Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна (книга бесплатный формат TXT) 📗
Гуррун вздохнул, протянув руки к огню, тихо потрескивающему искрами прогорающих брикетов топлива, напоминающего торф, но не дающего дыма и запаха. Морстен, посмотрев на дварфа, решил не спрашивать о разговоре с правителями горцев, но заметил для себя, что сияние безумной тоски в глазах Гурруна почти погасло. Теперь он вряд ли стал бы биться головой о скалы, или иным образом пытаться выразить переполняющие его чувства. Но все же, пережитое в подземельях словно наложило на него печать или отметину, горящую в душе, как след от раскалённого железа.
Гравейн прикрыл глаза, погрузившись в багровую тьму под веками. Избитое тело вопияло об отдыхе, но он знал, что запустившиеся под действием орочьих снадобий процессы восстановления не даруют сон, потому что все ушибы, растяжения, разрывы мускулов и сосудов будут пылать, как если бы их погрузили в кислоту. Но к утру, когда действие лекарств пройдёт, он будет, словно рождённый заново. Такой же слабый и ничего не понимающий, но способный на то, чтобы идти вперёд и сражаться.
Он с трудом приоткрыл веки, и вгрызся в твёрдый, как сапожная подмётка, кусок вяленого мяса. Пахнущий дымом и травами. Есть не хотелось, но Морстен знал, что утром будет урчать живот, как голодный волк после зимней спячки, и заботился о том, чтобы не тратить время после.
Но, кроме дел плотских, были и другие моменты. Властелина беспокоил Замок. Точнее, его молчание. Проявлявшиеся через имевших тесную связь с разумной твердыней тьмы тхади короткие всплески силы тоже отсутствовали, словно Замок решил устраниться от всего происходящего. «Или, наплевав на условности, решил принять самое что ни на есть активное участие в событиях, — подумал Морстен. Раньше за его компаньоном такого не водилось, но пятисотлетнее знакомство — еще не повод для того, чтобы знать такую сложную личность, как пятитысячелетнее строение Древних. — С него станется. Но если не я — его вместилище, то кто? Кого он может использовать, как маяк и якорь?»
Взгляд Гравейна упал на нахохлившуюся Лаитан. Брови повелителя Севера дрогнули и поползли вверх в кратковременной гримасе удивления, но он справился с собой, и только тихонько хмыкнул. «В его стиле. Змея настолько опустошена, что вряд ли почует, если через её сознание проляжет тонкий мостик, по которому пробежит частица сознания одного сидящего на вулкане хитрована».
Лаитан, почувствовав на себе горячий взгляд Морстена, пошевелилась, и сонно прищурилась на огонь. Щёлочки сузившихся глаз блеснули темнотой.
От костра, где пребывали Ветрис и Киоми, донёсся приглушенный хохот варвара, рассказавшего особенно удачную, как он думал, шутку про Тьму. И отчётливо — для Гравейна — пахнуло вонью Посмертника. Или то был прогорклый жир?
— Лаитан, — тихо произнёс Морстен, — действительно ли имперские законы допускают обмен, каковой ты предложила Коэну? Я знаком с жизнью удалённых провинций, но там такого не было, и о замужестве договаривались обе стороны.
Медноликая, похожая сейчас не на змею, а на птицу, сидящую на ветке, перевела взгляд с пламени на Тёмного. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять суть его вопроса.
Она бросила взгляд на своих служанок позади. Лагерь имперцев негласно и молчаливо разделился на две примерно равные части. Одна из них, возглавляемая Киоми, уже открыто обнималась с варварами, среди которых мать матерей с удивлением находила взглядом даже безымянных. Вторая сторона под суровым предводительством Тайрат держалась особняком, выставив охранительные посты и предпочитая, если уж не дружелюбное общение с тхади, то хотя бы временный военный нейтралитет. Ветрис куда-то отвёл Киоми, шуршание и треск полотнищ подсказывали Лаитан, что ответ на вопрос лично для варвара из Долины уже не требовался.
— Ты о том, что я предложила насчёт моей служанки? — пытаясь протянуть время, спросила Лаитан. Морстен молча кивнул. Медноликая нахохлилась еще больше.
— В Империи нередки случаи обмена слугами. В этот раз, конечно, все не так однозначно, чтобы просто затребовать золота по весу товара, — спокойно сказала Лаитан, вспомнив, как некоторые отряды охотниц нанимались в другие провинции, которые способны были оставить залогом золота по весу тела каждой охотницы. — Но я предложила варвару обмен, а не торг, зная, что он не пойдёт на это. Ветрис не отдаст ни одного из своей личной гвардии, и уж точно никогда не согласится служить кому-то сам, — она отвела взгляд. — А если и согласится, что ж… Это станет первым случаем подобного обмена.
Лаитан упорно избегала темы о том, как все происходило в прошлом. В кровавом, жестоком и беспощадном прошлом её предшественниц, где за голову каждой жрицы платили не золотом, а кровью и телами детей тех, кто посмел отнять жизнь у жрицы. За смерть Мастера вырезали не деревню, а все окрестные до последнего младенца. Охотницы были в меньшей цене, и тогда платили рабами, сгоняемыми в гладиаторские ямы, выставляемые на первую линию огня, как живой и почти бесполезный щит перед отрядами слуг Империи.
Бракосочетания традиционно предполагали подарки в виде лучших служанок и жриц, но такие браки на памяти Лаитан заключались среди всех, кроме правительниц Империи.
Хроники до сих пор содержали сухие упоминания о том, что каждый раз Мастер Мастеров удалялась на многолетний цикл смены кожи, возвращаясь неизменно молодой и свежей, и нигде не упоминалось о том, как все происходило на самом деле. Но теперь, после того, как Лаитан увидела Замок и его проявления в памяти, она страшно боялась, что видение окажется правдой.
— Ты что-то еще хотел спросить? — немного резковато осведомилась Лаитан, которой порядком надоело сидеть под долгим взглядом Морстена, как муха на липкой медовой ленте.
— Ты сказала мне про черного зверя, — обронил властелин севера, не продолжая вопроса. Но Лаитан поняла и его. Она фыркнула, обняла себя за плечи, передёрнув ими от холода ночи в горах, и тихо сказала:
— Ты хочешь знать, вижу ли я его здесь? Мне кажется, что рядом постоянно ходит огромный тёмный зверь. Похожий не то на кошку, не то на пса. Гибкий, чёрный, с длинным хвостом и зубастой пастью. Он привиделся мне в подгорных пещерах.
— Замок не врёт, Медноликая, — сухо сказал северянин, чьи подозрения подтвердились. Это уязвило его гордость, но и заставило покоситься на тёмный меч рядом. Не потому ли Замок отказался общаться с ним, что он не послушал его предупреждения? Инстинктивно отодвинувшись от оружия, которое так и манило его к нему прикоснуться, северянин продолжил:
— Ты расскажешь мне, почему ты последняя правительница Маракеша?
— А ты расскажешь мне, почему бессмертный и неуязвимый властелин тхади весь в шрамах и едва не сгорел в лаве? — сощурилась Лаитан. Морстен замолчал. Лаитан понимала, что вряд ли ей удастся сохранить свою тайну до конца, но сейчас, когда рядом находилось столько людей, да еще и этот варвар, который посмел поднять на неё руку… требовалось нечто большее, чем просто спасение её жизни во имя миссии, чтобы она осталась без защиты в виде иллюзии своей вечности.
Пока она была для всех той самой, первой и бессмертной матерью матерей, она могла приказывать и пугать, заставлять и обманывать, посылать на смерть и даровать жизнь. А когда он узнает, да если еще и не только он, что она прожила свои сотни лет в постоянном ежедневном ожидании смерти, даже северянин усомнится в здравии ее ума. Среди имперцев уже произошёл открытый раскол, и пока что Лаитан не была уверена, что ей хватит силы воли и духа выступить против своих же жриц, против Киоми. Заставить сестёр пойти против сестёр? Немыслимо!
Вокруг тенями сновали горцы, чьи одежды почти полностью скрывали их от взглядов окружающих. Один из них, кажется, тот самый, что впервые заговорил с Лаитан, остановился неподалёку и, смерив взглядом два лагеря имперцев, не смог сдержать улыбки. Лаитан знала, что эти люди — потомки тех, кто предал первую мать матерей, но теперь, когда история завершалась, совершив оборот в несколько тысяч лет, она оказалась на том же месте и с тем же результатом. И видя то, что стало с осколками златокровых, названных ныне звездочётами, она понимала — мирного решения вопроса не будет. Киоми возненавидит Лаитан, если уже не возненавидела. И научит этой ненависти всех и каждого, кто пойдёт за ней. Своих потомков и детей их детей, породив очередной народ звездочётов, горцев или пустынных жителей. Горец пропал так же незаметно, как и появился. Лаитан снова зябко поёжилась, но тут рядом подсел дварф, набросив на Медноликую свой тёплый плащ. От него пахло потом, уккуном, крепким пивом и еще какой-то горной породой, словно Гуррун вывалялся в руде с ног до головы.
