Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр (книги онлайн полностью .txt) 📗
Парень улыбался и пытался шутить, но Анне смешно не было — уж очень нехорошо блестели его глаза. Слюдяным, лихорадочным блеском. Сани сбавили ход, конь еле плелся. Рейнеке прихватил повод. Анна потянулась, удержала его руку своей.
— Тогда, давай лечиться, — сказала она. Строго. И добавила, — а то сознанье мне потеряешь.
Юнкер пытался возразить. Но из глотки рванулся рык. Поползла шерсть по рукам, дрогнули, меняясь, скулы. И тут заржал их конь— истошно, дико.
— Ой, — только и смогла вымолвить Анна, когда бешенный рывок бросил ее назад на резную спинку. Рейнеке, конечно, был потомок рыцарей и человек in tam imaginibus (в обеих образах), как гласила выданная его предкам папская булла — но вот коню об этом сказать забыли. Почуяв сзади волка, бедное животное истошно заржало и рвануло со всех ног, не разбирая дороги. Анна отлетела назад. Сани качнулись, налетели на корень, дернулись. Рейнеке схватил ее — за шкирку, как придётся. Одной рукой ее — другой козлы. Удержал, хотя Анне на миг показалось, что она сейчас вылетит. Конь заржал ещё раз, громко, жалобно, как раненный ребёнок. И остановился. Анна опять почувствовала, что летит — головой вперед, через дугу, коню под копыта. Ладонь юнкера поймала ее в воздухе, развернула, посадила назад, на скамью. Мягко, бережно. Небо и елки встали на привычные им места. Сани остановились.
— Ох ты, что же это, — ошеломленно выдохнула Анна, тряся головой. Потом сообразила, добавила:
— Ой, я дура...
— Ой, я дурак, — в тон ей протянул юнкер, оглядываясь. Повернулся к ней:
— Ты не ушиблась?
Опять заржал конь. Тихо, жалобно. Повернул голову, затряс гривой, кося на людей большим, полным боли глазом.
Анна и Рейнеке разом спрыгнули, подошли у нему. Коняга стояла неподвижно, на трёх ногах, подогнув под себя четвертую. Рейнеке подошел к нему, нагнулся посмотреть. Лошадь косила на него глазами, храпела, но стояла неподвижно. Потом заржала — как Анне показалось вдруг с благодарностью. Юнкер чертыхнулся — от души, не выбирая выражений.
— Что там? — осторожно спросила Анна, подходя.
— Вон, посмотри, — зло ответил юнкер, протягивая выдернутую из копыта занозу. Старый, противокавалерийский еж. Четыре ржавых гвоздя, скрученных и скованных вместе, так чтобы вверх всегда торчало хищное жало.
— И вот на эту гадость мы и нарвались, — проворчал под нос Рейнеке, выкидывая прочь перекрученную железяку, — хорошо хоть ржавое...
Конь проводил ее полёт злым взглядом, всхрапнул.
— Ты как? Идти можешь? — на полном серьезе спросил лошадь Рейнеке. И Анне на миг показалось, что лошадь кивнула в ответ, вполне осмысленно. И пошла, точнее поковыляла, осторожно ставя раненное копыто на землю. Рейнеке погладил гриву, взял повод, кивнул Анне:
— Пошли.
— Куда? — спросила она.
Юнкер показал рукой — вбок, на темную, прячущуюся среди древесных стволов, тропинку.
— Туда, — вдохнул, раздувая ноздри, помолчал и добавил, — там жильё, вроде.
4-9
Исполнение
Учуянное юнкером жилье оказалось придорожным трактиром — приземистым тёмным строением о двух этажах с соломенной, прогнувшейся крышей. Лениво дымила труба, скрипела на ветру закопченная вывеска.
Дверь заперта, на стук ответили изнутри площадной бранью. Хрустнул засов, заскрипели жалобно петли. Рейнеке вошел, увлекая за собой Анну — высокий, прямой. Щеки горят, лицо бледное. Парень чуть шатался на ходу, но никому этого видно не было. Никому, кроме Анны, державшей юнкера под руку. Рука чуть, но дрожала под ее ладонью. На шум высунулся владелец, сходу рявкнув — кого, мол, черти принесли на ночь глядя. Юнкер сделал неуловимое движение, прокатилась, мелодично звеня, по столу монета. Владелец тут же сменил выражение лица на профессионально-угодливое и спросил:
— Чего изволят милостивые господа?
"Волшебство", — подумал Рейнеке а вслух, кратко, стараясь не сорваться на рык, сказал, что случилось с их лошадью. В ответ услышал, что беспокоится не о чем, конюх у них опытный и кузнец есть недалеко, в деревне. Так что пусть господа не беспокоятся, к утру все будет.
— Все есть. Удивительно, — пробурчал под нос Рейнеке.
— Ничего удивительного, — осторожно подумала Анна, приглядевшись к кабачнику пристальнее. Рожа красная, руки толстые. Больно уж он напоминал Анне своего коллегу из ее родной деревни. А кабачник тем временем спросил — чего желают господа, пока слуги занимаются их лошадью. Анна оглянулась. Мельком. Прокопченные столы и низкие балки общего зала доверия не внушали.
— Комната есть? — спросила она.
— Наверху, — трактирщик кивнул, — есть где будете?
Рейнеке качнулся. Чуть, но Анна решила поторопиться.
— Туда принесите. И бадью воды, побольше да погорячее, — нехорошо, конечно, но и смыть с себя память о волчьей крепости хотелось. Нестерпимо, до зуда в спине и межу лопаток.
— Сделаем, — кивнул трактирщик и пошёл распоряжаться.
Анна с Рейнеке тоже пошли — наверх, по скрипучей леснице. Дверь впереди. Дубовая, надежная на вид. Внутри — тоже. Анна осторожно шагнула через порог, огляделась. Окно, камин, сундук. Все, на вид, крепкое. И широкая кровать. Одна. "И что с этим делать?" — Анна мысленно пожала плечами и положилась на судьбу. Рейнеке был совсем плох, хоть и бодрился. А с остальным можно было решить и потом.
До остального дошло небыстро. Анна, не слушая возражений, взяла юнкера за шкирку, пощупала лоб — горячий, что печка. Но парень был прав — человечья зараза в волчьем теле не выжила. Туда, обратно, человек, волк, опять человек. С третьего оборота Рейнеке стал куда бодрее на вид. Только голодный... Но тут как раз еду принесли. И воду. Служка ворчал и ругался, таща наверх тяжеленное ведро. Выдумали де, блажь, господа, нет, чтоб в Баден — Баден съездить. Служку выставили, загородили дверь — на засов и еще на сундук, для верности. Потом Рейнеке огляделся и, как-то резко, сказал, что пойдет прогуляться. В волчьем теле, через окно. Когда вернулся — была уже ночь. Холодная, беззвездная ночь, в которую так хорошо сидеть у камина. Что они и делали, вдвоём, бездумно глядя на озорное, рыжее пламя.
Анна сидела на кровати, полусидя, откинув голову назад. Шевелились лишь руки — тонкие ладони, скользили вокруг, машинально разглаживая складки на простыне. Глаза скользили тоже — от трепещущего пламени к Рейнеке-юнкеру, разлегшемуся перед очагом. Парень так и не перекинулся обратно, лежал у огня в лохматом, зверином образе. Четыре мощные лапы, спокойно лежит на них вытянутая, лобастая голова. Серый хвост крутился туда-сюда, словно подметал пол. Иногда зверь шевелился — переводил взгляд с огня на сидящую Анну. Тогда Анна, не отрывая глаз, смотрела как играют и ходят волной мышцы по его загривку.
И раньше было так — в Мюльберге, когда они оставались вдвоём.
"Как будто он прячется так, за серой шкурой, — подумалось вдруг, — от меня."
Почему-то вдруг стало смешно. Огромный клыкастый зверь боится Анну, такую хрупкую, маленькую. Юнкер будто почувствовал, повернул лохматую голову к ней — уши торчком, добрые внимательные глаза посмотрели в глаза. Знакомый взгляд. Теперь она словно купалась в нем — теплом, надёжном, словно крепкие руки.
— Милый ангел, — прошептала она. Ладони пробежались вокруг, разгладили на простыне невидную складку.
— Милый ангел, что нам теперь делать? — подумалось вдруг. Зверь молчал. Мысли плыли, качались в ее голове.
— Не так. Милый ангел, что мне с тобой делать?
Анна качнула ногой, чуть пнула ножку кровати. Откинула голову, поморщилась — натер затылок дурацкий платок. Анна протянула руку, закинула назад. И огненной, рыжей волной растеклись по плечам сорвавшиеся с поводка волосы.
"Стой на месте, лапа, не ходи туда.
Может будет радость, может и беда.
Сердце пусть заткнется, мысли — ни о чем,
Не таятся тени за твоим плечом.
Не щебечут птицы, не звенит вода.
Только стой на месте, не ходи туда."
Старая считалка больше не помогала. Словно Рейнеке-юнкеру незачем больше держать себя на цепи. Долг куда-то спрятался, разум нашел нору, зарылся и просил больше не беспокоить. Внутри Рейнеке человек и зверь словно сговорившись, тянули голову от огня прочь. Налево, туда, где, откинувшись на кровати, сидела Анна. Сидела, слегка качая ногой, зелёная верхняя юбка, серая средняя и белая нижняя мерно шуршали и колыхались. Так, что звериная голова невольно покачивалась в такт. А глаза смотрели дальше и выше по девичьей фигурке. На талию, где вил кольца широкий алый пояс кушак. Завязан сбоку, расшитые концы свиваются и скользят вниз по крутому бедру. Лохматый хвост взвился в воздух, описал дугу, невольно следуя их прихотливым изгибам. Еще выше — белая рубашка, и — поверх неё — зеленый, шитый корсет, стянутый шнуровкой. В узел — бабочку на высокой груди. Пасть невольно дернулась, щелкнули острые зубы. Анна улыбнулась. Словно поманила. Рыжим, ласковым золотом — огонь в ее волосах.
