Гавань ветров - Мартин Джордж Р.Р. (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Катинн с Ломаррона попробовал защитить ее, — говорила С'Релла, — но его заставили замолчать злобными выкриками. Тогда он разъярился и проклял их всех. Как и Тайя, он предвидел войну. Друзья Тайи пытались вступиться за нее, хотя бы объяснить, почему она поступила именно так, но Совет и слушать ничего не желал. Когда, наконец, встал Вэл и начал излагать свою версию, я было подумала, что у нас есть шанс. Он говорил очень хорошо: спокойно, вразумительно, совсем не так, как обычно. Он умиротворил их, признав, что Тайя совершила тяжкое преступление, но затем добавил, что летатели все-таки должны ее защитить, что нельзя допустить единоличного суда Правителя, потому что наши судьбы неразрывно связаны с судьбой Тайи. Это была прекрасная речь, и, произнеси ее кто-нибудь другой, она могла бы повлиять на мнение Совета, но это был Вэл, и его окружали враги. Многие старые летатели его все еще ненавидят.
С'Релла немного помолчала.
— Вэл предложил, чтобы Совет лишил Тайю крыльев на пять лет, после чего она получила бы право вновь завоевать их на Состязаниях. Он сказал также, что судить летателей могут только летатели, и мы должны настоять на этом и заставить Правителя выдать ее нам, пригрозив наложить вето на Тайос. Там было кому поддержать его предложение, но все оказалось без толку. Кольми нас не признает. Нам не дали выступить. Совет продолжался до вечера, но слово получили не больше десяти однокрылых. Кольми просто подавал, чтобы нас услышали. После Вэла он пригласил женщину с Ломаррона, а она заговорила о том, как отца Вэла повесили за убийство, а сам Вэл довел до самоубийства Айри, отобрав у нее крылья. «Понятно, почему он хочет, чтобы мы защищали эту преступницу!» — сказала она. Дальше выступили такие же ораторы, рассуждая о преступлении, о том, что однокрылые не способны понять, что значит быть летателем, и предложение Вэла потонуло в неразберихе. Затем какие-то старые летатели предложили закрыть школы, но особой поддержки не получили. Корм начал отстаивать это предложение, однако против выступила родная дочь. Видела бы ты! Артелиане тоже высказались за, а кое-какие старые летатели даже навязали голосование, но получили лишь пятую часть голосов. Так что школам ничего не угрожает.
— И на том спасибо, — пробормотала Марис.
С'Релла кивнула.
— Потом выступил Доррель. Ты знаешь, как его уважают! И речь он произнес прекрасную — даже чересчур. Сначала упомянул о благородных побуждениях Тайи, о своем сочувствии к ней, но затем подчеркнул, что мы не должны допустить, чтобы эмоции довлели над нами. Поступок Тайи поразил до глубины души сообщество летателей, сказал Доррель. Если Правители перестанут полагаться на нашу честность и беспристрастность, то для чего мы нужны? А если они решат, что мы им не нужны, много ли времени пройдет, прежде чем они силой отберут у нас крылья и наденут их на доверенных людей? Мы не можем противостоять стражникам, сказал он. Мы обязаны вернуть утраченное доверие, а для этого есть только один способ: объявить Тайю вне закона, несмотря на благородство ее побуждений, отдать ее на волю судьбы, как бы сильно мы ей ни сочувствовали. Если мы встанем на защиту Тайи, сказал Доррель, бескрылые истолкуют это превратно, сочтут, что мы оправдываем ее преступление. Мы должны выразить свое осуждение явно и недвусмысленно.
Марис кивнула.
— В этом много правды, — вздохнула она, — каковы бы ни были последствия. Я понимаю, насколько убедительной была его речь.
— Вслед за Доррелем выступали его единомышленники. Тера-кул с Йетьена, старик Аррис с Артелии, женщина с Внешних Островов, Джон с Кульхолла, Тальбот с Большого Шотана — все уважаемые руководители. И все они поддержали Дорреля. Вэл был вне себя, Катинн и Атен кричали, требуя слова, но Кольми даже не смотрел на них. Так продолжалось час за часом, и наконец
— меньше чем за минуту — предложение Вэла поставили на голосование и провалили, затем Совет признал Тайю вне закона и оставил ее на милость Правителя Тайоса. Нет, мы не просили его повесить ее. По предложению Джирел со Скални мы даже воззвали к нему не делать этого. Но это была лишь просьба.
— Наш Правитель редко прислушивается к просьбам, — негромко сказал Эван.
— Что было дальше, я не знаю, — продолжала С'Релла, — потому что тут однокрылые покинули Совет.
— Покинули?!
С'Релла кивнула.
— Когда голосование закончилось, Вэл вскочил, и лицо у него было такое… Я даже обрадовалась, что он без оружия, не то он убил бы кого-нибудь! Но он обошелся словами: назвал их глупцами, трусами и кое-чем похуже. На него орали, ругались, некоторые вскочили с мест. Вэл попросил всех своих друзей уйти с ним. Мы с Дейменом еле протолкались к дверям. Летатели — а ведь многих я знала долгие годы — насмехались над нами, вопили такое… Марис, это было ужасно. Дикая злоба…
— Но вам все-таки дали уйти.
— Да. И мы улетели на Северный Аррен, почти все однокрылые. Вэл повел нас на обширную равнину — старое ратное поле, — поднялся на вершину развалившегося укрепления и обратился с призывом держать наш собственный Совет. Там присутствовала четвертая часть всех летателей Гавани Ветров, и мы проголосовали за наложение запрета на Тайос, пусть это и шло вразрез с мнением остальных. Вот почему Катинн прилетел сюда со мной. Мы должны были вместе предупредить Правителя. О решении того Совета ему уже сообщили, но мы с Катинн должны были поставить его в известность о намерении однокрылых. — Она горько усмехнулась. — Он холодно выслушал нас, а потом сказал, что мы и все нам подобные не достойны быть летателями, и он будет только рад, если ни один однокрылый больше не опустится на Тайос. Он обещал показать нам, что думает о нас — о Вэле, обо всех однокрылых. И показал! На закате появились его стражники и отвели нас во двор… — Лицо ее посерело от разом нахлынувших ужасных воспоминаний.
— Ах, С'Релла, — горько вздохнула Марис и взяла подругу за руку. От ее прикосновения С'Релла вздрогнула и вновь зарыдала.
Марис долго не могла уснуть и беспокойно ворочалась в постели. А когда, наконец, задремала, ее преследовали кошмары — бесконечные полеты, которые обрывались в петле. Она очнулась задолго до рассвета и услышала в отдалении тихую музыку. Эван рядом с ней продолжал спать, уткнувшись носом в пуховую подушку. Марис встала, оделась и вышла из спальни.
Бари, уютно свернувшись калачиком, безмятежно посапывала в своем углу. Спала и С'Релла, укрывшись одеялом с головой. Комната Колля была пуста.
Марис пошла туда, откуда доносились едва слышные аккорды. Колль сидел, прислонившись спиной к стене дома, и в мерцающем свете звезд меланхоличные звуки его гитары дрожали в прохладном предрассветном воздухе.
Марис опустилась рядом на сырую землю.
— Слагаешь новую песню? — спросила она.
— Да. — Колль медленно перебирал струны. — Как ты догадалась?
— Я ведь помню, — ответила она. — Когда мы были детьми, ты часто вставал глухой ночью и выходил из дома, чтобы придумать песню, которую хотел сохранить в тайне.
Колль заставил струны жалобно взвизгнуть и положил гитару.
— Значит, старая привычка сильнее меня, — сказал он. — Но что делать: когда у меня в голове звучит музыка, я не могу спать.
— Ты уже закончил?
— Нет. Думаю назвать песню «Падение Тайи». И строки сложились почти все, но мелодия не получается. Я почти слышу ее, хотя все время по-разному. Она звучит мрачно и трагично — медленная скорбная песня вроде баллады об Ароне и Джени. Но мне кажется, что ей следует быть резче, быстрее, как пульс человека, который захлебывается от бешенства, что она должна пылать, жечь, ранить. Как по-твоему, сестрица? Что мне выбрать? Какое чувство вызывает в тебе падение Тайи — скорбь или гнев?
— И гнев и скорбь, — ответила Марис. — Тебе это вряд ли поможет, но так я чувствую. И более того: я чувствую себя виноватой, Колль.
Она рассказала брату про Арилана и его спутников, и о том, ради чего они приезжали. Колль слушал с сочувствием, а когда она кончила, взял ее за руку. Его пальцы затвердели от мозолей, но прикосновение их было нежным и ласковым.
