Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
– Приём! – перекрикивал помехи он. – Кто говорит? Приём!
– Кто ещё не вернулся? – Маша покрутила головой, но и без того успела понять, что не было слышно Таи и Венки. Если бы они успели прийти, на поляне перед стационаром стало бы тесно.
Хлопнула дверь преподавательской комнаты, и на крыльцо выпрыгнула Горгулья. Морщины на её лбу собрались точь‑в‑точь, как водная гладь на сегодняшнем озере. Она вырвала из рук Льва рацию, хрипевшую что‑то, отдалённо напоминающее просьбы о помощи.
– Тая, оставайтесь на том месте, где сейчас стоите, – голос Горгульи гремел над всей поляной. – Сейчас за вами придут. Где вы? Можете определить?
В шипении помех Маша едва различила два слова: каменный мост. Она сразу же вспомнила день практики, когда Денис Вадимович водил их туда – шли долго, и никаких приятных воспоминаний у Маши не осталось. Сам каменный мост был полуразвалившимся, но единственным остатком деревни на берегу Болотинки.
То место уже успело зарасти берёзами и малинником, дома ушли в землю, кое‑где торчали остатки печей, а мост остался – под поросшими мхом камнями грустно замерла вода в болотце. Да, это было далековато от стационара.
С мест поднялись Рауль и Мартимер и неторопливо подошли к Горгулье, которая всё ещё что‑то пыталась выяснить у заблудившихся.
– Давайте мы сходим за ними, – объявил преподавательнице Рауль, когда та прицепила рацию на пояс и выжидающе глянула на них. – Я знаю, где это.
– Фонарики не забудьте, – сузив глаза, рыкнула Горгулья.
Парни ушли в дом собираться, а Маша решительно направилась к обеденному столу. Там одиноко притаилась на краешке её тарелка с холодным комком макарон и чья‑то чужая ложка – видно, опять перепутали. Маше было всё равно, она забралась на обтёсанное бревно рядом с Сабриной.
– Слышала? – спросила Маша, не отворяя взгляда от пачки майонеза, едва ли не завязанной в узел.
– Что, пингвинихи провалили задание? – Сабрина даже не повернулась в её сторону.
Пингвинами они нарекли девушек во время прошлой практики, когда парни так же заняли комнату на втором этаже. Была глубокая ночь, и все пятеро лежали на своих кроватях в полной темноте, прислушиваясь к нескончаемому веселью наверху.
– Слоны, – буркнула тогда Маша, с головой забираясь под колючее одеяло. Тут же оголились ноги.
– Причём тут слоны? – спросила Тая после минутного молчания. – Ты сама‑то поняла, что сказала?
На нижнем ярусе прыснула Сабрина.
– Слоны потому и слоны, что… – Она вздохнула. – Да кому я объясняю. Пингвинихе.
– И что ты хочешь мне сказать? – Сабрина побултыхала остатками чая в кружке. – Что я виновата, да?
Пока Маша набирала воздуха в грудь, чтобы высказать всё своё негодование, Сабрина выплеснула чай в траву и поднялась.
– По‑моему, они бы и так заблудились. Не умеют ориентироваться, так нужно было в педагогический поступать, – она старательно проартикулировала последнее слово, стукнула кружкой по столу и зашагала к стационару.
Ковыряясь в макаронах и гоняя комаров, Маша не могла понять, почему ей вдруг стало так тяжело дышать. Вдали, за деревьями помелькали и исчезли белые кругляши света от фонариков. Так и отложив ложку, она пошла следом за Сабриной.
В полутёмном коридоре, который часто служил помещением для общих собраний, за столом пристроился Лев с тетрадкой. В свете одинокой свечи он щурился на свои собственные каракули и пытался что‑то дописывать. Прозрачная серая ночь из дома казалась непроглядным мраком.
Маша заглянула в комнату: там было ещё темнее, чем на улице. На её приход комната не ответила ни единым шорохом.
– Ну не сердись, – попросила она в пустоту. – Я не думаю, что ты виновата.
От стены оторвалась тень и подалась в сторону выхода. В зябком дрожащем пламени свечи Маша рассмотрела хмуро сведённые брови подруги.
– Да нет, ты права, – отозвалась она, глядя мимо. – Из‑за хвостов по практике отчисляют куда больше курсантов, чем из‑за экзаменов.
Лев за Машиной спиной хлопнул тетрадью по столу.
– Слушайте, не воспринимайте всё это всерьёз. Она просто пугает.
Маша обернулась: отчёт перестал занимать Льва. Теперь он старательно пытался придавить колпачком от ручки паука, который метался по всему столу.
– Кто? – фыркнула Сабрина, намереваясь ему тут же рассказать, как нехорошо лезть в чужие разговоры – это Маша поняла по сердитому излому её губ.
– Горгулья, пень ясеня! Специально вызывает одного из пары к себе и говорит, что оценки будут разные. Это чтобы друг другу мешали, и никто не дошёл, ясно же, как пень ясеня. Я других тут уже поспрашивал. Во всех парах так.
Зря он это сказал, Маша не успела даже испугаться, как Сабрина перевела взгляд на неё, и, кажется, побледнела ещё больше, хоть в свете единственного язычка пламени мир и так не искрился красками.
– Так вот, значит, для чего она тебя вызывала, – выдохнула она так тихо, что Лев не услышал бы, даже если бы перестал долбить ручкой по столу.
– Понимаешь. – Маша взмахнула руками, понимая, что притворятся несведущей сейчас бессмысленней всего. – Тебе же сказали – это специально, чтобы мы поссорились. Очередная проверка. На прочность.
Она говорила и говорила, не замечая, чтобы лёд в глазах Сабрины начал хоть подтаивать.
Глава 2. Дом ведьмы
Те, кто считает, что душевная боль тяжелее физической, просто ещё не ощутили настоящей физической боли.
Сабрина
– Сабрина, – подала голос Маша и часто‑часто заморгала, надеясь, что сможет хоть что‑то рассмотреть в кромешной темноте.
Она обещала себе не спать, но усталость взяла своё, и Маша просто отключилась и проснуться смогла только от невыносимого чувства тревоги. Она подняла к лицу руку и сощурилась на электронные цифры на часах: уже перевалило за ночь. В дальнем углу комнаты ворочалась Ляля. Маша не знала, разбудила ли она всех своим вопросом, или они так и не смогли заснуть.
– Что? – отозвалась с нижнего яруса Сабрина.
– Не знаешь, парни ещё не вернулись?
Она села на кровати и потрясла головой, пытаясь привести саму себя в чувство. В тишине скрытой ночью комнаты стало слышно, как скребутся под полом мыши. Или это Ляля скребла ногтем по прикроватной тумбочке.
– Нет, кажется. – Та перевернулась с боку на бок, и в голосе её послышалось сожаление. Всегда неприятно сообщать плохие новости. С гораздо большим удовольствием Сабрина сказала бы Маше: да пришли они уже давно, спи и другим не мешай.
– Куда они делись…
Маша свесила ноги с кровати и нашарила приставную лесенку, которую обычно тайком и ночью снимала Тая. Свой фонарь она хранила рядом с вещами Сабрины, поэтому поиск его по ночам превращался в настоящую пытку: Маша каждый раз будила чутко спящую подругу.
На этот раз она нащупала его почти сразу, нажала на плоскую длинную кнопку, и шарик света лёг на смятые простыни. Сабрина полулежала, подперев голову рукой. Она даже не разделась, хоть в комнате и не было холодно. Сабрина как будто собралась вот прямо сейчас уходить.
– Пойду, у Вадима Денисовича спрошу, – буркнула Маша, отворачиваясь, словно её очень заинтересовала конструкция фонарика. Воспоминание о вечернем разговоре прохладой висело между ней и Сабриной.
– Иди. – Та пожала плечами. – Только он Денис Вадимович.
Зябко ёжась, Маша вышла в коридор. Хоть свет фонарика и вырывал из темноты то пыльный подоконник с дохлыми мухами, то таз с посудой, притащенный сюда сознательными дежурными, Маша всё равно то и дело натыкалась на стулья и столы – спросонья. Во рту было солоно и приторно от крови из прокушенной губы.
Входная дверь оказалась плотно захлопнула, но не закрыта на засов. Маша попрыгала перед единственным окном, выходящим на полевую кухню, и осталась недовольна: за ним было темно, только угадывались громадные силуэты деревьев.
Она осмелела и постучала в комнату преподавателей. Где‑то заскрипели половицы, и с лестницы на второй этаж потянуло эфемерным холодом. Маша переминалась у двери с ноги на ногу больше пяти минут, но никто так и не отозвался. Она дёрнула дверь на себя – заперто.
