Зелёная кровь - Далин Максим Андреевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Странно дружить с хищным зверем, думал Локкер, уже привычно озирая лес с высоты лосиного роста. Забавно, как Старшая Ипостась раздвигает возможности. Он ведь мой ровесник, Рамон - а кажется, что младше или старше, но не ровня. Носится, суетится... отчего суетится? Славное существо, доброе, раскрытое - но растяпистое какое-то... несобранное... Зачем ему мышиную нору раскапывать? На что ему мыши? Неужели есть? - и сам отщипнул молодой сосновый побег, потрясающего вкуса, горьковато-свежий и терпкий. Как можно сравнить хвою - и мышь?! Да еще живую...
Но Рамон бросил нору и помчался кругами, исследуя окрестности. Локкеру помимо воли и здравого смысла хотелось за ним присматривать. Он - хищник, Рамон, но и ему могут причинить боль. Вот например - хоть волки, самые страшные и мерзкие звери на свете, и сродни собакам, но могут пса разорвать и съесть. Хотя, кажется, в окрестностях нет волков... но все равно.
Птицы в прогретой листве перекликались лениво; им тоже было жарко. Где-то вдалеке стучала потатуйка, которую можно слышать, а видеть нельзя. Покой стоял, как тихая вода, нарушаемый только топотом и быстрым дыханием щенка. Локкер нашел правильную тропу и, не торопясь, пошел к реке - Рамон следил за ним и следовал за ним, но не по тропе, а каким-то странным зигзагом. Он носился вокруг, сновал в высоких папоротниках, вычихал мураша - и тут же снова прижал нос к чему-то, что могло показаться интересным только щенку и только из-за запаха. Он один создавал столько же шума, как пять лосят его возраста - и Локкер улыбался про себя.
Он шел вдоль овражка, заросшего папоротником так густо, что выемка в земле лишь чуть угадывалась под пышными ажурными листьями. Рамон кинулся в эти заросли с размаху, оттуда с писком брызнули какие-то существа, вроде мохнатых шариков с ниточками хвостов, и взлетела птица-смехач - Локкер еще долго слышал ее нервное хихиканье.
Потом Локкер свернул в сторону - лесная чаща вдруг расступилась, и глазам открылся берег, сплошь заросший голубыми колокольчиками, лиловыми барвинками и розовыми смолистыми рогатыми гвоздичками, прелестными и совершенно невкусными. Рамон с треском продрался сквозь кусты и остановился.
Река лежала под ними, медленная, чайно-коричневая, и теплые облака плавали в ней белыми лепестками. Русалки из-за томной жары попрятались, зато над водой реяли стрекозы, стеклянные сущности в дрожащем мареве машущих крылышек. На том берегу росли темные ели, медвежий ельник, но даже их черно-седая бахрома не выглядела угрожающе - так чувствовалось над рекой дыхание ее добрых Хранителей. Оно непередаваемо пахло водорослевой сыростью - очень-очень приятно.
Рамон несколько секунд стоял и смотрел, как зачарованный. Потом подпрыгнул, взмахнув передними лапами, с топотом помчался по колокольчикам и барвинкам, взметнул песок - и шумно плюхнулся в воду. Это выглядело так захватывающе, что Локкер тоже кинулся с разбегу, подняв грудью целую волну зеленоватых брызг.
Совершенно замечательное это получилось купание. Нет, плавать красиво щенок не умел - он потешно колотил лапами, задирая мордочку изо всех сил, чтобы вода не попала в нос и уши - но он так наслаждался, что его удовольствие передалось и лосенку. Локкер плыл так же неспешно, как и ходил, спокойно перебирая ногами - а Рамон снова нарезал круги вокруг, хватал пастью плавающие щепки, чихал и ужасно при этом веселился.
Они выбирались на берег, стряхивали воду со шкур, поднимая облака водяной пыли и мелких брызг; Рамон скакал вокруг Локкера, обнимая его лапами за передние ноги, толкался - хотел повалить и теребить за уши и за губы, как щенка. Лосенок отстранялся, шарахался, носился по берегу широким махом - и щенок носился следом, приседал от восторга, взлаивал и снова носился, а когда бегать становилось жарко, друзья снова бросались в воду...
И когда они уже устали от игры и стояли на траве, тяжело дыша и капая со шкур, вдруг случилось нечто очень странное - и дико страшное.
Рамон, конечно, учуял первым. Он обернулся и залаял срывающимся, захлебывающимся фальцетом - Локкер тут же понял, что его друг в ужасе и пытается это скрыть. Лосенок обернулся - и перекинулся.
Потому что, если и был какой-то шанс, то только этот: в Старшей Ипостаси и на Старшую Ипостась обычно не нападают. Но душа лосенка, вернее, обе части его души, просто изнемогала от чудовищной смеси боли, ярости и леденящего страха.
А Рамон, вероятно, уловил это впервые за время их дружбы. Он тоже перекинулся и чувствовал, судя по лицу и по ощущению от мыслей, весьма близко похожие вещи.
А ЭТОТ бесшумно вышел из зарослей.
Он уже раздался за лето, и шкура не висела на нем мешком, как бывает весной - но глыбой мускулов и жира пока не выглядел. Просто исчерна-бурая шерсть лоснилась и издавала отвратительный хищный запах, а двигался он, как неторопливый убийца: спокойно и методично, якобы неуклюже, нарочито медленно.
И Старшая Ипостась его совершенно не украшала. Потому что, несмотря на сытое лето, его физиономия все равно выглядела худой и жесткой, жесткой и мертвенно безразличной, только маленькие цепкие глаза шарили по берегу очень живо.
ЭТИ не умеют ни улыбаться, ни удивляться, ни показывать боль или злость. Говорят, под шкурой - или кожей, если речь идет о Старшей Ипостаси - обтягивающей их черепа, нет ничего, что двигало бы ее. И лицо похоже на череп. На вытянутый череп с цепкими живыми глазами.
Лосиный Ужас пришел. Остановился поодаль, ссутулившись, свернув громадные ступни внутрь и свесив тяжелые руки с когтями вроде длинных черных лезвий.
И Рамон ухватился за Локкерово плечо.
А медведь рассматривал их с ног до головы - и по бесстрастной маске его лица было совершенно непонятно, о чем он может думать.
Рамон сипло зарычал.
- Уймись, а, - сказал медведь. В его голосе послышалась насмешка, которую лицо не отражало. - Уймись, не люблю. Не люблю вашего брата, а убивать сейчас не хочу.
- Так я тебе и дался, - огрызнулся Рамон, показывая клыки. - Вали своей дорогой!
- Лосенка охраняешь, - сказал медведь непонятно - то ли вопросительно, то ли утвердительно. - Хороший лосенок. Помню, бродил тут по краю болота, совершенно одинокий, такой маленький и вкусный...
Локкер инстинктивно склонил голову.
- Ну давай, - прошептал он так тихо, что человек и не расслышал бы. - Давай, напади. Я буду защищаться, мы вдвоем будем, не думай, что тебе так сойдет...
Рамон звонко гавкнул - и на сей раз в его голосе не было страха, только злость и отвага. Медведь не двинулся с места.
- Храбрые, - сказал он еще непонятнее, а потому тон напоминал очень холодную издевку. - Просто парочка храбрых воинов. Ну что ж. Пес будет кусаться, лось ударит рогами, а Зеленый все это увидит. Когда-нибудь это будет.
Рамон ничего не заметил, он все-таки вырос в городе, среди домашних собак, но по телу Локкера пробежала дрожь. Перед его внутренним взором прошло что-то неописуемо огромное, живое, бесформенное - и такое сильное, что даже ураган, ломающий сосны, как щепки, казался на этом фоне слабым мельтешением бабочкиных крылышек. И этот поток силы прокатился по душе лосенка, как волна, и медленно схлынул.
Локкер выпрямился.
- Ты кто? - спросил он так громко, как сумел - то есть, не шепотом, а вполголоса.
Медведь оттянул и приподнял верхнюю губу - это было отвратительно и похоже на оскал, но Локкер вдруг понял, что Лосиный Ужас пытается ухмыльнуться.
- Я - тот, кто слышит, - сказал он, блеснув влажной белизной клыков. - Я слушаю лес. А вы, детки, бегите играть. Оно идет. Но оно еще не пришло. Вы успеете подрасти. Вам понадобится много сил.
Теперь, кажется, почувствовал и Рамон. Лосенок и щенок инстинктивно прижались друг к другу плечами - не из страха перед медведем, из другого страха, перед чем-то неизмеримо большим, чем любой зверь, перед этой сметающей стихийной силой.
Перед Зеленым, мелькнуло у Локкера в голове, и от этой мысли ноги превратились в песок, который вот-вот осыплется. Благие Небеса!
