Обряд Ворлока - Русанов Владислав Адольфович (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗

Но саксы не дрогнули. Выкрикнув ставшее уже привычным: «Прочь! Прочь, трусы!», они обрушили на головы вражеской пехоты град камней и сулиц.

Пращи!

Уж кому, как не пастухам и землепашцам, спешившим к Гарольду со всего юга и востока Англии, знаться с этим оружием. Отогнать волка от пасущихся овец, а коршуна от курятника должен уметь каждый. А уж попасть в верткого хищника куда как тяжелее, чем в неповоротливого из-за щита и доспехов, шагающего в строю по топкой и вязкой земле нормандца.

Ратники Вильгельма гибли десятками, падали один за другим. Последующие ряды наступающих втаптывали в грязь раненых и убитых. И все же они добрались до палисада, полезли на приступ. Саксы встретили врагов ударами топоров и копий.

— Прочь! Прочь!!! — гремело над строем.

Словно волна прибоя о прибрежные камни, разбился напор пеших нормандцев о строй саксов. Каждый хускарл стоил в рукопашной двоих-троих наемников, набранных во Фландрии, Бретани и Пуату. Кто-то бил копьями через просветы между кольями. В лица, в плечи, не прикрытые щитами, по ногам. Кто-то, размахивая тяжеленными топорами, словно хворостинкой, обрубал наконечники нормандских пик. Бросая щиты, многие саксы перепрыгивали через ограду и в оберуч врубались во вражеские ряды.

Над полем боя стоял звон, треск и многоголосый вой, в котором воедино слились и воинственные кличи и крики боли.

Нормандцы упрямо пытались расшатать палисад, развалить его по бревнышку, пробить брешь в надежной обороне дружинников Годвинссона. На правом и левом крыле войска это несколько раз удавалось, но стоявшие там ополченцы брали числом, а не умением. Не щадя жизней, накатывались они на прорвавшихся нормандцев, пускали в ход вилы, косы, дубины и даже, упав под ноги сражающимся, вцеплялись врагам в лодыжки, подрезали сухожилия.

Захваченный накалом сражения, Вратко сам не заметил, как выговорил следующую вису:

По воле судьбы или подчиняясь чародейству, сказать трудно, но пехотинцы Вильгельма дрогнули, подались назад и вскоре уже беспорядочно бежали, вжимая головы в плечи, бросая щиты и копья. Раненые ползли, умоляя соратников о помощи, но их стонов и просьб не слышали. Своя шкура всегда дороже.

Саксы еще немного пошвыряли в спину убегающим камни и сулицы, но вскоре их предводители окриками остановили самых рьяных бойцов. Следовало ожидать еще не одной атаки, а запас оружия восполнить неоткуда.

Наблюдая за ними, Вратко прозевал миг, когда герцог отдал приказ рыцарям.

Три потока всадников устремились на холм Сенлак.

Рядом с одетыми в кольчугу благородными воинами скакали сержанты, [132] оруженосцы в кожаных жаках и гамбезонах. [133] Трепетали флажки, развевались яркие плащи, сверкали шлемы и оковки щитов. Копья опустились для слаженного удара.

— С нами Бог! — неслось над рядами. — Вильгельм! Вильгельм и Нормандия!

От топота копыт гудел воздух.

— С нами Бог!

Впереди несся на врага сам герцог с занесенной тяжелой булавой. Над его головой сверкали золотом львы Нормандии. Рядом с ним скакал епископ Эвд в белой мантии.

— С нами Бог! Вперед, Нормандия! — кричали рыцари и бароны.

— Бретань! Бретань и Туар! — провозглашали на левом крыле.

— Булонь и Эстас! — отвечали им с правого. — Нормандия и де Бомон!

— Прочь! Прочь, нормандские псы! — немедленно отозвались саксы.

И вот рати столкнулись.

Заржали кони, соскальзывая по отлогим стенам вырытого перед палисадом рва. Животные ломали ноги, падали, подминая седоков. Рыцари тянулись копьями, целя в мелькающие за щитами и кольями оскаленные лица, бросали коней грудью на сталь и заостренные бревна. Рубили мечами, дробили шлемы и черепа булавами. Воины Гарольда отвечали ударами топоров и копий. Дрогнули и качнулись ополченцы. Несмотря на ярость и ненависть к врагам, они не могли тягаться с нормандцами ни в боевой выучке, ни в вооружении. Поселян топтали лошадьми, крошили в капусту длинными мечами. Они гибли уже не десятками, а сотнями. Если бы не отряды английских танов, вовремя подоспевших на подмогу, землепашцы не устояли бы.

В центре под знаменем красного дракона Эссекса бок о бок с родными братьями, которые ни на мгновение не оставляли его одного, бился король. Хускарлы вокруг него стояли стеной. Они остановили напор конницы и даже слегка потеснили ее назад.

Блеск стали. Алые брызги, слетающие с клинков.

Звон оружия, жалобное ржание коней, яростные крики бойцов.

Цвета и звуки смешались в круговерть, размазанную перед глазами новгородца.

Водоворот потных, перемазанных кровью и грязью тел манил, втягивал в себя.

Новгородец не стал сопротивляться, а нырнул очертя голову в этот омут.

Он растворился в сражении. Был каждым рыцарем и каждым хускарлом, каждым ополченцем и каждым ратником. Чувствовал их боль и ненависть. Рычал от ярости и выл от разочарования. Кричал от восторга, когда наносил особо удачный удар, и плакал, потеряв любимого коня.

Он был огненнобородым саксом Эглафом, на чьих волосатых кулаках еще не высохла кровь нормандского рыцаря, прославлявшего Карла Великого. Вертел над головой топор, раздавая полновесные удары. Валил с ног коней, раскалывал щиты и ломал добрые мечи двойной ковки. Схватившись в одиночку с тремя рыцарями, накидку одного из которых украшала черная голова собаки, Эглаф получил удар кончиком меча в лоб и долго отмахивался вслепую, пытаясь, но не успевая протереть глаза от залившей их крови, пока чья-то булава не размозжила ему правое плечо, а подбежавший прыткий оруженосец не перерезал горло под рыжей бородой.

Он был молодым рыцарем из-под Майена, Роже Фитц-Роу, который вышел на первую в своей жизни битву. Теперь в голове майенца пульсировала лишь одна мысль: «Хоть бы не убили! Хоть бы не убили!» Он рубил и колол, не попадая по врагам. Кричал, не слыша собственного голоса. И когда вилы ополченца, легко пройдя сквозь кольца хауберка, вонзились в правый бок, чуть пониже ребер, Роже успел лишь произнести помертвевшими губами: «Господи, за что?» А потом упал под копыта скакуна, на котором сидел его двоюродный брат Ожье, и подкова, ударив в затылок, оборвала страдания рыцаря.

Он был кузнецом Хрольвом из деревушки Вишневый Рай, что под Сэндвичем, и умирал, сжимая широченными ладонями горло нормандца, с которого перед тем сорвал шлем. Хитрая бестия, южанин, успел вогнать силачу между ребер узкий клинок, пробив легкое и сердце. Но Хрольв умирал с улыбкой на потрескавшихся от кузнечного жара губах — ведь он, простой сакс, не умевший даже меча в руках держать, убил троих рыцарей из войска заморского герцога. О том, что двое убитых были оруженосцами, а последний сержантом, сакс так и не догадался.

Он был ратником из Пуату по имени Жакуй и истекал кровью во рву. Наконечник сулицы застрял у него в бедре. Поперек груди лежало тело сакса, от шубы которого невыносимо смердело прелью и псиной. Жакуй молил Господа даровать ему легкую смерть. Например, чтобы рыцарский конь ударил копытом в лоб. Быстро и надежно. Но несмотря на то, что забрызганные желтой глиной брюха скакунов то и дело проплывали над лицом ратника, заслоняя не по-осеннему синее небо, смерть не приходила.

Он был Эльфхером, йоркширским таном, отцом четверых сыновей. Самый младший из них, золотоволосый Веольстан, умирал у него на руках, пронзенный копьем нормандца, а трое остальных затерялись где-то в свалке, и об их судьбах отец не ведал.

Он был графом Робером де Бомоном и рубился, сжав скользкую от крови рукоять меча двумя руками, и епископом Эвдом из Байе, который выкрикивал слова молитвы, «благословляя» противников булавой: