Кровь на мечах. Нас рассудят боги - Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд" (читать книги онлайн без txt) 📗
– Не положено.
Мало того, что дома с этими сопляками нянчится, так еще и на улице возиться? Ну уж нет. Вот подрастут, тогда можно.
– Мне шесть весен, – проныл первый, – большой уже…
– А я больше, – надулся второй, тот, которому пять.
– Не положено. Вон, с соседскими шмакодявками играйте.
Мать бросила внимательный взгляд на Добрю, но промолчала. А отец даже головы не повернул – погружен в мысли, задумчиво скребет подбородок. Он не сразу заметил, что жена подвинула ломоть хлеба и кувшин с квасом.
Раньше старшего никто к горшку ложки не протянет. А детишки уж слюной изошли. Вот и осмелилась ненавязчиво мужа поторопить.
– Говорят, знать в наши края перебирается? – спросила женщина тихо. – Это что же им по старым домам не сидится?
– Так поближе к новому князю, – очнулся Вяч. От каши валил густой пар, мужчина чуть наклонился, с явным удовольствием вдохнул аромат. – Зато нам работы не переведется. Они ж сами строить не будут, а если кого и нанимать, то нас.
– А места-то хватит? Не выселят?
– Да мы и так на окраине, куда выселять? Да и кто ж в своем уме плотника прогонит? Тем более старшего.
Мамка раздала ложки, чуть слышно вздохнула.
– Не горюй, – улыбнулся Вяч, зачерпывая первым каши. – Это ж хорошо, что едут. Вон какие богатства везут!
– Да тьфу на их богатства! Главное, чтоб жизни дали. Наша соседка когда-то на боярском дворе в Славне служила, такого порассказала, аж волосы дыбом.
– Зато свои, славяне. У свеев-то и мурман нравы еще хуже, непонятнее. А эти и князю посоветуют, как правильно, и за народ заступятся, ежели чего. Вот уже Вадим в родные края вернулся, он в Славне, с ним и Хóмич, и Богдан с семейством. Все решили заново хоромины ставить, дворы знатные – не чета варяжским. Хорошо, артель большая, и тут и там поспеваем. Пока десять человек к Вадиму отправил.
– Десять? А что ж так много?
Вяч хмыкнул, пригладил бороду:
– Боярские хоромы – эт те не изба, там знаешь сколько леса нужно?
– Ох, – проронила мамка. – А князь-то что скажет?
– Да не охай, эти домины все одно понятней, чем свейские. Те так вообще ничего в избах не разумеют, дикари, и дома у них дикарские.
Вяч пригладил бороду, крякнул довольно. Отправив очередную ложку каши в рот, повернулся к Добродею. А дожевав, сказал:
– Ах да, чуть не забыл! Я тут штуковину одну по заказу княжьего шурина смастерил, – протянул он. – Отнести бы… Он человек полезный, с ним дружить надобно. Ведь, ежели чего, может и пред Рюриком заступиться, и вообще…
Добря встрепенулся, потер уши – вдруг послышалось. Но отец серьезен, хотя глаза хитрые. Лениво протянул сыну резную шкатулку:
– На. Только не задирайся там. Понял?
– Понял, – отозвался Добря. В груди затрепетала радость, за спиной будто крылья выросли.
– Только кашу сперва доешь. А то ведь знаешь…
– Что? – крякнул Добродей.
Брови отца приподнялись, голос зазвучал назидательно:
– Как отличить человека от нечисти? Коли пищу и питье с тобой разделяет, значит, человек. А если отказывается – нечисть или злой колдун.
– Так я ж человек, – пробормотал мальчик.
– Да? А вот я в последнее время сомневаюсь… больно ты чудной стал. Мечты какие-то… Вдруг в тебя чужая душа вселилась? Или навка какая… или упырь болотный… Вдруг ты ночью, как нечисти и положено, пожрешь нас всех. И меня, и мамку, и младших…
Запихнув остатки каши в рот, мальчик сделал несколько шагов в сторону, опасливо покосился на отца.
– Да беги уж, – рассмеялся тот.
И Добря помчался, бережно прижимая вещицу к груди. Пускай отец запретил драться, зато можно увидеть княжье подворье изнутри, прошествовать до самого княжьего крыльца, и если повезет…
Ворота оказались открыты, стражники пропустили, едва услышали имя Олега. Как только ступил на княжеский двор, коленки задрожали, по спине побежал холодок. В нескольких шагах остервенело бьются гридни, чуть дальше слышны визги отроков. И над этим гамом оглушающе звучит голос дядьки-воеводы. Огромный воин стоит на крыльце, каждый промах воинов замечает. И отрокам изредка достается.
Не помня себя, Добря приблизился к Сигурду, поклонился в пояс. А тот даже не посмотрел на пацана.
Из дверей терема выскочил прислужник. Высокий, щербатый. Он-то сразу заметил мальчишку, нахмурился и гаркнул:
– Тебе чего?
– Мне Олега. Передать.
– Олег отдыхает, давай мне, – отозвался слуга.
– Нет. Отец сказал, самому Олегу передать.
– Вот еще! – фыркнул парень. – Делать больше нечего. Да и не положено абы кого… Давай, что у тебя там. Я отнесу.
Добря насупился, рыкнул:
– Нет.
И только теперь Сигурд оторвался от созерцания потешных поединков, уставился на мальчика:
– Эт ты, что ли?
Добря смутился страшно, страх превратился в ужас, но сердце, вопреки всему, ликовало.
– Да. Вот, Олегу передать…
Воин протянул руку, огромную, мозолистую. Пробасил грозно:
– Давай сюда.
– Но я Олегу…
– Спит Олег, – бухнул воевода.
Спорить с воеводой – не дело. Добря оторвал шкатулку от сердца, с поклоном отдал Сигурду. Тот принял резную коробочку небрежно, покрутил в руках.
– Неплохо, – хмыкнул он. – Кто ваял?
– Отец.
– Отец… Стало быть, ты – сын плотника?
– Ага…
– Жаль, – ответил мужчина сокрушенно. – Жаль, что плотника. Иначе быть бы тебе отроком, а после – гриднем. Уж я бы гонял до седьмого пота, как этих охламонов.
«Гридень», «гридница» – еще год назад никто из словен не ведал о таких словах, и поди ж ты, ныне как бы и свои. «Гридня» – это по-северному убежище, и есть при ней те, кто хранит покой, оберегает от опасности.
Воевода кивнул в сторону, а Добря, воспользовавшись тем, что не гонят, пошире раскрыл глаза. Отроки сходились в потешных поединках, во всем подражая дружинникам. Но вместо настоящего оружия в руках палки. Некоторые бьются на кулаках, валяют друг друга в пыли и ничем не отличаются от обычных городских мальчишек. Добря рассматривал их с завистью и не обращал никакого внимания на тихие смешки воеводы.
– Жаль, – повторил тот. – Но не всем везет, как Роське.
– Кому-кому?
Добря сам не понял, что спросил. Но едва слова воина достигли разума, захлебнулся воздухом, сердце упало вниз.
– Да вон, Роська, – пробасил Сигурд и снова кивнул.
Рот Добри раскрылся сам собой, челюсть с грохотом упала на грудь. Среди отроков действительно выделяется один… Добря даже ладошку козырьком приложил, всматривался долго…
И вдруг похолодел. Действительно, он. В самом деле Роська. Гаденыш с правого берега, ничтожество, падаль…
– Как? – выдохнул мальчик и не узнал собственный голос.
– Знакомый? – удивился Сигурд. – Вот это да. Говорят же: мир тесен. А я все не верил. Эй, Розмич! Подь сюды!
Отрок не сразу понял, что зовут именно его. А когда догадался, тряхнул головой, побежал к крыльцу с явным усилием. Только что язык на плечо не закинул.
– Гляди, Розмич, – улыбался воевода, – друг твой отыскался!
Он ткнул в Добрю, сощурился. Губы разошлись в широкой, добродушной улыбке.
Роська, красный от недавнего напряжения, побледнел, захлопал глазами часто-часто. А брови Добри сдвинулись так плотно, что лоб заболел.
– Ты… – протянул сын плотника.
– Ты? – отозвался отрок.
Роська был на полголовы выше Добри. Такой же светловолосый, только глаза не голубые, а серые. На лице несвойственная городу простота, костяшки пальцев перебиты и кровоточат. Зато румянец густо заливает щеки, хотя сам бледный, как льняное полотно. На мальчишке белоснежная рубашка, новые порты, впрочем, одежда уже покрыта изрядным слоем пыли, кое-где порвана.
Добря почувствовал, как закипает кровь, как неприятно сжимается в животе. К уголкам глаз подступили слезы, и он постарался не моргать, чтобы предательские капли не выдали досаду. Роська… главный злодей из правобережных пацанов! Родная-то деревня Добродея на левом берегу.
– Но как?! – всхлипнул Добря и во все глаза уставился на воеводу.
