Незримые академики - Пратчетт Терри Дэвид Джон (список книг .TXT) 📗
Общая непредсказуемость усугублялась еще и тем, что в целях экономии большие железные трубы с горячей водой обвязали всяким старым тряпьем. Поскольку из вещей, принадлежавших волшебникам, полностью удалить магию невозможно – сколько ни стирай, из них время от времени водопадом сыпались разноцветные искры или выпадал мячик для пинг-понга.
И все-таки здесь, среди макальных чанов, Натт чувствовал себя дома. Его это немного беспокоило; раньше, в горах, люди зло смеялись над ним и говорили, что его самого, должно быть, сделали в свечном чане. Хотя брат Овсец и объяснил, что это просто глупо, тихое побулькивание свечного сала ласкало Натту слух. В подвале было мирно и спокойно.
Теперь он был тут главным. Смимз этого не знал, потому что вообще редко удосуживался сюда заглянуть. Знал, конечно, Трев, но совершенно не возражал, поскольку Натт выполнял за него всю работу, а значит, он мог проводить еще больше времени на каком-нибудь пустыре, пиная пустую жестянку. Мнения остальных стекальщиков и макальщиков в расчет не принимались; если ты работаешь у свечного чана, это значит, что на рынке труда котируешься ниже плинтуса и, набирая скорость, продолжаешь ввинчиваться в пол. Это значит, что тебе недостает обаяния, чтобы стать попрошайкой. Это значит, что ты от чего-то или от кого-то скрываешься, может быть, от богов, может быть, от демонов, сидящих в твоей душе. Это значит, что если ты осмелишься поднять глаза, то высоко-высоко над собой увидишь подонков общества. Иными словами, лучше оставаться здесь, в теплом сумраке, где есть еда и нет неприятных встреч. И побоев, мысленно добавил Натт.
Нет, собратья-макальщики не доставляли ему проблем. Он помогал им, когда только мог. Сама жизнь так их потрепала, что у них совершенно не осталось сил трепать кого-либо еще. Ну и хорошо. Когда люди узнаю́т, что ты гоблин, жди неприятностей.
Он помнил, как крестьяне орали на него, когда он был маленьким. И за бранью обычно следовал камень.
Гоблин. Слово, которое влечет за собой целый караван ассоциаций. Неважно, что именно ты сказал или сделал, – все равно этот караван пройдет по тебе и втопчет в пыль. Натт показывал людям вещицы, которые делал, а те разбивали их камнями, орали, как хищные птицы, и выкрикивали разные… слова.
Травля прекратилась в один прекрасный день, когда пастор Овсец неспешно въехал в город, если только кучку хижин по сторонам одной-единственной улицы, состоящей из утоптанной грязи, можно назвать городом. Пастер привез с собой… прощение. Но в тот день никто его не хотел.
В темноте на своем тюфяке захныкал тролль Бетон, который вечно сидел на «сползе», «скребе», «сбросе» и «скрипе». Он занюхивал даже железные опилки, если Натт не успевал его остановить.
Натт зажег новую свечу и достал самодельную стекальную машинку. Она весело зажужжала, и маленькое пламя сделалось горизонтальным. Натт относился к своей работе весьма серьезно. Хороший стекальщик никогда не вертит свечу в процессе; в естественных условиях воск почти наверняка стечет только в одну сторону – противоположную от сквозняка. Неудивительно, что волшебникам нравились свечи, которые оплавлял Натт. Есть нечто обескураживающее в свечке, которая оплыла сразу со всех сторон. Она способна выбить человека из колеи [3].
Натт работал быстро и уже опускал девятнадцатую – как следует оплавленную – свечу в корзинку, когда услышал позвякивание пустой жестянки, которую кто-то гнал пинками по каменному коридору.
– Доброе утро, мистер Трев, – сказал Натт, не поднимая головы. В следующее мгновение жестянка плюхнулась прямо перед ним – бесцеремонно, как вставший на место кусочек головоломки.
– А как ты узнал, что это я, Гобби? – спросил голос за спиной.
– Услышал ваш лейтмотив, мистер Трев. И, пожалуйста, зовите меня Натт.
– Какой-какой мотив?
– Повторяющаяся тема или гармония, которые ассоциируются с конкретным человеком или местом, мистер Трев, – ответил Натт, осторожно кладя две еще теплых свечи в корзинку. – Я имел в виду, что вы любите пинать на ходу жестянку. Кажется, у вас хорошее настроение. Как прошел день?
– Ас-со… че?
– Снизошло ли на «Колиглазов» благословение Фортуны?
– Ты ваще о чем?
Натт сдался. Если ты не вписываешься в окружение, не приносишь пользу и ведешь себя неосторожно, это может быть опасно.
– Вы выиграли, сэр?
– Не-а. Опять всухую. Блин, только время зря потратили. Но, типа, все по-дружески. Никто не умер.
Трев окинул взглядом полные корзинки реалистично оплавленных свечей.
– Ну, блин, ты тут и кучу наворотил, парень, – добродушно сказал он.
Натт опять помедлил, а затем, осторожно подбирая слова, произнес:
– Несмотря на явственные скотологические аллюзии, вы высказали одобрение по поводу неопределенно большого количества свечей, которые я оплавил для вас?
– Блин, да ты о чем, Гобби?
Натт лихорадочно искал приемлемый перевод.
– Я… хорошо поработал? – наконец спросил он.
Трев хлопнул его по спине.
– Да! Клево. Уважуха, парень. Но, типа, научись уже говорить по-человечески, да? Иначе, ну это, и пяти минут не продержишься. Хряснут кирпичом по кумполу, и привет.
– Нельзя сказать, что подобные происшествия не имели место… то есть… типа… ага, бывает, – сосредоточившись, выговорил Натт.
– Никогда не понимал, чего все так пугаются, – великодушно заявил Трев. – Ну, типа, были всякие великие битвы. И че? Это было давно и не здесь, и ваще, тролли и гномы тоже не лучше вас, гоблинов, прально? Ну и че? Говорят, вы, типа, режете людям глотки и воруете по мелочи, да, блин, у нас в цивилизованном городе то же самое.
«Возможно», – подумал Натт. Никому не удалось сохранить нейтралитет, когда Темная война охватила Дальний Убервальд. Не исключено, что там и впрямь таилось подлинное зло, но почему-то, как ни странно, оно всегда оказывалось на другой стороне. Может быть, оно заразно. Отчего-то во всех нелепых историях и песенках гоблинов описывали как злобных и трусливых мелких гаденышей, которые копят собственную ушную серу… и всегда оказываются на другой стороне. К сожалению, когда пришло время записать собственную историю, у гоблинов не нашлось даже карандаша.
Улыбайся людям. Люби их. Помогай. Приноси пользу.
Натту нравился Трев. Вообще у него хорошо получалось любить людей. Если ты любишь людей, в ответ они начинают капельку больше любить тебя. Хотя бы чуть-чуть, и то хорошо.
Трева, впрочем, события давно минувших дней совершенно не волновали, зато он понимал, что существо, которое не только не ест свечное сало, но и выполняет большую часть работы, притом гораздо лучше, чем удосужился бы сделать он сам, – это ценное приобретение, которое стоит защищать. И потом, он по природе был ленив, если только речь не шла о футболе, а травля требовала чересчур больших усилий. Трев вообще не любил тратить силы. Он шел по жизни доро́гой, усеянной лепестками примул.
– Вас искал господин Смимз, – сказал Натт. – Но я все уладил.
– А, – отозвался Трев. И все. Никаких вопросов.
Он решительно нравился Натту.
Но Трев все стоял и смотрел, словно пытаясь что-то понять.
– Знаешь что, – наконец произнес он. – Пошли на Ночную Кухню. Промыслим завтрак. Лады?
– Нет-нет, мистер Трев, – сказал Натт, чуть не уронив свечу. – Я не склонен… то есть, типа, я не хочу… мне нельзя.
– Да брось, кто узнает? Там есть одна толстуха, которая клево готовит. Ты такой жрачки отродясь не пробовал.
Натт помедлил. Всегда соглашайся, не спорь, будь услужлив, никого не пугай.
– Я… типа, ладно, – сказал он.
Много сказано о сковородках, которые отдраены так, что можно в них смотреться. Особенно работа спорится, когда лелеешь мысль легонько постучать этой самой сковородкой по чьей-нибудь голове. Гленда отнюдь не горела желанием общаться с Тревором, когда он поднялся по каменным ступенькам, чмокнул ее в затылок и жизнерадостно крикнул:
