Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна (чтение книг .txt) 📗
— Не знаю, биил Бэрсар. Мой взор затуманен горем, и будущее темно для меня. Мне только жаль, что я до этого дожил.
Я никогда не гнался за властью и вовсе не рад, что власть догнала меня. Как я устал! Такое простое несбыточное желание: принять ванну. Горячая ванна с душистой водой, бокальчик пекле и негромкая музыка. Не здешняя какофония, а музыка нашего века. Ну, ладно, тогда другое желание — правдоподобней. Спуститься вниз и немного побыть с семьёй. Хотя бы раз увидеть сына не спящим. Правдоподобнее? Как бы не так! Братство ревниво. Я принял Эрафа, значит, обязан принять Асага. А если сейчас я приму Асага, значит, я должен завтра с утра объявит Совет, и только потом я сумею собрать Старейшин Малого Квайра, хоть — честное слово! — это гораздо важней.
Я послал за Асагом, сижу и злюсь, потому что проклятая власть все у меня отняла. Даже право побыть с семьёй. Отдохнуть с дороги. Выбрать, с кем я хочу, а с кем не хочу говорить. Я сейчас не хочу говорить с Асагом. Мне нужна хоть какая-то передышка между тем, что я сделал, и тем, что ещё предстоит.
Асаг появился, и я поднимаюсь ему навстречу. Надо его обнять и сказать, как я рад его видеть. А я сейчас вовсе не рад его видеть, хоть уважаю его, и, наверное, даже люблю.
— Умотался? — неожиданно мягко спросил Асаг.
Он ждёт, пока я усядусь, и сам садится напротив. И Говорит все с той же непривычной заботой:
— Ладно, Тилар, никаких таких бед, чтоб прям сейчас. Вот будет Совет — посудачим.
— Ну, а как тут?
— Уже тихо, — говорит он спокойно. — Господи всеблагой, Тилар, и как ты нас терпишь?
Гляжу на него во все глаза. В это надо ещё поверить: заботливый и кроткий Асаг!
— Что? — говорит он, — чудно? Иной урок — и дурно впрок, а от другого урока — околеешь до срока. Околеть-то не околел… Ох, Тилар, воевать нам пора, а то как бы наши петухи Кас не пожгли!
— Сибл?
— Сиблу против Братства не идти, — отвечает Асаг сурово. — Братство и не таких окорачивало. Сытно живём, Тилар. Сытно да боязненно. Вот и гуляет дурная силушка.
— Если бы так просто!
— А то не вижу! Сам злился: чего ты нас давишь, а мастеришек холишь. А тут глянь: мы-то на них стоим. Сколь ни велико наше хозяйство, а с него не покормишься.
— Едоков у нас много, Асаг. Мастер кормит только свою семью, а мы ещё три сотни беспомощных. Да и ребята Сибловы — если честно — тоже вместе с семьями у тебя на шее висят.
— Старых да малых кормить — то бог велел. Старые примрут — малые вырастут. А вот что здоровые бабы по домам сидят…
— Оставь, Асаг. В этом я с Суил не спорю. Пусть детей растят. Они нас кормить будут, а от вора или лентяя какой прок?
— Ишь ты! Сразу угадал! Ну, скажу, Тилар, пожалел я тебя! Видать, что с бабой твоей, что с нами управиться…
— Да не лезьте вы хоть в это!
— Ну, прости ежели… Я к тому только, что силы за ней может поболее, чем за Сиблом. Хорошо, коли она твои песни поёт.
— Это моё дело, Асаг.
— Кабы только твоё! Ты не серчай, Тилар… я вот похлебал из твоей плошки да уразумел: пора нам тебя придержать. Хватит тебе по лесам рыскать да под пули лезть. Некем тебя заменить, Тилар! Сынок твой когда ещё вырастет…
— А ты?
— А я тебе не наследник, — сказал он серьёзно. — С Касом ещё управлюсь, а что по-за лесом мне не видать. Эргис — тот, может, и разглядит, да с нами ему не ужиться.
— Рановато ты меня хоронишь, Асаг!
Он усмехнулся. Грустно так усмехнулся, явно жалея меня.
— Не про то сказ. Есть спрос и с Великого. Один ты такой на свете. Нельзя нам тебя потерять.
А утром мы отправились на Совет. Немного не то, конечно. Не тёмной ночью, тайными тропами, озираясь, поодиночке, а золотистым весенним утром, по людной улице и втроём. Я, уверенно молчаливый Асаг и угрюмо молчащий Сибл.
Золотое весеннее утро, юный запах листвы — и вдруг сытный радостный запах дерева от свежеоструганых досок. Я оглядываюсь на Асага: кто это вздумал строиться здесь — на главной улице Малого Квайра, в полусотне шагов от «дворца»?
— Гильдия, — отвечает Асаг. — Я дозволил.
Правильно, молодец Асаг. Юной, как эта весна, купеческой гильдии Каса удобней держать казну под защитой моих отрядов. А мне спокойней, когда моя гильдия у меня под рукой.
— А как будут строить? Рисунок видел?
— А как же, — отвечает Асаг. — Им Вахи делал, который для Гонсара чертил.
Неплохо. Юное дарование из подручных великого зодчего, природный бассотец, кстати. Эргис только прошлой весной привёз его из лесов. Я радуюсь, когда ко мне попадают такие ребята, мост между квайрским Касом и ещё недоступной страной. И я доволен, что Малый Квайр не украсят ещё одним монстром.
Вот мы уже подходим к нему, к этому уроду. Братство нуждается в ритуалах, И Асаг сварганил для них подходящий сарай. Длинная бревенчатая постройка. Безглазая — потому, что только под самой кровлей лепятся слепенькие окошки. Угрюмая — потому что бревна вычернены по старину. И часовые у входа.
Мрачное убожество и тайна. Лучший способ отвадить тех, в ком есть хоть немного рассудка.
Черт побери! Я бы пустил сюда всех, кто пожелает. Пусть увидят ощипанный вариант богослуженья, которым Ларг предваряет Совет. Пусть послушают наши споры — те же, что в гильдии и в цехах: на Совете мы теперь говорим о хозяйстве, остальное перенесено в мой кабинет.
Длинный сумрачный зал, где дымятся факелы, потому что из жалких окошек еле-еле сочится свет. Сущность Братства! От весеннего солнца в мрачный хлев, пропахший дымом и прелью.
Совет встречает нас стоя. Мы поклонились Совету, И Совет поклонился нам, и теперь мы шествуем к возвышенью, где для нас воздвигнуты кресла. И только когда мы садимся, Ларг встаёт и приветствует нас. Он сидит в стороне, демонстрируя независимость веры, и, конечно я с ним согласен. А если нет, то это решается наедине, у очага в моё кабинете.
Надоедливый ритуал начала Совета. Ларг трудится, Асаг внимает, Сибл одолевает зевоту, а я гляжу на Совет. И я рад, что мне пришлось созвать их сегодня. Через несколько дней суета затянула бы взгляд пеленою привычки, но сейчас…
Я вернулся издалека. Из холода храмового подземелья и холода той ирагской зимы. Я знал, конечно, что все давно изменилось, и всё-таки я отправлялся на встречу к ним — к тем гордым, иссушенным голодом оборванцам, которые сначала судили меня, а потом безоглядно вручили мне свои жизни.
Их было сорок, теперь их осталось двадцать.
Пятнадцать покинули нас при расколе Братства.
Десятерых мы оставили на войне.
Пятеро выбраны заново — из достойных.
О каждом из них я знаю все, и каждому наперёд отведено место и назначена подходящая роль.
Ерунда — я никогда не знаю. Сидят два десятка зажиточных горожан, уверенных в будущем, знающих себе цену, и огонь фанатизма надёжно притух в их глазах. Фанатизм и сытость не очень-то ладят друг с другом.
И мысль, заманчивая безрассудная: а если прикончить Братство? Потихоньку его придушить, освободив и их, и себя?
Приятная мысль, но я знаю, что все приятное лживо. Моё богатство — свободный квайрский Кас, но моя сила — Братство. Три сотни преданных и бездумных, которые сделают всё, что я им велю. Отряды Эргиса хороши до поры, потому что люди Эргиса приучены думать. Он сам отбирает только таких, и это лучший отряд во всем регионе. Но пойдут ли они за мной до конца?
Вступление конечно, но они не спешат говорить. Сидят и поглядывают на Асага. Пара таких Советов, и грянет новый раскол. И я говорю:
— Спрашивайте, братья! Слово Совета — свободное слово. Грешит не сомневающийся — грешит лгущий.
Кто примет вызов? Ну, конечно, Гарал! Самый надёжный из друзей-врагов и самый любимый после Эгона. Изрублен в боях так, что жутко глядеть, но те же мальчишеские глаза и тот же бесстрашный мальчишеский голос. И конечно, отчаянно и бесстрашно он врубает в меня самый главный вопрос:
— Скажи, Великий, а по чести ли это, что мы первые на пустое пришли, мёрзли да голодали, да жили из себя рвали, а нам за то ни доли, ни славы? Пришлые заявились, на готовое сели, а ты их теперь над нами ставишь. А как до спору дойдёт, так ты не наше, а ихнее слово слышишь. Что ты на это скажешь, Великий?
