Фэнтези-2003 - Зорич Александр (книга бесплатный формат TXT) 📗
Соплеменники, напротив, редко шли дальше малоумных обобщений — говорили «обабился».
«Да что с них, малохольных, взять, — думал Фрит. — Веру дедовскую забыли, обычаи не блюдут, от правды отпали. Даже жертвы пошли у них, как у всех «просвещенных» — бескровные. Но разве богам нужны бескровные жертвы? Это как псов сторожевых гороховой кашей кормить…»
В общем, Фрит предпочитал общаться с варанцами и аютцами — те хоть и отступили от заветов дедовских, но, по крайней мере, этого не скрывали. Фрит не любил лицемерие. К сожалению, кроме как о лошадях, с деловыми аютскими мамашами Фриту говорить было не о чем. А варанцы чересчур любили воевать — и промеж себя, и с грютами, и с кем попало.
Когда дело доходило до междоусобий, на которые те времена были до мерзкого богаты, Фрит отсиживался в провинции, предпочитая жутко исторические городишки. Он заметил: некоторые из них война, даже самая людоедская, упорно обходит стороной, обтекает — как ручей высокую кочку.
Скоро Фрит вывел свое личное Правило Безопасного Места. Правило было простым, но работало, как небесная механика, — если городишко упоминается в «Хрониках Второго Вздоха Хуммера», написанных в пятьсотзачуханном году, значит, там бояться нечего.
Город поленятся осаждать, в него не войдет неприятель, в нем не встанет на зимние квартиры озябшая армия. Даже цены на зерно и масло вырастут лишь для проформы — вот, дескать, у нас тоже военная истерия и бесчинствуют спекулянты.
«Хроники» Фрит всегда возил с собой в дорожной сумке вместе с самым необходимым — жертвенной чаркой, лекарством для Эви, солью и честным вином. Время было нервным, Фрит любил путешествовать, и неудивительно, что книгу он перечитывал многократно.
Некоторые особенно богатые топонимами места (вроде «егда бо грядеши на грютов Радагарны, Гирны, Согирны и Умугамы с войною» или «прохождение между Урталаргисом и Белой Весью, искусиша воеводу лицемеры фальмские») Фрит успел заучить наизусть.
Благодаря этому он не раз сходил за своего в компании действительно образованных людей.
Фрит ненавидел войну. Он приторговывал лошадьми, покупая здесь, перепродавая там. А на войне таким, как он, делать было нечего. На войне ничего не покупали, там тратили и изводили, словно на спор — кто быстрее — купленное загодя.
Но главное, война, по мнению Фрита, была богам не угодна. Да, кровь там лилась рекой. Но река эта впадала не в то море…
В войне Фрит видел пустое расходование ценного продукта — человеческой крови. Что толку для Куриша, Рога или Гуда, бога небесной ярости, в том, что одна тысяча варанцев забьет в землю другую тысячу под истеричный грохот барабанов? Боги любят тонкости и тишину, боги любят слова, сказанные с чувством и вовремя. Боги любят, когда все совершается обстоятельно, а не с бухты-барахты.
Боги любят, когда кровь проливают ради них, а не ради спорного урочища, промысла или рудника…
В Поля Фрита не занесло бы никогда и ни за что, если б просвещенные варанские скоты именем Князя и Истины не конфисковали у него Эви, когда он следовал в абсолютно безопасный городишко Корсис (Он упоминался в «Хрониках» дважды!).
Это произошло четыре дня назад.
Все четыре дня Фрит тайком следовал за войском князя Занга оке Ладуя — все пытался вызволить свою лапушку, свою серую птицу, Эви.
Звал его и свистом, и словом, и любимым его лакомством, выкладывая из земляного ореха целые пунктирные тракты, оканчивающиеся в безопасных кустах — авось заметит, поймет, вырвется. Пытался подкупить конюхов. Даже стражу пробовал усыпить.
Но хрен там.
Сопалатник оке Ладуя Ингар — тот самый, что затеял конфискацию, когда Фрит отказался взять за Эви предложенную баснословную цену (а затем отказался снова, когда Ингар цену удвоил) — знал толк в скакунах.
Его было не обмануть неказистой сбруей и нечищеными боками. Челядинцы Ингара не спускали с конфискованного коня глаз — ведь гиазир Ингар выразил желание идти на нем в смертный бой!
И что?
В Полях погибли и сам Ингар, и оке Ладуй, и Эви. И князь, так сказать, и истина.
А для Мелики и Гиты эта история началась вот как.
— Недавно у нас ночевал один мужчина. Его звали Лид, — рассказывала Гита. Они сидели на бревнышке у гнилого озерца и грызли семечки. — Мама говорит, он жрец храма Элиена Звезднорожденного. Мама его всегда хвалит. Он постоянный клиент. И потом, он хорошо платит и ничего не требует.
— Совсем ничего? — с подначкой спросила Мелика. Ей нравилось, когда Гита говорит цинично, и она использовала всякую возможность подбить Гиту на «правду жизни». Ей было интересно.
— Ничегошечки, — Гита отрицательно замотала головой. — Ему только надо, чтобы мама его слушала. А всякие нежности — это ему не надо.
— Он старый?
— Не очень. Просто ему не нравятся женщины. Вообще никакие.
— Вот дурак! — хихикнула Мелика.
— Нет, он не дурак, — серьезно возразила Гита. — Наоборот, Лид ужасно умный! Он знает, как называются все звезды. И может говорить как иноземцы.
— И как варвары?
— А то! Он даже меня научил.
— Ну тогда скажи что-нибудь по-варварски!
Гита скорчила рожу — искривила губы, выпятила нижнюю челюсть и нахмурила брови, — она хотела походить на Куриша, варварского божка войны, свирепую рожу которого видела однажды на нагруднике случайного маминого клиента. И патетически провозгласила:
«Гыгрыфыр фурбабыр!» А потом еще раз: «Гыгрыфыр фурбабыр!»
Впечатленная Мелика отреагировала не сразу.
— И что это значит? — спросила она, выдержав одобрительную паузу.
— Это значит «Мелика — коза», — взгляд Гиты враз озорился, если позволительно так сказать о двух озорных солнышках, что сверкнули в ее глазах. И она рассмеялась писклявым девчачьим смехом.
— Сама ты коза, — для виду надулась Мелика. Надолго ее не хватило — вскоре они хохотали вместе.
— И что этот жрец? — спросила любознательная Мелика, когда веселье унес порыв ветра:
— Рассказывал про Серый Тюльпан.
— Серый?
— Ага, — кивнула Гита и, по-родительски глянув на Мелику, добавила уже другим тоном: — У тебя лушпайка на верхней губе прилипла. Сними.
Мелика мазнула пальцами по мордашке. Еще раз мазнула. Порядок.
— А что, разве бывают серые цветы? — спросила она.
— Сто пуд!
— И где тогда они растут?
— В полях. Таких, как наше Поле. Там, где была битва, — Гита понизила голос. — Серый Тюльпан вырастает в том месте, где умер человек, который подумал о цветах перед самой-самой смертью.
— Как-то непонятно это, — Мелика лениво зашвырнула в воду голыш.
— Что тут непонятного? — взвилась Гита. — Вот тебя проткнули мечом. Так?
— Так.
— И ты умираешь. Представила?
— Представила.
— И кишки у тебя вываливаются наружу, такие коричневые.
— Блуе-е… — Мелика закатила глаза, перегнулась пополам, вывалила черный от семечковой гари язык и спазмически дернулась — словом, сделала вид, что ее сейчас стошнит. Она научилась этой ужимке у Гиты и втайне ужасно гордилась тем, что смогла превзойти наставницу.
— Ну ладно. Кишки — это не обязательно, — с авторитетным видом заверила подругу Гита. — Главное, ты знаешь, что сейчас умрешь. Представила?
— Ну.
— О чем ты будешь думать?
Мелика гадательно закусила нижнюю губу и засопела, подыскивая ответ.
— Ну… Буду звать на помощь…
— Бесполезно!
— Тогда про папу. Или лучше стану думать, что сейчас я усну. А проснусь уже там, где бабушка. Или буду вспоминать, как тот благородный гиазир катал нас в своих санях с колокольчиками. Помнишь?
— Да помню! Я не про то! — Гита досадливо махнула рукой и добавила: — Вот у таких, как ты, Серый Тюльпан в жизни никогда не вырастет! Никогда!
— Это еще почему?
— Потому, что ты — приземленная! А Серый Тюльпан вырастает только рядом с теми, кто думал о тюльпанах.
— И что с того? Что с того, что тюльпан вырастает, — подумаешь, радости такой! — Мелика сделала плаксивое лицо, ей стало обидно, что Гита, ее Гита, говорит о ней так пренебрежительно. — Да оно и некрасиво — серый цветок!
