Игры богов - Анисимов Александр (книги регистрация онлайн .txt) 📗
— Знаю! — чуть резче повторил Берхартер. Он хотел добавить еще что-то, но махнул рукой и снова принялся за отложенную лепешку. Ему совсем не нравилось происходящее — все шло не так, как хотелось бы: твари Незабвенного должны поддерживать друг друга во всем, а вместо этого — злая грызня.
Берхартер решил, что они не станут задерживаться в этой деревне ни одной лишней минуты. Как только утром взойдет солнце. Охотники отправятся дальше, и чем скорее это произойдет, тем лучше. Берхартер скосил глаза на крестьянина, пытающегося успокоить жену, а потом перевел взгляд на Энероса. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, но блеяние, доносящееся с улицы, заставило их задуматься о Дэфине. Похоже было, что он не нравился и Энеросу, вот только Охотники по обоюдному молчаливому согласию решили не говорить об этом — хотя бы пока.
Девятый Черный Охотник не задумывался о том, что, возможно, ему придется взять на себя главенствующую роль в их маленьком отряде, хотя, можно сказать, это уже произошло. Но твари изначально были созданы Райгаром как равные, и теперь трудно было предположить, что за этим последует. Во всяком случае, с Энеросом, похоже, проблем не возникнет — тот уже принял лидерство Берхартера как должное, а вот с Дэфином могли возникнуть серьезные неприятности.
Все шло неправильно, но Девятому Охотнику очень не хотелось признаваться себе в этом.
* * *
Берхартер проснулся задолго до рассвета, его разбудила острая боль в ноге. Сновидения Охотник не помнил, но в этот раз он явственно почувствовал, что что-то с ним не в порядке. Ему было холодно — очевидно, хозяева дома по какой-то причине не протопили жилище. Или Берхартеру это лишь показалось? Поднявшись с лавки, он едва не закричал — по шраму на ноге будто прошлись плетью. Энерос заворочался, но не проснулся: подсознательно понял, что никакой опасности нет. Берхартер, прихрамывая, но не притрагиваясь к ноге, подошел к печи и приложил ладонь к ее шершавому боку. Тепло. Его обдало волной жара, но, едва Охотник отошел, вновь навалился холод, челюсть начала мелко подрагивать. Взяв со стола плащ, он закутался и сел прямо на пол, привалившись спиной к печи.
— Я ненавижу холод… — пробормотал Берхартер и пораженно замолчал. Он не мог произнести этих слов, и произнес их не он — словно кто-то чужой воспользовался его губами, чтобы выразить терзающую душу и тело мысль. Охотник вскочил, хотя новая вспышка боли в ноге была еще нестерпимее прежней.
— Я ненавижу холод, — вновь повторил Берхартер, прежде чем заставил себя смолкнуть. Охотник принялся дико озираться, даже не понимая толком, что пытается отыскать. Энерос беспокойно завозился во сне — очевидно, отголоски мыслей Берхартера долетели до него, — но не проснулся.
Взгляд Девятого Охотника скользнул по лицу лежащей твари и, не задержавшись на нем и мгновения, ушел в пустоту. В снег и ветер, в холод…
Берхартер стоял на заснеженной тропе среди нагромождения валунов и обледеневших скальных стен. В лицо его бил колючий ветер, щедро раздавая морозные оплеухи, забираясь под одежду и холодя тело. Охотник — да Охотник ли? — сделал несколько шагов по тропе, по щиколотку проваливаясь в снег, и замер, испуганно озираясь по сторонам, однако взгляд натыкался лишь на густую снежную стену: буре не было никакого дела до застывшего среди камней смертного, она бесновалась, не замечая никого и ничего на своем пути.
— Эй, монах! — громко окликнул Берхартера кто-то, и Охотник резко обернулся на звук, хотя рев ветра и не позволял точно определить, куда следует смотреть. Прямо посреди тропы, широко расставив ноги, стоял невысокий человек, чуть наклонившийся вперед и опирающийся обеими руками на кирку, острие которой матово поблескивало, хотя света практически не было.
Берхартер знал, кто это, но почему-то не мог вспомнить имени стоящего перед ним. Решив взглянуть в лицо человека. Охотник шагнул вперед, но нога зацепилась за трещину в камне, и Берхартер едва не упал.
— Обитель больше не принадлежит вам, — расхохотался человек и, превратившись в смутную тень, растворился среди хлопьев снега.
— Будь ты проклят, Озенкольт! — яростно завопил Берхартер, ринувшись за ним, но руки его схватили лишь воздух. Охотник даже не понял, что назвал человека по имени. Хотя почему человека? Стуканцы никогда не были людьми…
— Да будь же ты проклят, Вечный! — разнесся над тропой горестный крик, почти заглушенный ревом ветра. Морозный воздух, ворвавшийся в легкие, сбил дыхание, заставив Охотника согнуться почти пополам и застонать от боли.
Он был один среди камней и понимал это. Медленно выпрямившись, Берхартер запрокинул голову, подставив лицо снегу, и заорал что есть мочи. Охотник кричал так, словно от этого зависела его жизнь. Он кричал, потому что ему стало страшно:
— Райгар! Райга-ар! Райга-а-ар!!!
Так дети обычно в истерике зовут мать. Так Черный Охотник звал своего Безумного и Незабвенного бога.
— Что происходит?! — Энерос уже давно тряс Берхартера за плечи, но тот заметил это только сейчас. Охотник снова стоял посреди полутемного дома, придерживая обеими руками плащ и прижимаясь спиной к печи. Однако тело все еще чувствовало холод снега и ветра, хлесткие удары бури и обжигающий легкие ледяной воздух. Берхартер перевел мутный, ничего не понимающий взгляд на лицо Энероса и, взяв того за руки, отстранил от себя, шагнув вперед. Девятый Черный Охотник не мог дать никакого разумного объяснения случившемуся. Что это было — реальность? Видение? Слишком правдоподобным оказалось происшедшее, но разве мог Берхартер вдруг попасть в Северные горы, а затем мгновенно перенестись обратно? В том, что это были именно Северные горы, Охотник не сомневался ни секунды — их невозможно было спутать ни с какими другими.
Берхартер приподнял руку и приложил ее к щеке Энероса, все еще стоящего рядом. Тот дернулся и поспешил сделать шаг назад.
— Да ты будто в снегу валялся, — удивленно произнес Охотник, даже не подозревая, насколько близок к истине. — Ты же холодный.
Берхартер и сам ощутил здоровый жар тела Энероса, а потому поспешил повнимательнее взглянуть на свою руку. В комнате было темновато, но, тем не менее, Охотник сумел разглядеть, как неестественно бела его рука, будто только что отморожена.
— Спаси, Незабвенный, — прошептал Берхартер, подойдя к скамье и медленно опустившись на нее. Черный Охотник избегал смотреть на Энероса.
— Мы уезжаем сейчас же, — отчетливо произнес Берхартер, поднимаясь. Энерос не произнес ни слова, даже не попытавшись возразить, хотя выражение удивления и тревоги так и не сошло с его лица. Девятый Охотник между тем принялся сосредоточенно и неторопливо собираться. Одевшись, прицепив за спиной меч и спрятав его под плащом, он, не дожидаясь Энероса, хлопнул дверью и направился в хлев, где должен был ночевать Дэфин. Берхартер не думал, что тот посмеет ослушаться.
Ночью деревня выглядела совершенно иначе. Дома превратились в темные размытые пятна, нигде не горело ни одно окно, хотя на другой стороне поселения и был заметен какой-то свет. Лай собак стал громче — они почувствовали, что Охотник вышел из дома, однако даже это не заставило жителей выйти взглянуть, что происходит. Из хлева не доносилось ни звука, и Берхартер почти не сомневался, что знает причину этого. В руке Девятый Черный Охотник нес толстую свечу на деревянной подставке с изогнутой резной ручкой — лампы в доме не было. Пламя свечи, хоть и трепетало, гаснуть не собиралось. Одна из створок ворот хлева была распахнута настежь, и Берхартер, на миг остановившись, снова прислушался, но внутри царила все та же безмятежная тишина, будто постройка была совершенно пуста. Вот только запах… Запах безошибочно выдавал то, что глаза Охотника смогли увидеть лишь спустя несколько секунд.
Он споткнулся, едва оказавшись в хлеву. Наклонив голову, Берхартер обнаружил под ногами то, что лишь смутно напоминало баранью тушу. Животное было все исполосовано ножом, голова, почти отделенная от тела, держалась лишь на нескольких клочках кожи и жил, распоротый живот являл взору кучу вывалившихся внутренностей. Кое-где Охотник видел следы человеческих зубов. Подняв свечу высоко над головой, он принялся внимательно осматриваться. Хлев походил на бойню с той лишь разницей, что здесь животных умерщвляли не один и даже не два, а несколько десятков раз. Повсюду были разбросаны куски мяса и шкуры. Некоторые туши были разорваны на несколько частей, некоторые остались почти целы, но зато начисто ободраны. Покрывающая землю солома была почти черной от крови. Коровья туша лежала почти в самом центре. Отрезанная голова с местами содранной кожей была насажена на толстый гвоздь, вбитый в дальнюю стену, но это Берхартер увидел позднее.
