Эльфийское отродье - Нортон Андрэ (бесплатные полные книги txt) 📗
Но эта же девушка весьма ощутимо дала эльфийским лордам понять, что дни полукровок отнюдь не миновали, что полукровки продолжают рождаться, вырастать и скрываться в глуши. Тайна выплыла наружу, и теперь, когда волшебники оказались вне досягаемости, эльфы заглушали свой страх, охотясь на тех полукровок, что были под рукой, наказывая их лишь за то, что они такие, какие есть.
Конечно, если быть объективным, эльфов трудно упрекать за это. Как они могут не испытывать страха перед теми, кто способен обратиться не только к эльфийской магии, но и к запретной магии рабов-людей? Магии, которую сдерживают лишь ошейники, какие надевают на каждого раба, едва только он достигнет возраста, в котором ребенок уже способен обучаться магии.
Если быть объективным… Вот только Лоррину в его положении очень трудно быть объективным. И все это — из-за одной огненноволосой девушки.
Он не мог заставить себя ненавидеть ее — ведь, в конце концов, у нее скорее всего тоже попросту не было выбора.
Как и у самого Лоррина.
«И все же мне хотелось бы, чтобы она появилась когда угодно, только не в мое время. Или, по крайней мере, чуть позже, когда я нашел бы способ избавиться от лорда Тилара и сам сделался бы лордом Тревесом…» Мысль была жестокая, но неизбежная. Лоррину всю жизнь приходилось смотреть, как его мать и сестра подвергаются бесчисленным унижениям. Да и по отношению к сыну лорд Тилар никогда не проявлял ничего похожего на любовь: Лоррин был для него лишь еще одной ценной вещью, только и всего. Правда, с вещами, которыми лорд Тилар больше не дорожил, он обращался жестоко. А леди Виридиной он больше не дорожил. Не так давно Лоррину пришло в голову, что выгодный брачный союз можно устроить не только через них с Реной. Лорд Тилар и сам мог бы вступить в новый брак…
Нет, он не может этого сделать, пока жива леди Виридина, но…
«Но ведь всем известно, как хрупки эльфийки. А когда Рену выдадут замуж и уберут из поместья, меня можно будет отправить к одному из вассалов учиться управлять хозяйством, и тогда неудобных свидетелей не останется…» Не считая людей-рабов — но им рот заткнуть нетрудно.
Если это пришло в голову Лоррину — значит, и лорд Тилар наверняка об этом подумывал. В последнее время Лоррину случалось замечать, что эльф поглядывает на свою жену с нехорошим блеском в глазах. Матери Лоррин ничего говорить не стал, но начал потихоньку обдумывать, как избавиться от ее мужа, пока тот не избавился от его матери.
И все его планы были опрокинуты появлением Проклятия Эльфов.
Он снова бросился на кровать. Книга была забыта. Ну почему, почему эта рыжая девушка не могла появиться в другое время!
Что ж, у нее не было выбора. И у него тоже выбора нет.
Теперь его планы изменились. Сейчас речь шла о том, как выжить ему самому. Надо как-то пережить трудные времена, пока страх эльфийских владык не поутихнет и они не перестанут искать полукровок в своих рядах.
А что, если его найдут? Лоррина скрутило от страха при одной мысли об этом. «А если… Нет, надо все продумать.
Как скрыться. Куда бежать. Мне уже столько раз приходилось притворяться больным, чтобы избежать разоблачения… Нет, начинать планировать надо сейчас, пока еще есть время обдумать все спокойно…»
Глава 2
Рабыни помогли своей хозяйке подняться на ноги и подвели ее к большому, от пола до потолка, зеркалу, чтобы она могла полюбоваться плодами их трудов. Рена с тоской уставилась на собственное отражение. Она предполагала, что это будет ужасно, и не ошиблась.
«Нет, — подумала она, созерцая себя еще немного. — Я все-таки ошиблась. Это еще ужаснее, чем я ожидала».
Оба платья были шелковые, нижнее — светлее и легче верхнего. Предполагалось, что все вместе создаст впечатление текучести, придав Рене сходство с океанской волной, мягко и пышно облегая тело, намекая на то, что прячется под платьем.
Вместо этого текучий шелк безвольно свисал с худеньких плеч Рены и ни на что не намекал, потому как намекать-то, честно говоря, было не на что. Оба платья были снабжены длинными шлейфами, которым полагалось изящно скользить позади Рены. И каково будет управляться с ними в толпе? Рена кисло пнула шлейф пяткой. «Это все хорошо для дамы вроде моей матушки, которая умеет держаться величественно, или для настоящей красавицы, вроде Катарины ан Виттес. Тогда окружающие обращают внимание не только на тебя, но и на то, что на тебе надето, и стараются не наступать на шесть локтей материи, которые за тобой тянутся. А мне просто повезет, если никто не стащит с меня платье, наступив на этот длиннющий хвост!» Нижнее платье цвета морской волны было гладким, лишь подол и рукава обшиты простой золотой каймой.
А верхнее платье цвета павлиньего пера было покрыто крупным узором из лунных птиц — символа дома Тревес, — вытканных переливчатыми изумрудными нитями.
На худенькой Рене узор этот смотрелся совершенно нелепо: повсюду торчали либо головы, либо хвосты, и только на длинном шлейфе птицы были видны целиком. Рене полагалось являть собой красу и гордость дома Тревес, а вместо этого казалось, что ей пошили платье из обрезков портьеры.
«И возможно, гости решат, что мы предпочитаем являть свой герб безголовым, бесхвостым или бескрылым».
На фоне темного платья бледная кожа Рены казалась еще бледнее. И косметика не спасала: из-за застывшего выражения лица Рена была похожа на труп, раскрашенный для погребения.
«Прелестно. Просто прелестно. Главное — не пытаться улыбнуться, а то я вдобавок сделаюсь похожа еще и на клоуна».
А прическа! Нет, о прическе лучше не думать. Горе, а не прическа: монументальное сооружение, намертво скрепленное лаком и шпильками, памятник тщеславию, ночной кошмар архитектора. Но, с точки зрения Рены, носить ее было еще хуже, чем смотреть со стороны: золотые гребни с изумрудами такие тяжелые, что у нее непременно разболится голова задолго до конца бала. На белой груди Рены лежало тяжелое золотое ожерелье, неприятно напоминающее рабский ошейник, запястья схвачены широченными зарукавьями, тяжелые перстни тянут руки к земле, талия туго перетянута золотым поясом, и длинный конец пояса свисает до самого пола, так что ноги будто скованы…
«Надеюсь, танцевать меня никто не пригласит. В этом же невозможно двигаться!» Каждый изумруд был величиной с лесной орех, а золотые пластины — в ладонь шириной. Такие украшения подошли бы какому-нибудь тщеславному воину или яркой (и очень сильной!) наложнице. На Рене они смотрелись совершенно неуместно.
Рена вздохнула и отвернулась от зеркала. В конце концов, какое это имеет значение? Ведь и сама она не имеет значения. Она просто ходячая выставка. И лучшее, что она может сделать сегодня на балу, — это усесться где-нибудь на виду, чтобы лорд Ардейн — или другой предполагаемый жених — мог по достоинству оценить ее платье, ее украшения, — силу, о которой они говорят. Силу, которую должны унаследовать рожденные ею дети. Ведь Лоррин-то ее унаследовал, не так ли?
Служанки ждали, что она скажет что-нибудь — одобрительное или неодобрительное. Рена слабо махнула рукой.
— Мой отец, вероятно, будет вами очень доволен, — сказала она, не желая высказывать собственного мнения. — Мире, останься, пожалуйста. Остальные могут идти.
Служанки с видимым облегчением присели в реверансе и поспешно удалились. В комнате осталась только Мире, любимая служанка Рены. Мире, одна из немногих, не принадлежала к бывшим наложницам лорда Тилара, и Рена дорожила ею уже поэтому. Но Мире обладала и другими достоинствами.
Ничего особенного в Мире не было. Не простушка, не красавица, не высокая, не карлица, волосы русые, глаза карие — самая обычная девушка. Но все это было внешнее. Теперь Рена знала, что простецкая внешность служит Мире лишь маской. Ведь Мире — единственная из всех рабынь — действительно знала, что на самом деле творится за стенами поместья. Хотя откуда ей это известно, служанка признаваться не спешила. Но главное — она охотно делилась этими сведениями со своей хозяйкой. Поначалу она говорила: «ходят слухи» или «поговаривают, что…», но потом отбросила притворство. Девушки давно уже позволяли себе говорить друг с другом откровенно.
