Исповедь Стража - Некрасова Наталья (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Разве? И это после всего, что увидел в Валиноре, после расправы с Эллери? Сам-то он вряд ли мог кому причинить зло, но вот ему — могли. И совсем уж дитятей наивным надо быть, чтобы этого не понимать. После всего, что случилось.
…В одеждах цвета запекшейся крови, в темно-лиловом плаще стоял он у врат черной крепости, выраставшей прямо из гор, не решаясь войти. Его охватило сомнение: он-то был уверен, что верно сделал выбор, но слушать беседы Черного Валы с Владыкой Судеб — одно, а делать выбор, причем такой, когда уже не будет пути обратно, — совсем другое…
Нельзя сказать, что замок ошеломил его — в Валиноре он видел не менее величественное и куда более прекрасное. Просто эти чертоги были другими. Не чужими, не чуждыми, но — непохожими. Майя не торопился войти — стоял, запрокинув голову, и смотрел на вонзающиеся в небо три черных скальных зубца — три островерхих башни. Наконец, вздохнув тихо, пошел вперед — в груди что-то билось и замирало в тревожном и светлом предчувствии обретения -
— и с порога шагнул в поющую звездную ночь.
Невольно стараясь ступать тише, майя пошел вперед, заворожено разглядывая светильники из темного металла и резного камня, осторожно касаясь прохладных стен, — и потому только в последний миг, почти миновав, заметил темную фигуру под высокой стрельчатой аркой: кажется, сперва просто принял ее за статую.
— Ортхэннэр!
Фаэрни вышел на свет.
— Ты — Суула, — сказал коротко, уверенно. — Он говорил о тебе.
Майя кивнул, улыбаясь — но улыбка застыла на его лице, когда он пригляделся.
Он помнил Артано. Ортхэннэр был другим. Совсем. И не в черных одеждах было дело, не в лице, ставшем жестче и взрослее.
Глаза.
Глаза Ортхэннэра были ледяными. Обжигающе-холодными.
— Идем. Он ждет тебя, — тихо сказал Ортхэннэр.
…Ему было любопытно все: как, зачем, почему. Он с детским удивлением смотрел на этот новый, огромный мир за пределами замкнутого мирка Валинора. Но было в этом мире одно, чего он не мог и не хотел понимать, — оружие. Скорее даже не желал понимать.
— Скажи, о Вала, неужели войны неизбежны? Ты ведь Творец, Учитель, — скажи, зачем тебе меч?
— А ты не думал, что будет, если я сложу оружие? Творец… Все мои деяния объявлены злом изначально и ничем иным быть не могут.
— Но ведь это не так.
— Да? — горько усмехнулся Черный Вала и вдруг с неожиданной яростью выдохнул: — И вот награда от моего младшего брата, Короля Мира, — смотри!
Он резко поднял к лицу майя изуродованные руки, и тот невольно отвел глаза.
— Я не верю, — глухо молвил ученик Намо после минутного молчания. — Не верю, что они не могут понять. Прости, но, может, ты просто не умел объяснить? Может, то, чего не смогли великие, смогут малые?
— Нолдор вернутся в Средиземье. А здесь Люди. Я думал, эльфы станут учителями им. Теперь вижу, чему первому они научат Людей. Что я — враг. Что Тьма — зло. И — убивать. — Мелькор отвернулся.
— Но ведь ты… — начал ученик Намо, — ты сам учил их делать оружие… И разве не ты убил Финве?
Посеявший ветер — пожнет бурю. Больше ничего не скажу.
— Это так, — настолько ровно произнес Мелькор, что майя внутренне вздрогнул. Повисло молчание. Только ветер вдруг прошелестел за окном — словно кто-то вздохнул в тишине.
— Того, кто умел рассказывать сказки — странные мудрые сказки, — убили на моих глазах. Его легко было убить. Он не умел сражаться. Он только и успел спросить — за что?.. Тот, кто умел слагать песни, умер на моих руках, и я сам закрыл ему глаза. А тот, кто нанизывал руны, как жемчужины ожерелья, умирал долго. Там, на вершине Таникветил. А потом псы Оромэ рвали его тело. И книги его сожгли. Дурную траву рвут с корнем! — Мелькор сухо, страшно рассмеялся. — Имен не осталось. Приказано забыть. И некому сложить песни о них… — Он замолчал на минуту, потом жестко продолжил: — А что кровь на моих руках — правда: кровь моих учеников. И не только их. И вины моей мне не искупить — я не сумел защитить одних и удержать своей руки, убивая других. Я заплачу сполна и за то, что проклял весь род Финве — и тех, кто еще не родились: я не был справедлив. Но я не хочу еще крови. Не хочу.
Наконец-то осознал. Не слишком ли поздно? Или все же лучше покончить с враждой? Ну, если Валар настолько тупы, так что же ты, мудрый Учитель, не поступишь так, как надлежит мудрому? Ты жертвовал одними ради других — так пожертвуй своими желаниями и собой ради Арды! Или слишком высокая цена для тебя?
…Он еще успел увидеть зиму — холодный невесомый пух, одевающий землю, и ломкую черноту ветвей. Он еще успел узнать Смертных-фааэй — первых учеников Крылатого… Но что-то не давало покоя, и однажды он решился сказать.
— Тано, — не поднимая глаз, говорил Суула. — Я хочу посмотреть… хочу пойти туда, где они жили. Позволь.
Они не смотрели друг на друга.
— Иди, — тяжело вымолвил Вала.
…Как добрался назад, Суула не знал тогда и не мог вспомнить потом. Шел как слепой, и под аркой замка, шатнувшись, рухнул ничком — не вскрикнув.
Не ощутил, как подняли его, но от прикосновения узких пальцев к виску — дернулся, как от ожога, и распахнул глаза. Он не стал говорить, что встало перед ним в том видении, в шепоте ветра, в колыхании мертвой травы…
— Я, — проговорил запекшимися губами, не слыша себя, — пойду… к ним. Я скажу… Они должны… понять… никогда… никогда.
Больше он не видел и не помнил ничего.
— Тано… вы, вы все… они тоже… все пришли в этот мир из любви к нему. Они должны увидеть то, что видел я. Я могу. Я сделаю это. Я покажу им. Расскажу. Они поймут.
…Они говорили долго. Трое постигших, что значит — терять. Знающих, что значит — непонимание. Видевших, что значит — война. Суула выслушал их. Молча. Не перебивая, не споря, не возражая.
На рассвете он исчез.
— Я принес слово айну Мелькора Могучим Арды. Я прошу Изначальных выслушать меня…
В тронном зале на вершине Таникветил Суула стоял — как в Круге Судей, щурил глаза от сияния бессчетных драгоценных камней, от золото-лазурного блеска изысканно-сложной мозаики, от вечного света Валинора: успел отвыкнуть. Изначальные смотрели на него — все четырнадцать; он поклонился Феантури, после — всем прочим (почему-то совершенные лики Изначальных больше не казались красивыми, а облик не будил в душе благоговейного почтения) — и заговорил.
…о лесах в золоте осени, о дорогах и замке в горах — о Смертных, об Учителе и Гортхауэре; ткал видения, задыхаясь от нахлынувшего щемяще-светлого чувства — так рассказывают о доме; о ласковом свете и горчащей красоте Лаан Гэлломэ, о том, что — не может, не могло это, прекрасное, быть неугодным Всеотцу, и что Великие ошиблись…
Он говорил.
…об обожженных руках и о золе Лаан Ниэн, о Трех Камнях, о том, что гнев и боль бывают сильнее живущих, о яростных Нолдор — и снова о Тано; мешая слова Валинора и ах'энн — он говорил о войне, о боли, о мудрости, о том, что Света нет без Тьмы, и о любви…
…он говорил.
…с яростной верой — о том, что возлюбившие мир не могут не понять друг друга, и о том, что Изначальные превратили Аман в золотую клетку для Старших Детей, и о свободе; о справедливости и милосердии — и снова о любви…
…он говорил.
…он просил Великих остановить войну, пока это еще возможно, — все яснее понимая бесполезность своих слов, ощущая неверие, непонимание, гнев Изначальных как свинцовую тяжесть, давящую на плечи, сжимающую виски жарким тугим обручем.
— Да поймите же!… — отчаянно крикнул в искристое душное сияние. — Смотрите сами! Своими глазами — не так, как вам повелел…
…словно гигантская рука швырнула его прочь, вниз с ледяной алмазной вершины — тело дернулось нелепо, ища опоры, и еще миг он верил, что знакомые руки подхватят, не дадут упасть, — ждал, что хлестнет в лицо соленый воздух, рассеченный сильным взмахом черных крыльев…
Потом был удар.
И острые осколки, шипами впившиеся в скулу.
…Он — посланник!..
