Лиходолье - Самойлова Елена Александровна (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Вику, как и другим «экскурсантам», зачитывали выдержки из этого дневника, а позже, когда Викториан стал действующим дудочником и «первым голосом», он сумел попасть в закрытую для послушников секцию орденской библиотеки и перечитать этот таинственный документ под бдительным наблюдением библиотекаря.
Первые страницы дневника не были особо примечательными – ганслингер делал наброски для будущего отчета, и именно там промелькнуло название деревни – Лихоборы, в которой ганслингер планировал остановиться на ночь. Чернила на следующих трех страницах оказались размазанными, поплывшими – сами странички, судя по всему, аккуратно разделили уже в библиотеке, проложили их тонкой папиросной бумагой, но восстановить текст так и не сумели, а вот дальше начинался уже тот самый пугающий бред.
Ганслингер писал о существе, которое было похоже на «человека в одежде с глубоким капюшоном, согнувшегося в поясе и бредущего, глядя в землю». Буквы прыгали, строчки наезжали одна на другую – было понятно, что у человека, писавшего их, очень сильно дрожали руки. И неудивительно. Дальше говорилось о том, как тяжело дышать, когда нос сросся со ртом. Что горячий полуденный ветер обжигает горло, а закрыть рот не получается, ведь это теперь лишь полая трубка, на конце которой торчат немногие уцелевшие зубы. Что было достаточно лишь взгляда на это «лихо», чтобы лицо поплыло, как воск расплавленной свечи, и застыло, обратившись в нелепую, уродливую морду нежизнеспособного чудовища. Боли не было совсем, даже когда он почувствовал, как сминается череп, выталкивая глазницы куда-то на лоб…
На последних страницах было накорябано что-то вроде завещания – просьба передать заработанное им на службе имущество незаконнорожденной дочери, живущей где-то в приморском городке недалеко от южного порта. Судя по тому, в каком виде было обнаружено тело, орденец, дописав последнюю строчку дневника, вложил между его страниц свой медальон, завернул в обрывок непромокаемого плаща и выбросил на обочине дороги. Сам добрел до ближайшего могильника и там уже застрелился из именного револьвера.
Честно говоря, Викториан надеялся никогда не попасть в эти проклятые места, где когда-то водилось такое… способное так люто и бесповоротно изуродовать человека, оставив ему жизнь и, что хуже, разум, чтобы успеть осознать, что именно с ним произошло, что за лихо стряслось. И вот поди ж ты – все-таки попал.
Дудочник скосил взгляд на шассу, которая пристраивала белую повязку на глаза, пряча сверкающее на солнце змеиное золото под льняной тканью. Выгоревшие с начала лета, неровно остриженные чуть ниже плеч, русые волосы топорщились на кончиках, отчего Мия немного смахивала на одуванчик. Впрочем, как он заметил, одна длинная косичка на затылке у шассы все-таки осталась – она тусклым золотом змеилась вдоль позвоночника, обвешанная всякой ерундой. Две монеты с дырочками, колокольчик, снятый, судя по всему, с одного из браслетов, с которыми Ясмия не расставалась ни днем ни ночью, какие-то красные бусинки и кожаный шнурок с каплей янтаря на кончике.
Странная она все-таки… Защищает людей, живет с железным оборотнем, а тот на нее не надышится, на куски готов порвать каждого, кто хотя бы попытается ее обидеть. И как она такой преданности сумела добиться от чарана? Ведь давно известно, что железные оборотни – редкие по своей циничности притворщики, они хищники, которые втираются в доверие, чтобы легче было убить намеченную жертву, эгоисты, не способные ужиться даже с себе подобными… А Искра добровольно сдал себя на пытки Ордену еще в Загряде, только чтобы оставили в покое ромалийское зимовье, где тогда пряталась эта девчонка с золотыми глазами. И потом, уже в Огнеце, сцепился с еще одним чараном, не подпуская его к Ясмии. Так серьезно сцепился, что едва не отдал концы, получив дырку в боку и мелкую кашицу вместо половины внутренностей. И как только без охоты выкарабкаться сумел, на одном только внутреннем ресурсе? Живучий, тварь такая. Его бы исследовать, понять, почему же этот конкретный оборотень так разительно отличается от своих собратьев. Отчего может обходиться лишь обычной пищей, не выходя на охоту, и при этом долгое время удерживать человеческий облик? Как возвращается к нему после превращения в покрытое доспехами чудовище, не вкусив человечьей плоти? И, что самое непонятное, почему испытывает столь необъяснимо глубокую привязанность и преданность по отношению к золотой шассе?
Вик усмехнулся – это желание было столь же безумным и невыполнимым, как и то, что выгоняло его на охоту за нелюдью долгие годы начиная с момента, когда он принес присягу Ордену Змееловов.
– Долго еще у забора стоять будем или все же постучимся? – поинтересовался Искра, складывая плащи, до того неровными крыльями болтавшиеся у него на плече, в аккуратные валики и пряча один в сумку Ясмии, а второй подсовывая под лямку собственного ранца.
Дудочнику очень хотелось съязвить в ответ, но пришлось прикусить язык – ни к чему злить того, кто рано или поздно окажется у тебя за спиной.
– Я бы надолго тут в любом случае не задерживался, больно нехорошие слухи до нашего Ордена из этих земель долетали. – Змеелов подошел вплотную к дверце и пару раз стукнул по ней тяжелым оголовьем трости. – Эй, есть тут кто живой?
Ответ пришел незамедлительно – похоже, сторож сидел по ту сторону двери довольно давно, а значит, наверняка успел услышать многое из того, что Вик наговорил про эту местность, не слишком стесняясь в выражениях.
– Живые-то есть. А вы откудова будете? На крыльях, што ль, прилетели? То вас нету, а то из ниоткуда голоса появляются.
– Из Ордена Змееловов мы, – подумав, ответил Вик, на всякий случай отходя на два шага от двери. – В дозор послали.
– Вот уж точно – послали так послали. – Невидимый сторож закряхтел-засмеялся хрипло и надтреснуто, будто не человек, а старый, уже седой столетний ворон. – Чем провинились-то, если в нашу глушь отправили ажно от самого Черноречья?
– Да болтает музыкант наш слишком много, вот и доболтался, – хохотнул Искра, кладя широкую ладонь на плечо Ясмии и ненавязчиво так задвигая ее себе за спину. – Ну, так что, отец, впустишь? Мы надолго не задержимся, передохнем только с дороги, и к вечеру нас тут уже не будет.
По ту сторону двери замолчали, а потом все тот же старческий голос прозвучал скорее задумчиво, чем с насмешливой издевкой.
– Мне кровлю подлатать некому. Сын на заработки еще весной уехал, а сам я староват, чтобы на крышу лазить. Если поможете, впущу, даже покажу, где у меня амбар стоит, там отдохнуть сможете. В дом вас все равно никто не пустит. Боится народ пришлых – места-то неспокойные.
– А ты, значит, не боишься? – поинтересовался Викториан и невольно вздрогнул, когда старая скрипучая дверь приоткрылась и из узенького проема высунулся горбатый, скособоченный на левую сторону дед, голова которого была покрыта капюшоном, больше похожим на пыльный мешок из-под муки.
– А мне-то чегой бояться, в мои-то годы? – Сторож поднял голову – стало видно, что капюшон полностью скрывает левую половину лица, но через проделанную в грубой дерюге дыру виден огромный выпученный глаз, мутный и с расплывшимся зрачком, похожим на кляксу. – Я ж лихо степное видал, пущай и одним глазком только. Мне теперь сам черт страшным не покажется.
– Расскажешь? – Вик невольно подался вперед, с трудом отводя взгляд от дыры в мешковине. Мутный зрачок смотрел куда-то в сторону и, казалось, вообще не двигался, даже когда дед переводил взгляд уцелевшего, правого, глаза с одного путника на другого.
– Если кровлю починишь, то не только байку расскажу, но и обедом накормлю. Старуха моя, правда, уже не так хорошо кашеварит, как в молодости, но за достойную работу накормит сытно и от души.
Сторож усмехнулся, показав немногие оставшиеся зубы, и Искра решительно шагнул вперед, ведя за руку Ясмию, которая до того молча стояла чуть поодаль, склонив голову набок и осторожно перебирая кончиками пальцев по длинным занозистым трещинам, почти расколовшим натрое старый ромалийский посох.
