Исповедь Стража - Некрасова Наталья (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
«Где ты… Где твой путь… Простил ли ты меня…»
Сколько ночей прошло, сколько дней — он не считал. Чего ждал? Что однажды настанет утро — и все вернется? Но день сменял день — и по-прежнему шумел ветер в траве, и лишайник пятнал камни, и кричал сокол в вышине, и звенел где-то ручей…
Он ждал. Ждал здесь. Знал, что сын придет — и придет сюда.
…Волк замер, прислушиваясь. Вожак был прав. Тот, кого Вожак ждет, пришел. Волк узнал его — таким он был в мыслях Вожака. Почти таким. Волосы того, что был в мыслях, были черны, как шкура Вожака. Этот — белый. Седой. Седой Вожак. Волк тихо скользнул среди высоких трав и исчез. Вожак говорил — он придет. Вожак чуял. И Седой пришел. Он ждет. Ждет Вожака.
Травы шуршали под ногой, словно говорили что-то. Нигде травы не шумят так, как здесь. Сидевший на камне медленно обернулся, чуть приоткрыл рот, словно он хотел что-то сказать, — и замер, увидев лицо пришедшего.
Страшно. Другой взгляд. Другое лицо. Глаза кажутся темными — так обманчиво черен горячий уголь.
Замер неподвижно — и смотрит этим темным, опаляющим взглядом.
Жжет. За этим пламенем не видно чувств. Только пламя. Черное пламя.
Жжет внутри.
«Я — знал. Теперь — вижу. И не проси меня простить… тех… Ты — можешь. Я — нет».
«Что они с тобой сделали, Ученик… Ты стал… иным. Что я с тобой сделал…»
Слов не надо было. Они смотрели в глаза друг другу — и не надо было ничего говорить. Гортхоуэр медленно подошел и сел на землю рядом с камнем, не глядя на Мелькора. Не надо слов. Это все — пустое. Все равно не высказать всего. Не надо оправданий и просьб о прощении, ибо ничего не скрыто.
«Я таков, каков я есть. Я изменился. Я стал собой. Может, я не таков, каким ты хотел бы меня видеть, — но это я. Прими меня таким, каков я есть».
«Мне не надо иного. Я не могу судить — не ведаю сам, прав ли я. Будь что будет, мой путь избран… Ученик».
«И мой… Учитель».
— Идем домой…
«У меня нет дома. Я не хочу его. Я не хочу иного дома — я боюсь… Пусть лучше ничего не будет. Когда нет ничего — тогда и терять нечего. Счастье дурака…»
— У тебя есть Дом.
Мелькор медленно обернулся и посмотрел на Ученика.
«У меня нет дома. Но ты хочешь, чтобы он — был. Да будет так. Я все равно не убегу от себя. Не спрячусь, даже если встанут стены — в стенах должен кто-то жить. И снова сюда придут. И снова… Нет. Нет. Я не позволю. Должна же быть в этом мире справедливость. И надо снова строить дом, надо растить сад, надо, надо! Иначе все теряет смысл…»
— Идем, Учитель… Домой.
У Стаи стало два вожака. Молодой — ему повиновались, ибо он был сильнейшим. Седой — ему повиновались, потому, что его любили. Седой не принимал обличья волка — но его все равно считали своим. Стая шла много ночей и дней за вожаками, пока не пришла домой. В Каменное Логово.
Звери ждали.
Вожаки стояли перед стеной гор, увенчанной трехзубой острой короной.
— Ты видишь — не завершено, — сказал майя.
— Пусть будет так, как будет, — покачал головой Вала. — Это твоя Песнь. Это твой Дом, и я буду счастлив вступить под твой кров.
— Тогда нареки ему имя. Вала помолчал немного.
— Аст Ахэ. Твердыня Тьмы.
Бесшумно открылись черные врата. Учитель и Ученик вступили в крепость.
Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…
Зачем снова и снова возвращаться сюда? Здесь нет больше никого. Нет ничего. Зачем ты пришел?..
Пепел смешался с землей, в землю ушла кровь.
Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…
Там, где были дома, — полынь и чернобыльник: словно пепел осыпал черно-фиолетовые листья и стебли; и ветви деревьев — сведенные болью пальцы, искалеченные руки, протянутые к небу.
Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…
Если долго вглядываться в чашу черного мака, начинает видеться лицо. Черным маком стала душа — лишь одного цветка, одного лица — нет.
Как это? Тут много чьих цветов нет. Восемь из Девяти, Гэлторн, Соото, дети, увезенные в Валинор, да и те, кого якобы растерзали орлы. Или они уже не в счет? Или они есть — а чьего тогда нет? И почему?
…Кто здесь? Ты…
Никого здесь нет. Это ночной туман, это ветер шепчет, птица кричит вдалеке. Не обманывай себя. К чему вечно растравлять раны души — и без того не забыть.
Глубока вода, как скорбь, высоки — по грудь — полынные стебли, горька роса — слезы Лаан Гэлломэ. Так тихо-тихо… Скорбь твоя, память твоя — Лаан Нйэн…
Они встретились опять — на маковом поле, когда само вечернее, алое с черным небо казалось гигантским маком. Дул ветер, и Мелькор снова ясно услышал поющие голоса цветов, и вместе с ними — плач. Вала почти сразу понял — кто это. Гэлторн не думал, что здесь будет кто-то еще. Как безумный людской пророк, он шел среди цветов и называл каждый по имени, что-то говорил им, просил о чем-то. Медленно Вала подошел сзади и обнял его за плечи. Гэлторн вздрогнул и весь напрягся.
— Идем, — просто сказал Мелькор. — Идем домой.
ГЛАВА 18
Месяц гваэрон, день 4-й
Это было написано на синдарине. Стало быть, опять, вероятно, Нуменор или колонии.
ТЕРГОН — ПОСЛАННИК
…Я ухожу.
Если это твой выбор — я буду ждать тебя, Суула.
Он не знал, что делать. Не было ему места больше нигде — ни в Обители Мандос, ни в Садах Лориэн. Ни в самом Валиноре. Не сразу он решился шагнуть в неизвестное.
А решившись, распахнул крылья.
Крылатый Вала, теперь еще и крылатый майя. Суула — но почему Гортхауэр, любимый сын Мелькора, не крылат? Что мешает ему летать?
Незнакомое, удивительное, непривычное чувство: полет. Серебряный ветер в лицо — ветер, несущий ледяные соленые брызги моря. Потом — сухой горький запах незнакомых трав. Чужой земли.
Она неласково встретила его, эта земля. Скомкала, смяла крылья, бросила вниз, в кипящий снежной пеной прибой, на острые клыки скал. Он закрыл глаза…
Чьи-то руки подхватили его, огромные крыла рассекли воздух, и — мгновенья, показалось, не прошло — майя ощутил, что лежит в жесткой высокой траве.
Иди, нерожденный, — почудилось, что проговорил знакомый голос. — Иди сам по этой земле. Ты будешь узнавать ее, а она — тебя. Иди. Я жду тебя. Иди…
…он шел.
По прибрежному песку среди сухих стеблей поседевших от соли трав; по серебряному и бархатно-зеленому мху среди медных колонн сосен; под высоким сводом неба, то прозрачно-светлого, то затянутого низкими серыми тучами, то глядящего на него бессчетными ясными глазами звезд; под дождем, под водопадом золотых солнечных лучей, встречая грудью горький непокойный ветер незнакомой земли.
Он шел.
У обрывистого берега реки он видел стремительных ласточек, которых задержала на севере теплая осень; возню тоненько тявкающих золото-рыжих лисят в высокой шелковистой траве; видел тонконогих пугливых ланей и гордых королевских оленей, чья шкура отливала огнем заката; притаившись в кустах, беззвучно смеялся, глядя на забавный полосатый выводок диких поросят, видел лося в тяжкой короне рогов — глаза у лося были большие, бархатно-темные, почти по-человечески грустные…
Земля щедро одаривала его поздними ягодами — тело майя не требовало пищи, но густо-багряная перезрелая клюква, горьковато-кислые коралловые грозди рябины и розово-алые брусничины казались удивительно приятными на вкус.
Не думаю, чтобы в Валиноре не было прекрасных зверей, цветов и растений. И что майя впервые видел тех животных — меня учили, что в Валиноре тоже живут звери Средиземья. А если вспомнить хроники Нуменора, то привезенные с Тол-Эрессэа птицы и деревья поражали людей своей красотой, а Тол-Эрессэа даже не Валинор. Да и само Белое Древо — разве не прекрасно? А легендарные маллорны? Их уже, почитай, совсем не осталось. Наверное, когда последний эльф покинет Средиземье, дерев этих не будет уже совсем… Как не стало ойолайрэ…
Он шел, узнавая Арту. И она узнавала его, принимала — еще чуть настороженно, уже без неприязни. Он не знал, что значит — причинять зло или боль, потому не боялся этого мира и принимал его в себя, словно испивая без остатка.
