Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
Почему она снова ничего не сказала ему? Большая стрелка часов уверенно уползала за шестёрку. Лекция Горгульи уже началась, и дверь заперли изнутри. Маша прекрасно видела, что спешить некуда, потому она и стояла перед Мифом, не шевелясь.
Да, наверное, именно поэтому и стояла.
Компьютерный указатель щёлкнул по алому крестику – статья исчезла с экрана, как будто её и не было. Миф испытывающе взглянул на Машу. Она стояла на прежнем месте.
Понятное дело, что он ею так недоволен – Маша даже эту жалкую статью написать не в состоянии. Даже жалкую статью, в которой всего‑то и требовалось, что собрать нужные данные в институтском архиве! Что тут говорить о полевой работе.
Зря проторчала там месяц, задыхаясь в пыли и теряя зрение от тусклого мигающего света. Работы здесь ещё минимум на неделю – это если каждый день после занятий. Снова перетаскивать туда‑обратно тяжёлые папки с машинописными страницами. От них, если прижать к груди, остаются серые пятна на рабочем халате. Значит, всё снова.
– Ты что‑то ещё хотела? – Раздражение в его голосе стало уже слишком явным. Его было не скрыть. – Иди, иди, а то опоздаешь на лекцию.
Она развернулась и вышла. Сама виновата, в конце концов. Кто просил идти под его руководство? Сама ведь пошла, из упрямства. Из желания доказать ему что‑то. Если бы летом она знала, если бы только знала.
Впрочем, Маша прекрасно понимала, что даже если ей придётся торчать в архиве весь остаток жизни, она не отступится. Она Мифу такого счастья не подарит! Пусть кривится и смотрит на неё поверх очков. Пусть курит, наполняя всю комнату синюшным дымом. Не на ту напал, господин лучший оперативник.
Выкрашенные в бежевый институтские стены знали много прикосновений. Их обтирали спинами ожидающие, руками хватали те, чья походка делалась неверной, пристраивали на них тетради судорожно списывающие. Кое‑где виднелись незакрашенные надписи‑царапины. Маша вела по ним рукой, не читая. Все эти надписи – и даже те, что были до них – она знала наизусть.
Маша дошла к триста первой аудитории и из упрямства простояла у стены всё время до перерыва, почти не меняя позы. В притихшем коридоре был хорошо различим голос Горгульи – по‑военному чеканные фразы.
Хорошо бы вообще не попадаться ей на глаза хоть сегодня – так ведь потом всё равно выяснит, почему не пришла, да что случилось. Пусть уж так.
Мелодично разлился по этажам звонок, и в двери повернулся ключ. Маше показалось, что стоило двери чуть приоткрыться, как в коридор высыпала сразу вся группа, застучали шаги по скользкому полу.
Они её окружили таким плотным кольцом, что даже Горгулья, реши она прорваться к опоздавшей, не разорвала бы строй.
– Ну что? – первой спросила Сабрина, загодя хмурясь.
– Ничего, сказал всё переделать. Как я и думала. – Маша старалась ни на кого не смотреть.
– Вот зараза! – упоённо‑громко подвёл итог Рауль. – В третий раз посылает переделывать.
Ляля ткнула его локтем в бок – потише мол, тут преподаватели ходят.
– По‑моему, сейчас самое время от него уйти, – заявила она не менее громко, чем Рауль. – Пока всех руководителей не расхватали. А что, потом дождёшься – не к кому будет приткнуться.
Сабрина смотрела молча, кажется, даже не мигая, и её взгляд угнетал Машу больше всего, даже больше, чем слова всех остальных.
– Я бы на твоём месте ушла, – сказала Ляля, окончательно выдохшись.
Все смотрели на неё так выжидающе, что Маше пришлось ответить.
– Нет, я не уйду. Я не могу так… отступить. Понимаете? Тем более, что никто другой не занимается оперативной работой.
Кто‑то вздохнул, кто‑то всплеснул руками, и круг распался, только Сабрина осталась стоять рядом, сложив на груди руки. Её злое напряжение сменилось отрешённой усталостью.
– Пойдём что ли, – вздохнула она наконец, кивая на дверь аудитории. Хвост чёрных волос качнулся от плеча к плечу.
И очень вовремя. Горгулья начала лекцию за пять минут до конца перерыва.
– А отдохнуть? – горестно вздохнул с задней парты Рауль.
Она сердито вскинулась, дрогнул бледно‑розовый шрам на левой щеке. Коротко стриженые волосы топорщились ёжиком, почти бесцветные в ярком солнечном свете.
– Отдохнёте в гробу.
Иногда Маше казалось, что если за день она ни разу не услышит «в гробу отдохнёте», день будет прожит бессмысленно и глупо. Не успела она скользнуть за первую парту, как взгляд Горгульи обратился к ней.
– Орлова, ты курила?
Ну вот, как по расписанию.
– Нет, Татьяна Альбертовна, я просто была в кабинете у Мифодия Кирилловича.
Губы Горгульи дрогнули, словно она собиралась продолжить обличительную речь, после которой Маше обязательно захотелось бы сжечь всю сигаретную промышленность мира, но не издала ни звука. Поджала бледные губы.
– Садитесь быстрее, начинаем.
Мифа они все не любили – Маша знала. Точно так же знала, что при всей нелюбви, никто и никогда не решится ему перечить в открытую, а уж тем более – крутить интриги за спиной. Так что он может курить у себя в кабинете, встречаться, с кем захочет, и приходить на работу, когда вздумается. Никто и никогда не пойдёт против Великолепного Мифа.
* * *
На доске объявлений висел листок бумаги: «собрание преподавателей», дата, время. Миф сорвал его, оставив на кнопке клочок бумаги, окинул взглядом остальные объявления. Кого‑то отчисляли, от кого‑то требовали справку медосмотра, ничего примечательного.
Кафедра – дверь направо, табличка на четырёх шурупах. Унылое совещание затянется как всегда до глубокого вечера. Он без стука открыл дверь.
– Как старые раны, болят на перемену погоды? – Миф прошёлся по кафедре, скрипя паркетом.
Горгулья обернулась. Максим сгорбатился за столом, делая вид, что его здесь нет. В конце вытянутой комнаты кашлял и вздыхал Ли. Аннет торопливо свернула окошко пасьянса на экране компьютера. Высокие окна подёрнулись вечерним маревом. Институт уже притих: разошлись курсанты, но ещё горел свет в некоторых окнах.
Миф подцепил двумя пальцами стул, поставил его рядом с Горгульей. Сел верхом. У неё на столе лежала связка ключей с потёртым брелоком‑компасом. В оболочке из прозрачного пластика болтался шар – север, юг и так далее.
– Положите на место, – потребовала Горгулья, проследив за его руками.
У неё было каменное лицо – не просто так курсанты наградили её прозвищем, – даже не каменное, обсидиановое. У неё был шрам через левую щёку и жёсткий взгляд цвета испитого чая. Ещё – неловко вывернутая нога, которая болела каждую весну и осень, из‑за которой походка Горгульи тоже делалась каменной, походкой статуи. Не просто так её отправили в отставку.
– Бросьте, вам всё равно, а мне пригодится. – Миф отстегнул простую защёлку, стащил брелок с кольца.
Горгулья не спускала с него взгляда.
– Положите на место, я сказала. Я знаю, зачем вам, потому и говорю.
Аннет и Максим сделали вид, что ничего не замечают. Их лица были бледными от искусственного света, руки перебирали бумаги, подготовленные к собранию. Аннет повременила и снова развернула на экране пасьянс.
Ли в своём углу вздыхал и кашлял. Он так удачно прятался за развесистой пальмой, что не разберёшь, чем там он занимается за столом. Готовит важное сообщение или предаётся воспоминаниям, уставившись в зашторенное окно.
– Хорошо‑хорошо, раз вам жалко. Так как старые раны, болят?
– Не ваше дело, – огрызнулась Горгулья и снова уставилась в компьютер, только по немигающему взгляду стало ясно, что она не работает – злится. Очень обидно, когда тычут пальцем в самое больное. – Занимайтесь своими прямыми обязанностями, у вас тематический план лекций до сих пор не сдан. Или считаете, что вам и это с рук сойдёт?
Миф усмехнулся и принялся смотреть в потолок – до собрания оставалось минут двадцать.
Вечером Маша пошла в архив. Институтские коридоры успели притихнуть. Идя мимо, она отметила, что комната под лестницей заперта: в широкой щели между дверью и косяком были видны четыре металлических штыря от замка и – ни лучика света. Лампа над лестницей вопреки своей древности горела алыми буквами.
