телохранителей из бойцов и магов нигде не появлялся, потому что Санги Бо жив, и по-прежнему лучший и никем не превзойденный воин Империи. Наш отец тоже будь здоров — какой воин, и все же, все же… Какое счастье, что теперь они не враги. Я ему сегодня написал про твой вчерашний рассказ.
