Рождение империи - Браун Саймон (читаемые книги читать .txt) 📗
Мэддин вновь взялся за перо и в десятый раз за утро попытался что-то написать, но, чувствуя, что все равно ничего не получится, бросил перо на бумагу, отчего получилась внушительных размеров клякса. Негромко выругавшись, он быстро поднялся из-за стола, больно ударившись головой о потолочную балку.
Принц тяжело опустился на стул, потирая ушибленное место. Ему даже стало жаль себя. Боль вскоре утихла, но Мэддин продолжал сидеть, не в силах взяться за работу.
Он наклонился, чтобы взять еще один лист бумаги, и в этот момент фамильная цепь выскользнула из-под рубашки. Мэддин замер, глядя на нее. Ему почему-то пришла в голову мысль, что во время похорон Алвей следовало в первую очередь избавиться от этой цепи, а не от знаков отличия его семьи. Потому что цепь символизировала Сефид, в то время как знаки – лишь принадлежность к семье. А ведь его возлюбленная была убита именно при помощи магии…
Мэддин откинулся на спинку стула и правой рукой поднял цепь, чтобы ожили амулеты. Но ничего не произошло. Не вспыхнуло ни единой искры… и никогда не вспыхнет. Не-Кевлерены наверняка ощущают точно такую беспомощность перед Сефидом, подумал принц, и ему стало жаль себя.
Мэддин тотчас постарался отогнать прочь эту подлую жалость, но так и не смог – по крайней мере ему не удалось этого сделать до конца. Принцу по-прежнему было искренне жаль всех тех, кому выпало родиться не-Кевлереном и чьи судьбы в той или иной мере были связаны с судьбой его семьи.
Мэддин дал себе слово, что он это изменит. Он непременно сделает все для того, чтобы его колония была свободна от прихотей Ксвлеренов. Принц пока не знал, каким образом этого добьется, но и том, что так оно и будет, не сомневался ни секунды.
Неожиданно Мэддин ощутил прилив работоспособности. Он хмуро улыбнулся, спрятал фамильную цепь и вновь взялся за перо.
У Китайры тоже была фамильная цепь.
Она извлекла ее с самого дна огромного сундука, чтобы еще раз внимательно изучить. Грамматиста всякий раз изумляло, насколько прекрасны амулеты. Все они были сделаны из стекла самых разных оттенков. Вот, например, красный, с веточкой розмарина внутри; а вот – молочно-белый, с крупинкой золота; вот желтый, с застывшим в нем крылышком жука…
Китайра потрогала каждый амулет. Затем напрягла все свои чувства, чтобы не попустить искру – знак, свидетельствующий о том, что установлена связь с Сефидом. Пару раз возникало слабое свечение, но такое тусклое, что девушка решила, что это ей показалось.
Какой щедрый дар, подумала она про себя. Достойный той, что его преподнесла.
И все-таки было в этом подарке нечто от насмешки.
Китайра, чью мудрость признавали грамматисты всего Хамилая, чьи труды по изучению Сефида уважал сам Малус Майком, была бесплодна. Несмотря на упорный труд, она так и не разгадала тайну Обладания. В некотором роде девушка так и оставалась ребенком, лишь замочившим пальцы ног в безбрежном океане Сефида.
Дар Кевлерена.
Порой Китайре хотелось выбросить эту цепь в море или раздавить амулеты каблуком. В иные мгновения она желала поднести камни к глазам и смотреть сквозь них на солнце или звездное небо до конца своих дней. В этом суть красоты, решила девушка. Нечто такое, что способно довести до безумия.
Но любоваться подаренной ей фамильной цепью Китайра могла лишь в одиночестве. Кроме того, цепь она получила в подарок еще до того, как познакомилась с Гэлис. Так что стратегу про цепь ничего не известно.
Это был секрет, которым Китайра не спешила ни с кем делиться. Источник радости и боли – все, что осталось от связи с повелительницей-Кевлереном, связи, которая поначалу казалась такой многообещающей и которая так мало дала ей.
За исключением Гэлис, напомнила себе девушка, хотя Кевлерены наверняка бы изумились, узнай они, какое глубокое чувство питала она к стратегу. Интересно, подумала, а как же другие, кто, как и она сама, раздираем между любовью и личными амбициями? Чувствуют ли они то же самое? Впрочем, Китайре удалось достичь некоего равновесия: ее страсть к Гэлис была по силе равна страху и ненависти к Кевлеренам. Девушка была привязана к обеим женщинам, и вряд ли будущее что-либо изменит.
Китайра подумала, что в этом мог заключаться источник понимания сути Сефида, но это понимание, как всегда, ускользало от нее.
Но должен ведь быть какой-то выход! В этом Китайра не сомневалась. Рано или поздно, но она разгадает тайну Сефида. Не могут же одни лишь Кевлерены бесконечно владеть этим секретом.
Грамматист взяла цепь в левую руку и вернулась к бумагам. В последние несколько дней – после того как Гэлис перебралась к Поломе на «Ханнема» для разработки совместных планов – Китайра провела немало часов, записывая все, что ей было известно о Сефиде. Она часами перечитывала написанное, пытаясь проследить закономерность, отыскать подсказку, которая явилась бы ключом к невероятной тайне, но так ничего и не нашла. Ничего страшного, наверняка еще найдет… И Китайра взялась за новые записи.
Гэлис проснулась. В темноте она не сразу сообразила, где находится. Девушка попыталась вспомнить сон, который ее разбудил. Немного успокоившись и придя в себя, она встала с кровати.
Во сне Гэлис видела Китайру. Они занимались любовью. Длинные ноги Китайры обхватывали ее ягодицы, груди девушек соприкасались. Она целовала изящную шею Китайры, затем подбородок и чувственные губы.
А потом накатила боль, резкая и неожиданная.
Стратег посмотрела на постель: в ней что-то копошилось. Гэлис отдернула верхнюю простыню.
В воздух взлетела какая-то черная мерзость. Девушка машинально отшатнулась, хотя испытывала не страх, а любопытство. Она наклонилась вперед, вглядываясь в темноту.
Жук. Размером в половину ее большого пальца. С непропорционально большой головкой, которой он водил из стороны в сторону, словно искал жертву; две огромные, похожие на клещи клешни угрожающе шевелились.
Гэлис почувствовала, как ее по левому бедру стекает какая-то струйка, и перевела взгляд вниз, но в темноте ей мало что удалось рассмотреть. Она подошла к столику и зажгла светильник. Поднеся лампу ближе к обнаженному телу, девушка увидела на талии небольшую ранку от укуса, из которой сочилась кровь. Гэлис посмотрела на мерзкого жука, который вновь пытался зарыться среди простыней.
– Вот ублюдок! – негромко выругалась стратег, с решительным видом подошла к кровати и ладонью раздавила жука.
Она вытерла руку о край матраца и мысленно поблагодарила судьбу, что рядом с ней не было Китайры: при виде гнусного насекомого, копошащегося в постели, ее возлюбленную наверняка хватил бы удар.
Место укуса перестало болеть, но Гэлис какое-то время держала руку прижатой к ранке, чтобы остановить кровотечение. Разбитая, раздраженная тем, что ее сон прервали, она откинулась на подушках, предварительно пошарив рукой в поисках других незваных гостей. Ничего не найдя, девушка вновь попыталась уснуть.
Корабль застонал.
Неожиданно налетел порыв ветра. Захлопали паруса.
Место укуса начинало чесаться.
А еще Гэлис затосковала по Китайре. Это было нечто большее, чем обычное плотское желание. Скорее – тоска. Любовь, похоть, одиночество – все это слилось воедино, разливаясь в ней подобно… подобно крови из раны.
Гэлис вскрикнула и снова села в постели. Ночь была теплой, но стратег чувствовала себя страшно одинокой в тесной каюте. Раньше ей казалось, что она постепенно привыкает к путешествию по морю и что со временем даже войдет во вкус, но такие ночи заставляли Гэлис усомниться в этом. Ей хотелось вновь почувствовать под ногами сушу. Там можно встать с постели и пройти долгие мили, не повстречав ни одной живой души. Здесь же, в море, девушку окружала великая пустота, но в ней нельзя было скрыться. Стратег чувствовала себя словно в западне, в которую попала заодно с пятью сотнями других человеческих душ.
О, умей она летать как альбатрос или плавать как рыба!..
Или будь сейчас рядом с ней Китайра…
Эриот проснулась от того, что кто-то легонько тряс ее за плечо. Она с трудом разлепила веки и увидела перед собой смутные очертания человеческой фигуры.
