Дорога в Сарантий - Кей Гай Гэвриел (мир книг .TXT) 📗
– Внесем полную ясность. Ты – не Мартиниан Варенский? – Новый голос, аристократический и резкий, раздался рядом с троном.
Карулл в конце их путешествия много времени уделил рассказам о том, что сам знал об этом дворе. Криспин был почти уверен, что это сказал Фастин, начальник канцелярии, соперник Гезия, вероятно, самый могущественный здесь человек после того, который сидит на троне.
Тот, что на троне, пока не произнес ни звука.
– По-видимому, один из твоих курьеров не обеспечил доставку нужному лицу императорского послания, Фастин, – своим сухим, как бумага, голосом, произнес Гезий.
– Скорее евнухи канцлера не проследили, чтобы человек, которого предстоит официально представить ко двору, оказался тем, кем он якобы является, – парировал тот. – Это опасно. Почему ты позволил, чтобы о тебе доложили как о Мартиниане, художник? Это обман.
Трудно возражать, когда голова прижата к полу.
– Я не позволял, – ответил Криспин. – К сожалению, герольд, по-видимому, неправильно произнес мое имя, когда я назвал его. Я сказал, кто я такой. Меня зовут Кай Криспин, сын Хория Криспина. Я – мозаичник и был им всю взрослую жизнь. Мартиниан Варенский – мой коллега и партнер и является им двенадцать лет.
– Мало толку от герольдов, – тихо заметила императрица своим поразительно бархатным голосом, – если они допускают такие ошибки. Ты согласен, Фастин?
Криспин подумал, что из этих слов понятно, кто назначает здесь герольдов. Мысли его мчались стремительно. Ему пришло в голову, что с каждым произнесенным словом он наживает себе врагов. Он по-прежнему понятия не имел, откуда императрица – а значит, и император – узнала его имя.
– Я в этом разберусь, конечно, трижды возвышенная. – Резкий тон Фастина внезапно смягчился.
– По-моему, здесь нет никаких трудностей, – вмешался новый голос, звучавший грубо и прозаично. – Из Родиаса вызвали художника, и художник откликнулся. Друг и ученик того, кто был вызван. Если он справится с поставленной перед ним задачей, то какая разница? Жаль портить праздник подобными пустяками, мой император. Разве мы собрались сюда не для того, чтобы развлекаться?
Криспин не знал, кто этот человек – первый, напрямую обратившийся к Валерию. Однако он услышал две вещи. Первая, через мгновение, – это ропот облегчения и согласия, вернувший в зал прежнюю атмосферу легкости. Кто бы этот человек ни был, он занимал высокое положение.
А вторым звуком, который он уловил через несколько секунд, было легкое, почти неуловимое потрескивание впереди.
Любому другому в неловком положении Криспина, который прижимался лбом к полу, оно почти ничего не сказало бы. Но мозаичнику оно кое о чем говорило. Он слушал, не веря своим ушам. Услышал сдержанный смех слева и справа, быстрый шепот, подавивший смех. А тихий, потрескивающий звук впереди продолжался.
«Двор сегодня ночью развлекается», – подумал он. Хорошая еда. Вино, флирт, остроумная беседа, без сомнения. Это была праздничная ночь. Он представил себе ладони женщин, опущенные в ожидании на плечи мужчин, надушенные, одетые в шелк тела людей, которые наблюдали, подавшись вперед. Родианин, которого следовало слегка приструнить, мог стать отличным предметом для развлечения.
Ему не хотелось стать для них предметом развлечения.
Он здесь, при сарантийском дворе. Под своим собственным семейным именем, сын отца, который невыразимо гордился бы им в этот момент, и он не был склонен служить предметом насмешек.
Криспин был противоречивым человеком. Он уже признал это, давным-давно. Иногда это наносило вред ему самому. Это он тоже признал. Он также был прямым потомком народа, который правил Империей, гораздо более великой, чем эта, в то время, когда этот Город был просто горсткой продуваемых ветром хижин на скалистом утесе.
– Ну хорошо, – произнес канцлер Гезий, его голос звучал почти так же сухо, но не совсем так же, как прежде. – Тебе позволено подняться, Кай Криспин, родианин. Встань теперь перед лицом всемогущего любимца Джада, высокого и возвышенного императора Сарантия. – Кто-то рассмеялся.
Криспин медленно поднялся. Лицом к двум тронам.
К одному трону. Одна лишь императрица сидела перед ним. Император исчез.
«Высокого и возвышенного, – подумал Криспин. – Ужасно остроумно».
Он понимал, что от него ожидают паники. Что ожидают увидеть его одуревшим, растерянным, даже испуганным. Возможно, он закружится, спотыкаясь, как медведь, разыскивая императора, а когда не найдет, то у него отвиснет челюсть.
Вместо этого он посмотрел вверх непринужденным, оценивающим взглядом. И улыбнулся тому, что увидел. Джад иногда проявляет великодушие даже к незначительным, недостойным смертным.
– Я испытываю невыразимое смирение, – серьезно произнес он, обращаясь к человеку на золотом троне У него над головой, на середине пути к изящному маленькому куполу. – Трижды возвышенный император, я почту за честь оказать помощь в создании любой мозаики, которую ты или твои доверенные слуги сочтете нужным поручить мне. Я также, возможно, сумею предложить некоторые меры для улучшения эффекта твоего вознесения ввысь на славном императорском троне.
– Для улучшения эффекта? – это снова раздался резкий голос Фастина. По комнате пронесся нарастающий гул голосов. Шутка была испорчена. Этого родианина почему-то не удалось надуть.
«Интересно, – подумал Криспин, – какой эффект вызывало это приспособление в течение многих лет». Вожди варваров и правители, торговые посланники, послы бассанидов в длинных одеждах или каршитов в мехах – все они должны были запоздало взглянуть вверх и увидеть императора, помазанника Джада, парящего в воздухе на троне, удерживаемом невидимым приспособлением, который настолько же выше их в пространстве, насколько могущественнее. Таков был вложенный в это затейливое развлечение смысл.
Он мягко ответил, продолжая смотреть вверх, а не на начальника канцелярии.
– Мозаичник проводит в жизни много времени, поднимаясь и спускаясь на разнообразных платформах или подъемниках. Я могу предложить кое-какие приспособления, которые императорские инженеры смогут использовать, например, приспособление для бесшумной работы этого механизма.
Произнося эти слова, он чувствовал, что императрица смотрит на него со своего трона. На Аликсане была диадема, богато украшенная драгоценностями, более щедро, чем любая вещь, которую он видел за всю свою жизнь.
Он продолжал смотреть вверх.
– Следует добавить, что эффективнее было бы разместить трижды возвышенного императора непосредственно в лунном свете, который сейчас льется через южные и западные окна купола. Видите, сейчас этот свет падает только на ступни прославленного императора. Представьте себе, какой был бы эффект, если бы возлюбленный Джада в этот момент висел в сияющем свете почти полной голубой луны. Всего на полтора оборота тросов меньше, по моим прикидкам, и удалось бы достичь этого эффекта, мой повелитель.
В голосах окружающих появились угрожающие интонации, Криспин их проигнорировал.
– У любого мастера-мозаичника имеются таблицы восходов и заходов обеих лун, и инженеры могут их использовать. Когда нам приходилось выкладывать мозаику на куполе святилища или дворца в Батиаре, то нам – нам с Мартинианом – удавалось добиться хорошего эффекта, зная, когда и куда будет падать лунный свет во все времена года. Я счел бы за честь, – закончил он, – помочь императорским инженерам в этом деле.
Он замолчал, по-прежнему глядя вверх. Перешептывание также прекратилось. В залитом светом свечей зале Аттенинского дворца, среди усыпанных драгоценностями птиц, золотых и серебряных деревьев, курительниц с ладаном, изящных вещиц из слоновой кости, шелка, сандалового дерева и полудрагоценных камней повисла тишина, говорящая об очень многих вещах.
В конце концов ее нарушил смех.
Это Криспин тоже запомнил навсегда. Что первым звуком, услышанным им от Петра Тракезийского, который посадил своего дядю на императорский трон, а потом взял этот трон себе, был смех. Искренним, свободным, чистосердечным хохотом разразился человек, парящий над своим двором, подобно богу, и смеющийся, подобно богу, чуть в стороне от голубого водопада лунного света.
