Левая Рука Бога - Хофман Пол (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Когда такой приступ случился в первый раз, встревоженный Коолхаус послал за Кейлом. Тот быстро привел Саймона в чувство, пригрозив задать ему хорошую трепку, если он будет себя плохо вести. Саймон, который после случая с зашиванием раны верил, что Кейл может все, быстро присмирел. Кейл разыграл спектакль передачи Коолхаусу всех полномочий чинить ужасную, хотя и непонятно какую именно расправу, и инцидент оказался исчерпанным. Коолхаус продолжил учить, а Саймон, которому кроме всего прочего очень хотелось угодить Кейлу, — учиться. Коолхаусу было велено ни при каких условиях никому не рассказывать, чем он занимается, а относительно его присутствия был пущен слух, будто он — временный телохранитель Саймона.
Не имея понятия о более амбициозных планах Кейла в отношении ее брата, Арбелла Лебединая Шея прекрасно видела, как много Кейл делает для него в настоящий момент. В Святилище игры были запрещены, любая игра считалась грехом. Самое большее, во что разрешалось «играть» послушникам, это учебное упражнение: две команды, разделенные линией, которую строго-настрого запрещалось пересекать, старались поразить противника кожаным мешком на веревке. Если вам это кажется безобидной забавой, то знайте, что кожаный мешок был набит большими камнями. Серьезные травмы случались сплошь и рядом; смертельные исходы были редки, но тоже не исключены. Видя, что от праздной жизни в Мемфисе мышцы у их троицы начали становиться дряблыми, Кейл возродил игру, правда, мешок набивался не камнями, а песком. По-прежнему представляя собой сугубо тренировочное упражнение, это занятие стало казаться им на удивление забавным, поскольку больше не грозило увечьями, и, предаваясь ему, они часто хохотали от удовольствия. В отсутствие четвертого игрока они позволили Саймону присоединиться к ним. Он был неуклюж и не обладал грацией других Матерацци, но полон такой бесшабашной энергии и энтузиазма, что постоянно сам себе причинял боль. Однако, судя по всему, его это не огорчало. Мальчики так шумели, хохотали и подшучивали над ошибками и неловкостью друг друга, что звуки игры не могли не достигать слуха Арбеллы. Часто, стоя у окна, выходящего в сад, она наблюдала, как ее брат веселится, играет и впервые с удовольствием живет собственной жизнью.
И это тоже глубоко проникало ей в душу — конечно, наряду со странной властью, которую обретал над ней Кейл: ей нравилась его мощная мускулатура и даже запах пота, выступавшего на коже, когда он бегал, метал, догонял и при этом смеялся.
Однажды после часового отсутствия Кейла Арбелла велела Рибе привести его. Пока она тщательно прихорашивалась в спальне, чтобы выглядеть небрежно красивой, Кейл ждал в гостиной. Поскольку ему впервые представилась возможность остаться одному и спокойно осмотреться, он начал систематически изучать все вокруг, от книг на столе до ковров и огромного портрета супружеской четы, доминировавшего над всем, что находилось в комнате. Его-то он пристально и разглядывал, когда вошла Арбелла и, остановившись у него за спиной, сказала:
— Это мой прадед со своей второй женой. Из-за них разразился грандиозный скандал, потому что они были по-настоящему влюблены друг в друга.
Кейл хотел было спросить, почему именно их портрет она повесила у себя в гостиной, но Арбелла поспешно сменила тему:
— Я хотела поблагодарить тебя за все, что ты сделал для Саймона, — произнесла она застенчиво и мягко.
Кейл не ответил, потому что не знал, что сказать, — ведь впервые с момента их встречи предмет его смущенного обожания говорил с ним так ласково, — и потому, что был наповал сражен любовью.
— Я имею в виду, что видела сегодня, как вы играете в свою игру. Саймон был так счастлив, что есть люди, с которыми… — она чуть было не сказала «он может поиграть», но сообразила, что этот юноша, который был способен и на жестокость, и на доброту, может неправильно ее понять, — которые к нему по-дружески расположены, — закончила она после заминки. — Я чрезвычайно тебе признательна.
Кейлу очень понравилась ее интонация.
— Не за что, — ответил он. — Саймон быстро все схватывает, если ему объяснить. Мы сделаем из него железного… — Уже произнося это, он понял, что говорит не совсем то, что нужно, и добавил: — Я хотел сказать: мы научим его, как постоять за себя.
— Но вы не собираетесь учить его чему-то слишком опасному? — всполошилась Арбелла.
— Мы не будем учить его убивать, если тебя это беспокоит.
— Прости, — сказала она, удрученная тем, что снова обидела его. — Я не хотела показаться грубой.
Но Кейл уже не был так болезненно чувствителен по отношению к ней, поскольку видел значительное потепление с ее стороны.
— Да нет, все в порядке. Ты прости, что я был так обидчив. ИдрисПукке всегда напоминает мне, что я всего лишь хулиган и должен следить за своим поведением, когда общаюсь с воспитанными людьми.
— Да неужели он прямо так и говорит? — рассмеялась она.
— Конечно. Он не слишком церемонится со мной, когда речь заходит о моей чувствительной стороне.
— А она у тебя есть?
— Не знаю. Думаешь, хорошо ее иметь?
— Думаю, прекрасно.
— Ну, тогда я постараюсь, хотя не знаю как. Может, ты могла бы меня одергивать, когда я веду себя как хулиган?
— Боюсь, мне будет слишком страшно, — ответила она, томно моргая.
Он расхохотался:
— Знаю, все думают, что я не более добродушен, чем хорек, но больше я не собираюсь никого убивать только за то, что меня назвали головорезом.
— О, в тебе так много хорошего, — сказала она, продолжая трепетать ресницами.
— Но все равно я головорез?
— Вот, опять ты становишься излишне обидчивым.
— Знаешь, вот ты меня отчитала, и я никого не буду убивать, и вообще буду стараться стать лучше.
Она улыбнулась, он засмеялся в ответ и сделал еще один шаг в самую глубину ее смятенного сердца.
Кляйст учил Саймона и Коолхауса оперять стрелы гусиными перьями. После третьей неудачной попытки Саймон так разъярился, что сломал стрелу и швырнул обломки через всю комнату. Кляйст спокойно посмотрел на него и знаком велел Коолхаусу перевести:
— Еще раз так сделаешь, Саймон, и я тебе заеду сапогом прямо в дупу.
— В дупу? — переспросил Коолхаус, желая показать, сколь омерзительна ему любая грубость, даже непонятная.
— Ты ведь очень умный, вот и разберись, что это значит.
— Угадай, что я нашел внизу, в подвале? — сказал Смутный Генри, входя в комнату с таким видом, будто кто-то намазал его кусок хлеба маслом и джемом.
— Откуда, черт возьми, мне знать, что ты нашел в подвале? — ответил сидевший за столом Кляйст, поднимая голову.
Но Смутный Генри не позволил ему сбить свой восторг.
— Идем, сам увидишь.
Он так бурно радовался, что Кляйсту стало интересно. Генри повел их в подвальный этаж палаццо, а там — по коридору, становившемуся чем дальше, тем темней, к маленькой двери, которую не без труда открыл. Через высокое створное окно в помещение за дверью проникало достаточно света.
— Я как-то разговорился с одним старым солдатом, — рассказывал на ходу Смутный Генри, — он мне рассказывал свои военные истории — кстати, весьма интересные — и между прочим упомянул, что пять лет назад участвовал в поисковой экспедиции в Коросте. Они там гонялись за Мужиками и наткнулись на боевой Джаггернаут Искупителей, который отстал от основного обоза. Возле Джаггернаута стояли всего два Искупителя, которым они велели убираться, а сам джаггернаут — конфисковали.
Генри подошел к чему-то, накрытому брезентом, и приподнял один край. Под брезентом лежала куча реликвий: священные виселицы разных размеров, сделанные из дерева и металла, статуэтки святой Сестры Повешенного Искупителя, почерневшие пальцы ног и рук всяких мучеников, хранившиеся в маленьких изящно украшенных шкатулках-реликвариях, а в одной лежал даже нос, по крайней мере, Смутный Генри решил, что это нос, хотя по прошествии семисот лет трудно было сказать наверняка. Была там правая рука святого Стефана Венгерского и даже отлично сохранившееся сердце.
