Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна - Аберкромби Джо (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
– А это – мои самые любимые вещицы. – Герцог указал на два полотна, висевшие рядышком. – Они изначально были задуманы как пара. Женщины Партео Гавры. Мать и возлюбленная потаскуха.
– Матери и потаскухи, – хмыкнула Монца. – Проклятье художников. Но мы говорили о Ганмарке. Помогите мне!
Сальер устало вздохнул:
– Ах, Монцкарро, Монцкарро. Если бы вы пришли ко мне за помощью лет этак пять назад – до Душистых сосен… До Каприле. Прошлой весной хотя бы – до того, как выставили голову Кантейна над воротами. Даже тогда мы многое еще могли бы сделать, побороться за свободу. Даже…
– Извините, если я чересчур резка, ваша светлость, но этой ночью меня избивали, как бесчувственный кусок мяса. – На последнем слове голос Монцы слегка дрогнул. – Вы хотели услышать мое мнение. Так вот, вы проиграли потому, что слишком слабы, безвольны и нерасторопны, а не потому, что слишком добры. Пока у вас с Орсо была одна и та же цель, вы успешно воевали на его стороне и с одобрением относились к его методам, пока те приносили вам лишнюю землю. Ваши люди и жгли, и насиловали, и убивали, когда вам это было выгодно. И никакой любви к свободе вы тогда не питали. Единственной щедростью, которую видели от вас крестьяне Пуранти, была щедрость на притеснения. Вы можете, конечно, изображать мученика, Сальер, только не передо мной. Меня и без того тошнит.
Коска вздрогнул. Правды тоже бывает многовато, особенно если говорится она наделенному властью человеку.
Герцог сощурился.
– «Чересчур резка»?.. Если вы и с Орсо беседовали в том же духе, неудивительно, что он сбросил вас с горы. Я и сам уже не прочь иметь поблизости гору. Скажите – раз мы дошли до подобной откровенности, – что вы сделали, чтобы так его разгневать? Мне казалось, он любил вас, как дочь. Больше, чем собственных детей, во всяком случае… хотя никто из этой троицы особой привлекательностью и не отличается. Лисица, сварливая бабенка и мышонок.
Ее покрытое синяками лицо исказилось.
– Меня слишком полюбили его подданные.
– Да. И что?
– Он испугался, что я украду у него трон.
– В самом деле? А вы, конечно, никогда не поглядывали в сторону этого трона?
– Только для того, чтобы покрепче утвердить в нем Орсо.
– Вот как? – Сальер с улыбкой взглянул на Коску. – А ведь это было бы далеко не первое сиденье, которое ваши верные когти вырвали из-под его законного владельца, не правда ли?
– Я ничего не делала! – рявкнула Монца. – Только битвы для него выигрывала, в результате чего он стал величайшим человеком в Стирии! Ничего!
Герцог Виссерина вздохнул.
– У меня заплыло жиром тело, а не мозги, Монцкарро. Но будь по-вашему. Вы ни в чем не виноваты. И в Каприле никого не убивали, наоборот, раздавали жителям пряники. Держите, коль вам так хочется, свои секреты при себе. Много вам теперь от них проку.
Гулким сводчатым коридором они прошли в сад, расположенный в центре галерей Сальера, и Коска зажмурился от брызнувшего в глаза яркого света. Все здесь дышало свежестью. Бежала с журчанием вода в маленькие прудики по углам. Ласковый ветерок шевелил цветы на клумбах, ерошил листву аккуратно подстриженных деревьев, срывал лепестки с сулджукских вишен, вырванных из родной земли и перевезенных через море для услаждения взора герцога Виссерина.
Над всем этим возвышалась установленная на вымощенной камнем площадке величественная статуя – в два человеческих роста, а то и больше, – из белоснежного, чуть ли не светящегося мрамора. Обнаженный мужчина, стройный, как танцовщик, и мускулистый, как борец, держал в вытянутой руке бронзовый, позеленевший от времени меч, словно призывая войско штурмовать обеденный зал. Шлем его был сдвинут на затылок, совершенные черты лица выражали властную суровость.
– «Воитель», – пробормотал Коска, зайдя в тень огромного клинка, окруженного ослепительным ореолом солнечного света.
– Да, работы Бонатине, величайшего из стирийских скульпторов. Возможно, лучшая из его скульптур, созданная во времена расцвета Новой империи. Стояла некогда на лестнице Сенатского дома в Борлетте. Откуда забрал ее мой отец – в качестве контрибуции после Летней войны.
– Он воевал? – Монца скривила потрескавшиеся губы. – Из-за этого?
– Совсем недолго. Но дело того стоило. Она прекрасна, правда?
– Прекрасна, – соврал Коска.
Прекрасен кусок хлеба для голодного. Прекрасна крыша для бездомного. Прекрасно вино для пьяницы. Лишь те, кому нечего желать, ищут красоту в куске камня.
– А вдохновил скульптора Столикус, как я слышал, отдавший приказ начать знаменитую атаку в битве при Дармиуме.
Монца подняла бровь.
– И возглавивший ее, кажется? Думаю, по такому поводу он все-таки надел бы штаны.
– Это называется «художественная вольность», – огрызнулся Сальер. – Когда человек фантазирует, он вправе делать так, как ему нравится.
Коска сдвинул брови.
– В самом деле? А мне всегда казалось, что чем ближе к правде, тем больше мастер создает деталей, делающих работу стоящей…
Его прервал быстрый перестук каблуков. К герцогу торопливо подошел офицер с взволнованным, потным лицом, в измазанном с левой стороны сажей мундире. Опустился на одно колено и склонил голову.
– Ваша светлость…
Сальер даже не взглянул на него.
– Говорите, что там у вас.
– Был еще один приступ.
– Сразу после завтрака? – Герцог положил руку на живот и поморщился. – Типичный представитель Союза, этот Ганмарк, почтения питает ко времени принятия пищи не больше, чем вы, Меркатто. Каковы результаты?
– Талинцы пробили еще одну брешь, у гавани. Их отбросили, но с большими потерями. Мы значительно превосходим их числом…
– Да, да. Прикажите своим людям удерживать позиции как можно дольше.
Офицер облизнул губы.
– А… потом?
– Все будет кончено. – Сальер, не отрываясь, смотрел на статую.
– Слушаюсь, ваша светлость.
Офицер поспешил к выходу. Навстречу, без сомнения, героической и бессмысленной смерти, на месте той или другой бреши. Коска неоднократно замечал, что самые героические смерти – всегда бессмысленны.
– Скоро Виссерин падет. – Глядя на величественное изображение Столикуса, герцог прицокнул языком. – Как это… удручающе. Был бы я чуть больше похож на него…
– Худее? – пробормотал Коска.
– Я имел в виду – воинственней, но если уж мечтать, то почему бы и не худее? Благодарю вас за ваш… до неприличия честный совет, генерал Меркатто. У меня есть еще несколько дней, чтобы принять решение. – Отодвигая неизбежное ценой сотен жизней. – Тем временем, надеюсь, оба вы побудете здесь. Как и трое ваших друзей.
– В качестве гостей? – спросила Монца. – Или пленников?
– Каково приходится моим пленникам, вы уже видели. Что выберете?
Коска тяжело вздохнул, почесал шею. Выбор, кажется, напрашивался сам собой.
Мерзкий студень
Лицо у Трясучки почти зажило. Виднелась еще бледно-розовая полоса, тянувшаяся, пересекая бровь, ото лба до щеки. Да и той предстояло исчезнуть через пару деньков. Глаз еще побаливал, но в остальном все было в порядке. На кровати лежала Монца, прикрытая простыней по пояс, повернувшись к Трясучке худой спиной. И некоторое время он смотрел с улыбкой, как двигаются чуть заметно при дыхании ее ребра и то исчезают, то появляются между ними тени. Потом отвернулся от зеркала, подошел, неслышно ступая к окну, выглянул. Увидел горящий город, пламя, бушующее в ночи. Странно, но он почему-то не помнил, что это за город и что сам он здесь делает. Голова соображала медленно. Трясучка поморщился, потер щеку.
– Больно, – проворчал. – Больно, чтоб я сдох.
– Что, вот это больно?
Резко развернувшись, Трясучка отшатнулся к стене. Перед ним, упираясь лысой головой в потолок, с закованной в черный металл одной половиной тела и расписанной крохотными письменами другой, высился Фенрис Ужасающий, и лицо его мелко дергалось, как кипящая овсяная каша.
– Ты же… черт тебя дери, ты же умер!
